Ганфайтер. Дилогия - Страница 6

– Не вытягивай руку и не целься, понял? – посоветовал Волин. – Выхватил бласт – локтем упрись в бедро и наводи, не глядя. Поворачивайся всем корпусом. И стреляй. Понял, в чём изюминка? Это на соревнованиях можно руку тянуть, выпендриваться по-всякому, а на улице выигрывает тот, кто быстрей. И метче.

Только ты… это… учти: не вздумай пугать бластом! Не вопи: «Стой, стрелять буду!» и не пали в воздух. Вытащил оружие? Стреляй! А стреляй для того, чтобы убить. Ухватил суть? Ну вот… И запомни: если ты где-нибудь в батиполисе пристрелишь вооруженного океанца, тебя оправдают. Тут один закон, и все носят этот закон с собой в кобуре…

– А если я безоружного… э-э… убью?

– Тогда тебя линчуют, – просто ответил Волин. – Утопят. Если поймают, конечно. А не словят, так объявят награду. Прикинь? Какой-нибудь «охотник за головами» отправится по твоему следу, чтобы тебя пришлёпнуть… А тебе это надо?

– Обойдусь как-нибудь…

– Верно мыслишь! И… и знаешь чё? Я тебя за хвастуна не держу, ты у нас скромник, и всё равно – не хвались своим умением стрелять. Каким бы ты отличным ганменом [8] ни был, рано или поздно найдется кто получше.

– Да чем тут хвастаться… – уныло вздохнул Тимофей.

– Хочешь научиться стрелять?

– Хочу!

– Тогда пошли.

Волин проводил Брауна в спортзал и завел в стрелковый модуль.

– Даю тебе свой «смит-вессон», – сказал он, доставая из силикетового сейфа увесистый револьвер с рукояткой, отделанной слоновой костью. – Сорок четвертый калибр. Вот патроны. Вот наушники – грохоту будет…

– А ничего, что шум? – несмело спросил Тимофей, застегивая на бедрах оружейный пояс с кобурой.

– Здесь четыре слоя акустической защиты, так что… Шуми на здоровье. Главное, если уж ты с пулевым оружием научишься обращаться, то с фузионным только так справишься – у бласта отдачи нет!

Волин растворил объемистый встроенный шкаф, и оказалось, что это не мебель вовсе, а ниша для робота – здоровенного андроида, стоявшего, широко раздвинув ноги-тумбы и раскинув мощные бугристые длани.

– А тут у меня типа мишень, – сказал Виктор. – Балбес, знакомься – это Тимофей, он будет на тебе тренироваться.

– Страшно рад, – пробасил робот, – страшно горд.

– А я ему ничего не попорчу? – неуверенно спросил Браун.

– Я покрыт тяжелой броней, – прогудел Балбес, как Тимофею показалось – со снисхождением.

– Дерзай, – сказал Виктор. – Я заглядывал в твою физиолептическую карту... Короче – у тебя хорошая координация движений и быстрая реакция. Будешь упорно заниматься – получится ганфайтер. Заленишься – и контрольный выстрел сделают тебе.

– Не дождутся, – тихо сказал Тимофей.

– Тогда – огонь!

Браун выхватил револьвер и нажал на курок. Грохнул выстрел. Пуля ушла в стену и словно растворилась. Маленькую дырочку затянуло смолопластом.

– Представь, что указываешь на Балбеса пальцем, только это будет не палец, а дуло. Огонь!

Тимофей сунул «смит-вессон» в кобуру, отвел руку – и бросил ее вниз. Выхватил. Уперся. Выстрел! Увесистая пуля с сочным чмоканьем вошла в бок роботу-андроиду.

– Во! – радостно крикнул Волин. – Молодец! Ну, я пойду, а ты оставайся.

И Тимофей Браун продолжил расстреливать Балбеса.

Весь день он не вылезал из стрелкового модуля, прервавшись лишь на короткий обед. У Брауна не проходило удивительное ощущение – будто это не он, а кто-то другой обитал в его теле и вот теперь трансформируется, как куколка-имаго, превращаясь… Да нет, не в бабочку. В кого-то пожестче, потверже, побезжалостней.

Тимофей тренировал обе руки, выхватывая револьвер и стреляя, как заведенный. Первые часы Балбес густым басом сообщал: «Мимо… Опять мимо… Попал. Рана не смертельная, но болезненная». К концу дня его убийственные доклады звучали мажорней (или минорней – это уж с какой стороны поглядеть): «Попал. Убит… Попал. Рана смертельная. Умер… Попал. Рана несерьезная – перебито запястье. Противник не способен удерживать оружие, рекомендуется добить… Попал. Умер…»

…Когда он переехал в Мутухэ, стояла осень, но было тепло. Солнце пригревало, на фоне ясного индигового неба желтели сопки – бледно золотились осины, коричневели дубы, клёны вносили в общую палитру сочные мазки багрянца.

Тимофей бродил по кольцевому насаженному парку, держась круговой аллеи, и думал невеселые думы. Его обогнала бегунья – молодая девушка в шортиках и майке. Браун загляделся – длинные ноги так ладно двигались, так живо крутилась попа. И тяжелые груди упруго мотались из стороны в сторону… Он долго глядел вслед бегущей, пока та не скрылась за поворотом.

Мысли у Тимофея приняли иное направление, а потом их словно выдуло из головы – он снова увидел ту самую девушку. Она сидела на скамье и всхлипывала. И только теперь Тимофей узнал ее – это была Марина Рожкова, наблюдающий врач и «Мисс Мутухэ», натуральная блондинка с роскошными формами и лицом невинного ребенка.

Врачиня была ослепительно красива, и всё, чем ее щедро одарила природа, было чуть-чуть чересчур: чересчур длинные ноги, слишком крутые бёдра, уж больно узенькая талия, несоразмерно большие груди. Но какая-то высшая гармония сочетала преувеличенные прелести Марины в пленительную целокупность, создавая красоту потрясающей и необоримой силы.

– Что случилось? – спросил Браун, робея.

Девушка подняла на него огромные заплаканные глаза, в которых светилось страдание, и моргнула длиннющими ресницами. Блеснув, сорвалась слеза.

– Я ногу подвернула, – ответила Марина хныкающим голосом. – Вот тут…

– Ну-ка… – Тимофей, поражаясь собственной храбрости, присел и осторожно взял в руки прекрасную ножку. Сердце колотилось всё чаще. Бережно ощупав лодыжку, он сказал: – Вывиха нет. Да, это растяжение, дня через два пройдет.

– Два-а? А сейчас?

– А сейчас я совершу подвиг, – сказал Браун, словно сигая в ледяную воду, – и отнесу вас домой.

Марина долго смотрела на него, а потом заулыбалась вдруг и протянула руки. Тимофей подхватил девушку на руки – ноша его была наиприятнейшая, однако и страх присутствовал: а донесет ли он? Справится ли?

Донес. Ногой толкнул калитку во двор Марининого коттеджа и боком пронес в гостиную, стараясь не пыхтеть от натуги. Осторожненько опустил на диван – пальцы правой руки все еще помнили великолепное касание груди.

– Сейчас наложим заживляющий тампопластырь, – бодро сказал Браун.

– Не сейчас, – сладко улыбнулась врачиня. – Мне надо принять душ – я же вся потная. Поможешь?

Во рту у Тимофея всё пересохло, поэтому он ничего не сказал – кивнул поспешно.

А девушка стянула с себя маечку и привстала на одной ноге.

– Сними сам.

Неловкими пальцами Браун расстегнул диамагнитный шов на шортиках и стащил их вместе с трусиками. Лобок у девушки был гладок – ни ворсинки…

Незаметно облизав губы, Тимофей поднял Марину и понес ее в ванную, стараясь не слишком жадно разглядывать тело девушки.

А вот мечты его вели куда дальше – в спальню. Однако ничего-то у него не вышло. Даже поцеловать не удалось.

Он тщательно искупал красавицу, руками обмывая каждую ложбинку и западинку, вытер насухо полотенцем и отнес обратно в гостиную… Марина легла поудобнее, укрылась пледом. Сказала «спасибо» и «до свиданья», послала Брауну воздушный поцелуй и попросила вызвать робота медслужбы ей на дом…

…Тимофей Браун длинно вздохнул и потер опухшую скулу – сладостные мечтания испарились под солнцем грубой реальности. Он вспомнил Айвена Новаго с дружками. У Айвена тоже губа не дура – этот «жрун» давно поглядывал на Марину, как голодный кот на сметану.

Тимофей сжал губы и прищурился. Евразия тут или не Евразия, неважно. Можно оказаться битым, лишь бы не забыть встать и дать сдачи. Не получилось сразу? Повстречай обидчика потом и верни должок с набежавшими процентами! Прощать оскорбление нельзя – честь дороже всего. И это вовсе не глупое геройство – как себя поставишь, так и жить будешь. Позволишь хоть раз себя толкнуть – и тебя отовсюду повыталкивают!