Галапагосы - Страница 54

Акико попросила *Мэри присмотреть за *капитаном, покуда она сбегает домой, и пообещала вернуться поскорей, как только сможет.

– Веди себя тут хорошо, – наказала она *капитану. – Обещаешь?

Тот нехотя пообещал.

Мэри, по просьбе Акико, принесла с собой *«Мандаракс» – в надежде установить с его помощью диагноз недуга, из-за которого *капитан за последние сутки несколько раз впадал в состояние комы, напоминающее смерть.

Но стоило ей показать ему компьютер, как тот, не дав ей задать ни единого вопроса, выкинул неожиданный фортель: встал и выхватил у нее из рук аппарат, точно никакой болезни и не бывало.

– Этого сукина сына я ненавижу больше всего на свете! – произнес он, после чего сбежал на берег и побрел по отмели в сторону океана, по колено в воде.

Бедная *Мэри погналась за ним, но ей явно не под силу оказалось помешать столь крупному и еще физически крепкому мужчине. Ей оставалось лишь беспомощно наблюдать, как капитан швырнул *«Мандаракс», так что тот, плюхнувшись в воду, опустился на подводном склоне на глубину порядка трех метров. Отмель в этом месте обрывалась, и основание острова начинало уходить вниз уступами, напоминавшими гребень морской игуаны.

Она видела, куда упал компьютер. Он лежал на одном из таких уступов – фамильная ценность, которую она после смерти обещала оставить Акико, и эта скрюченная дряхлая леди устремилась за своим сокровищем. Нырнув, она успела даже схватить его – но тут возникшая невесть откуда гигантская белая акула проглотила ее вместе с «Мандараксом».

С *капитаном же случился провал памяти – и он продолжал стоять на отмели, по колено в воде, не понимая, что он тут делает и в какой части света вообще находится. Больше всего его тревожила назойливость каких-то нападавших на него птиц. На самом деле это были безобидные певчие пташки-вампиры, заурядные обитатели этого острова, привлеченные кровавыми пролежнями *капитана. Но ему они представлялись чем-то неведомым и пугающим.

Он пытался отгонять их хлопками и громко звал на помощь. Все новые птички подлетали, заинтересованные скоплением своих сородичей, и *капитан, окончательно уверившись, что они хотят заклевать его, и обезумев от страха, кинулся в воду вслед за Мэри – где его сожрала рыба-молот. Глаза у этого морского животного располагались по бокам его молотообразной головы – устройство, доведенное до совершенства Законом естественного отбора еще много миллионов лет назад. Акула эта представляла собой безотказную деталь в часовом механизме мироздания, усовершенствовать которую было уже невозможно. И чего ей уж наверняка не требовалось – так это мозга больших размеров.

Что бы она стала делать с более крупным мозгом? Сочинила бетховенскую Девятую симфонию?

Или, быть может, написала бы следующие строки:

Я пишу эти слова в воздухе – указательным пальцем моей левой руки, которая тоже суть лишь воздух. Моя мать была левшой, и я в нее. Ныне среди людей нет ни одного левши. Они с равным успехом орудуют обоими своими плавниками. Моя мать была рыжеволосой, как и Эндрю Макинтош, однако дети, я и Селена, не унаследовали ржавого оттенка шевелюру своих родителей. Как не унаследовало ее человечество вообще – да и не могло унаследовать. Рыжеволосых людей больше не встретишь. Мне лично не довелось знать ни одного альбиноса, но и альбиносов больше не осталось. Среди тюленей же альбиносы время от времени встречаются. Их шкуры высоко ценились бы миллион лет назад в качестве материала для шуб, в которых зажиточные дамы показывались в опере и на благотворительных балах.

Могли бы, как материал для шуб, подойти людям древних времен шкуры их современных потомков? Почему бы нет.

Не волнует ли меня неосновательность такого писательства: воздухом по воздуху? Что ж, слова мои будут не менее долговечны, чем все, написанное моим отцом, или Шекспиром, или Бетховеном, или Дарвином. Оказывается, что в конечном счете они все писали воздухом по воздуху, и теперь я ловлю в мягком воздухе следующую мысль Дарвина:

Верно. Как это верно.

В начале моего повествования казалось, что земной части часового механизма мироздания грозит страшная опасность – из-за того, что многие ее детали, а именно люди, пришли в негодность и начали причинять ущерб всем окружающим деталям и самим себе, в ту пору я был готов признать нанесенный урон невосполнимым.

Но не тут-то было!

Благодаря некоторым изменениям, которые претерпело устройство человеческих существ, я не вижу теперь, что помешало бы земной части этого часового механизма тикать вечно – так, как она это делает ныне.

Если эту гармонию человечества с самими собой и остальной Природой восстановили некие сверхъестественные существа или инопланетяне с летающих тарелок – это любимцы моего отца, – то я их за этим не застал. Я готов клятвенно утверждать, что Закон естественного отбора исправил все недостатки без какого бы то ни было постороннего вмешательства.

В условиях преимущественно водной среды обитания на Галапагосском архипелаге в наибольшем количестве выжили те, кто оказывался более удачливым рыболовом. Те, чьи руки и ноги больше походили на ласты, плавали лучше других. Выдающиеся челюсти лучше, чем когда-либо могли руки, позволяли хватать и удерживать рыбу. И любой рыболов, проводя все больше времени под водой, разумеется, получал возможность поймать больше рыбы, если тело его было обтекаемым, пулеобразным, с уменьшенным черепом.

Итак, повествованию моему подошел конец – не считая нескольких не столь важных деталей, которых мне не удалось коснуться раньше. Я изложу их не слишком упорядоченно, так как теперь мне приходится спешить. Отец и голубой туннель могут пожаловать за мной в любую минуту.

Знают ли люди ныне, как прежде, что рано или поздно им предстоит умереть? Нет. К счастью (по моему скромному мнению), человеческий род напрочь выбросил это из головы.

Оставил ли я после себя при жизни потомство? Незадолго до моего вступления в ряды морской пехоты США в Санта-Фе от меня случайно забеременела одна школьница. Она была дочерью директора этой школы. Мы даже не слишком нравились друг другу, а просто резвились, как и подобало молодым людям нашего возраста. Ей сделали аборт, за который заплатил ее отец. Мы так и не узнали, какого пола был зародыш.

Это послужило мне, конечно же, хорошим уроком. После этого случая я строго следил, чтобы, при занятиях сексом с партнершей, кто-то из нас двоих пользовался контрацептивными средствами. Женой я не обзавелся.

Сейчас я не в силах сдержать смеха при мысли о том, каким попранием достоинства и красоты явилась бы для современного человека необходимость прибегать, в предверии любовного акта, к помощи противозачаточных приспособлений, применявшихся повсеместно миллион лет тому назад. Представьте вдобавок, что им пришлось бы приспосабливать их себе плавниками вместо рук!