Галактика М-33, туманность Андромеды - Страница 12

Гроувнор встал.

— Это будет повторяться каждые десять минут. Резонаторы так расставлены по всему кораблю, что подхватят и передадут сигнал. Пошли.

— А куда?

— Я хочу установить прерыватель в главной осветительной системе корабля.

Он зашел в свою студию, взял там прерыватель, и они вышли в коридор. Где бы они ни проходили, им везде попадались спящие люди. Сначала Маккэнн шумно удивлялся, потом стал все угрюмее озираться по сторонам. Наконец он не выдержал:

— Ужасно, как беспомощен может быть человек!

— Еще беспомощнее, чем вам кажется, — покачал головой Гроувнор.

Они уже пришли в центр управления. Гроувнор поднялся на нижний ярус. Ему не понадобилось и десяти минут, чтобы подсоединить прерыватель к электрическому реле. Он молча спустился, ничего не объясняя Маккэнну.

— Никому не говорите об этом, — попросил он. — Если они узнают, мне придется прибегнуть к еще одному варианту.

— Вы собираетесь разбудить их?

— Да. Как только мы доберемся до моего отдела. А сейчас попрошу вас помочь мне доставить фон Гроссена и его компанию в их спальни. Я хочу, чтобы у них возникло состояние возмущения собственными действиями, только не знаю, получится ли у меня.

— Полагаете, они сдадутся?

— Нет.

— Вы уверены в этом.

— Вполне.

Его утверждение оказалось верным.

Итак, в десять часов следующего дня он переключил рычажок у себя в отделе, направив электрический ток через установленный им прерыватель.

По всему кораблю замигали постоянно горящие светильники, оказывая гипнотическое воздействие на людей — некзиалистский вариант райимянских фокусов. Гроувнор стал играть на своем клавишном инструменте, он сосредоточился на понятиях «мужество» и «самоотверженность», «исполнение долга перед своим народом в случае опасности». Он даже ввел сложное эмоциональное восприятие времени, ускорив якобы его ход вдвое, а то и втрое.

После этого он включил сигнал «Всеобщий вызов» на коммуникаторах и отдал основные команды и распоряжения. Он ввел пароль, исключив его из памяти людей, — отныне каждый будет отзываться на него, не зная, из каких слов он состоит, или вспоминая их после произнесения. Потом он заставил их забыть и сам гипнотический сеанс. Спустившись в центр управления, он снял прерыватель. А вернувшись в свой отдел, разбудил там всех и вызвал Кента.

— Я отказываюсь от своего ультиматума и готов сдаться. Я понял, что не могу идти против воли большинства. Прошу собрать другое совещание, на котором я буду присутствовать. Но я по-прежнему настаиваю на ведении войны против неизвестной формы жизни этой галактики.

Его не удивило странное единодушие собравшихся, которые заявили, что после серьезных размышлений пришли к согласию в том, что доказательства нависшей над Вселенной опасности вполне убедительны.

Исполняющий обязанности директора Кент получил указание преследовать врага неуклонно, не считаясь с удобствами обитателей корабля.

Гроувнор стоял в стороне и с угрюмым удовлетворением наблюдал, с какой неохотой признал Кент необходимость действовать.

Теперь должна была разразиться великая битва между человеком и чуждым разумом.

Анабис существовал в виде бесформенной, необъятной массы, разместившейся в пространстве всей галактики. Он льнул к миллионам планет от нестерпимого, неутолимого голода и мириадами своих трепещущих частиц тянулся к ним, где ценою собственной жизни организмы давали жизнь ему.

Но этого уже не хватало. Его пронизывало страшное чувство нависшей над ними угрозы голода. Через всю бесконечность его разреженных клеток поступали сигналы о том, что пищи слишком мало.

До Анабиса постепенно доходило, что он или слишком велик, или слишком мал. Бесконтрольный рост в молодые годы был роковой ошибкой. Тогда будущее казалось нескончаемым. Галактическое пространство, где он развивался, действительно растянулось до бесконечности. Он расползался в радостном возбуждении примитивного существа, все больше утверждавшегося в уверенности, что ему уготована судьбой неограниченная возможность.

А примитивным он был от рождения. В своем начале он был лишь газом, поднимающимся с поверхности болот. Он не имел ни запаха, ни вкуса, но обладал какой-то динамической комбинацией. И в ней была жизнь.

Сначала он напоминал всего лишь облачко над невидимым туманом. Он охотно носился над теплыми темными водами, породившими его; извиваясь, ныряя и расширяясь, непрестанно и все с большим удовольствием добивался одного — быть и при этом кое-что… кое-кого убивать.

И вся жизнь его была посвящена одному — смерти других.

А происходило это не оттого, что он сознавал всю сложность и исключительность процессов, благодаря которым получил жизнь. Им двигало только удовольствие и желание жить. Какую он испытывал радость, налетев на двух насекомых, жужжащих в яростной борьбе. Еще бы: окутать их и ждать, дрожа каждой газообразной частичкой, когда энергия жизни несчастных жертв перейдет в его собственные непрочные субстанции.

Тогда для него не существовало времени — смыслом жизни было только насыщение. А миром его было узкое болотце средь серых окрестностей, где он обитал, довольный своей идиллической, почти бездумной жизнью. Но даже здесь, в этом мире, едва освещаемом лучами солнца, он безудержно рос.

Он все больше и больше нуждался в пище, и охота на насекомых уже не могла утолить его потребности.

Тогда он поднакопил зачатки хитрых, особых знаний о жизни на своем мокром болоте. Он стал отличать, какие насекомые были охотниками, а какие жертвами. Он изучил часы охоты каждого и места, где лежали маленькие, еще не способные летать чудовища — летающих труднее было выслеживать и ловить. Он научился превращать свои туманные образования в дуновения бриза, подталкивая ничего не подозревавшие жертвы к смерти.

Ему стало хватать пищи, а потом ее сделалось в избытке. Он рос и однажды вновь испытал голод. Необходимость заставила его познать жизнь и за пределами его болота. И вот однажды, простершись дальше, чем когда-либо, он наткнулся на двух гигантов в панцирях, занятых кровавой битвой не на жизнь, а на смерть. Он с трепетом впитывал необычайное количество жизненной энергии из тела поверженного чудовища, испытывая при этом небывалый восторг, не сравнимый ни с каким переживанием всей его предыдущей жизни. За те несколько часов, за которые не прекращался его пир, Анабис вырос в десять тысяч раз.

На следующий день он уже обволок болотистые джунгли окрест, затем океан, затем континенты, планеты и наконец проложил путь туда, где вечные облака расступались, чтобы очистить путь незамутненным лучам солнца. Позднее он обрел разум и смог проанализировать случившееся. Куда бы он потом ни проникал, все увеличиваясь в размерах, он адсорбировал газы из окружающей атмосферы. Он понял, что для поддержания этого процесса ему необходимы два условия: пища, которую надо было искать, и ультрафиолетовые лучи. Сквозь толстую, насыщенную туманами атмосферу планеты пробивалось мизерное количество солнечных лучей нужного спектра, отчего и результаты были не так велики.

Но стоило ему преодолеть атмосферу, и он испытал на себе благотворное воздействие прямых ультрафиолетовых лучей. С этих пор быстрое его развитие уже ничем нельзя было остановить. Он вышел в космос и на следующий же день завладел второй планетой. В кратчайший срок он достиг границ системы и тут же попытался дотянуться до других звезд, но был побежден расстоянием.

Добывая пищу, он впитывал знания и сначала верил, что мысли его собственные. Однако постепенно осознал, что вместе с электрической, нервной энергией, которую он поглощал во время смертельных схваток животных, он овладевает и их разумом — обоих: и победителя, и побежденного, умирающего животного. Какое-то время его мышление задержалось на этом уровне. Он узнал множество коварных уловок четвероногих охотников и познал искусство быть неуловимым. Однако то на одной, то на другой планете ему доводилось вступать в контакт с совершенно другой формой сознания — с существами, которые умели мыслить, развивали цивилизацию, науку.