Галактика (антология) - Страница 135

— Ты сгущаешь краски, — сказал Пичугин.

— Нет, — сказал Быковец. — Я много думал об этом.

Они помолчали.

— Но идет и обратный процесс, — сказал наконец Пичугин. — Те, кто много бывал на Линоре, видят, что там тоже все постепенно меняется. Они узнали от нас, что та кое наука, искусство. Узнали, что такое книги. Меняемся и мы, и они, такова диалектика… К тому же ты забываешь одну важную вещь. За бываешь, что есть люди, облеченные властью. Думаю, происходящее волнует не только тебя. Наверняка они принимают меры. Они знают больше, чем ты. Им виднее, что делать.

— Вы уверены? — сказал Быковец.

— Да. Общество состоит из людей, Сеня. Точно так же, как организм построен из клеток. На чем основана нормальная ра бота организма? Каждая клетка делает то, что ей положено делать. Иначе организ гибнет. То же самое грозит обществу. Каждый должен делать то, что ему надлежит. Ты ведешь корабль в порт назначения, я обеспечиваю его сохранность, а еще кто-то думает о пресечении линорских влияний. Каждый должен делать свое дело. Свое, понимаешь?…

Наступила долгая пауза.

— Возможно, вы правы, — сказал потом Быковец. — Я обещаю вам подумать об этом, Петр Алексеевич. Но для этого лучше, чтобы я остался один.

Пичугин молча поднялся, пристегнул шлем и пошел в глубь коридора, к воздушному тамбуру.

…Телекамера, замолчав, смотрела на Быковца пустым взглядом из сожженного объектива. Быковец встал.

— Вы были правы, Петр Алексеевич. Я все обдумал и все решил. Каждый должен делать свое дело. И я буду делать свое.

Он повернулся спиной к телекамере и пошел вдоль неровного ряда контейнеров. Потом поднял пистолет — и новая порция желтых семян превратилась в обугленную золу.

Едва ли другая научная теория порождала когда-либо такой страстный взрыв несогласия, недоумения и одновременно такую горячую защиту, как «одноэлектронная теория сознания» Игоря Глухарёва. Она по сей день остаётся крайне спорной. Возможно, движение научной мысли в конце концов отвергнет её, но и тогда вопросы, поднятые этой гипотезой, не утратят своего значения.

Кроме того, за век, прошедший с её возникновения, теория стала негласным тестом на творческие способности. Верующие в неё (трудно назвать иначе людей, абсолютно незнакомых с теорией сознания и тем не менее яростных сторонников Глухарёва) обычно оказывались авторами наиболее смелых и плодотворных идей в своей области науки.

Факты, лёгшие в её основу, давно уже были известны. Однако, чтобы им воплотиться в столь парадоксальное предложение, потребовалась вся наглядность тех странных обстоятельств, которые сопровождали пребывание звездолётчиков на Странствующей планете.

Психобиолог Игорь Глухарёв летел на планету Эридан. Звездолёт вёл пилот Володя Зенин. Внешне их постоянно путали — высокий, широкоплечий, с малоподвижным, грубо вырубленным лицом, Игорь больше подходил к роли «космического волка», чем кругленький «губошлёп» Зенин. Но знающие поражались их сходству — оба были «интуитики», то есть люди с трудно предсказуемым и трудно объяснимым поведением и образом мышления. Но если Игорь прослыл как автор неопровержимых, но и недоказанных (а по мнению некоторых, и недоказуемых) гипотез, то Володя, решения которого сразу выливались в действия, был известен как пилот с фантастическим везением. В самой тяжёлой ситуации он принимал невероятное, абсурдное решение, и… всегда оно оказывалось единственно верным, спасающим жизнь и ему, и его пассажирам.

На Эридан они летели по заданию Центрального Космического Совета. Автомат привёз с этой планеты небольшие органические образования, формой и размерами похожие на вишнёвую косточку, которые покрывали всю её поверхность и буквально кишели в её океанах. Исследования показали, что эти «вишнёвые косточки» могут стать неисчерпаемым источником органических веществ для пищевой и химической промышленности. Но на голофильмах вдруг обнаружилось движение «косточек», не оправданное внешними условиями. Многие учёные посчитали этот факт признаком сознания, возможно, только зарождающегося. Игоря послали уточнить это, и от его ответа зависело, будет ли Эридан использован как источник органического сырья.

Цель путешествия породила многочисленные разговоры о том, что такое «сознание», «интеллект», «разум». Велись они и в присутствии Ульдструга последней модели робота. Где-то в середине полёта Володя Зенин, оставшись наедине с Ульдстругом, неожиданно спросил его:

— По-моему, ты не очень охотно выполняешь распоряжения Игоря и мало ему помогаешь? Или мне показалось?

Робот ответил не сразу.

— Он мне не нравится.

— Это почему же? — удивился Володя.

— Он хочет доказать, что я не существую.

— Как так?! — воскликнул Зенин и усмехнулся. — Дал бы пощупать ему себя…

Но Ульдструг не захотел принять юмора.

— Меня якобы не существует как чувствующего и сознающего существа. Будто я чисто механически действую, как кукла с закрывающимися глазами. Она ведь не чувствует желания спать, когда под действием груза у неё закрываются глаза.

Володя недоумённо пожал плечами.

— Не может быть. Ведь ты же на каждом шагу доказываешь, что переживаешь и размышляешь совсем как человек. На каком основании?..

— Это вы у него спросите! — сердито ответил робот.

Что Володя и сделал, когда они собрались втроём в кают-компании.

— Игорь, как ты относишься к Ульдстругу?

— Прекрасно! — машинально ответил Игорь, затем обеспокоенно поднял голову. — А что? Я его перегружаю?

— Нет, я просто спросил, как ты к нему относишься?

— А как я могу к нему относиться? — не понимал Игорь.

— Ну что ты о нём думаешь?

— Прекрасная машина, — ответил Игорь и продолжал вопросительно смотреть на Володю.

Ульдструг, внимательно слушавший их и поглядывавший то на одного, то на другого, при этих словах замер как истукан, без каких-либо признаков жизни. Володя стал защищать его.

— Он, между прочим, считает себя чувствующим и мыслящим существом.

— Из стали и стекла, — иронически добавил Игорь.

— Пусть даже так! Но он ведь наш товарищ, совсем как человек…

— Ну уж нет! Я могу согласиться, что Ульдструг думающая и чувствующая машина, но вряд ли существо, тем более человекоподобное.

— Но сознание! Сознание его может быть вполне человеческим?!

— Ни в коей мере.

— И ты можешь это доказать?!

— Нет.

— Как так?! — опешил Володя. — То есть, кроме внешнего вида, нельзя найти признак, отличающий его от человека?

— Нельзя, — подтвердил Игорь.

Странное чувство испытывал Володя. Пока Игорь отказывал Ульдстругу в «человеческом» достоинстве, он пытался доказать обратное, так как за время полёта привык к роботу как к товарищу, мало чем отличающемуся от них, может, только знающему больше и могущему сделать больше, чем они. Но едва услышал, что его, человека, ничем невозможно отличить от робота, как почувствовал раздражение.

— Значит, если ему придать внешность человека…

— То от тебя его не отличишь, — насмешливо закончил Игорь.

Ульдструг задвигался и уставился на Игоря — даже для этого всезнайки сказанное было новостью.

— Почему?

Игорь задумался. Если объяснять всё строго научно, то получится долго и всё равно непонятно, но и отшучиваться не хотелось — ни Ульдструг, ни Володя не знали, сколько труда и нервов вложил Игорь в этого робота.

— Поведение человека зависит от знания ситуации и правильной оценки её, и долгое время учёные считали, что чем больше данных о конкретной ситуации имеет робот и чем глубже он может провести анализ, Чем более осмысленным станет его поведение. Начали окружать машины всё большим числом датчиков, всё большей информацией загружали их память, всё сложнее становились программы поведения, но сознание у роботов не появлялось. Но был и положительный результат. Учёные выбрали оптимальное вооружение робота, лучшие программы, при которых его поведение было ближе всего к человеческому, снабдили имитаторами настроений и страстей, и сейчас его не отличишь от человека.