Галактическая разведка (др. изд.) - Страница 37

Леонид успокоил меня:

— Говорю тебе, мы его отбросим, хотя и не знаем, где он. А если он все же приблизится, мы успеем реально кинуться наутек, не принимая сражения.

Вскоре враги поняли, что им ничего не добиться, и, затормозив, снова появились в оптике. Теперь крейсер удалялся. Вскоре он полностью пропал. И вместе с ним пропала последняя надежда выручить Андре. Он мчался пленником на корабле космических разбойников куда-то в недра Плеяд. Если, конечно, уже не погиб…

Усталый, я заснул в кресле. Во сне мне привиделся Андре, и я с криком проснулся. Оба звездолета шли в сверхсветовой области по курсу исчезнувшего шара разрушителей. Я узнал, что принято решение разыскивать таинственную эскадру врагов.

В связи с исчезновением Андре вся его работа упала на меня. Мы с Лусином возились с останками обоих врагов и расшифровывали записанные излучения мозга шестикрылого. В полдень последний житель многострадальной Сигмы скончался. Мы положили его останки в консервирующую среду, чтоб привезти нетленным на Землю. Я работал усердно, но временами деревенел, теряя мысли и понимание окружающего. В эти минуты Лусин тихонько дергал меня за руку или касался плеча. В перерыв мы посетили Труба. Ангел всхлипывал и вытирал глаза обломками крыльев.

— Похожи наши вчерашние противники на тех, что преследовали галактов, некогда высадившихся на вашей планете? — спросил я.

— Я сразу понял, что это они, сразу, сразу…

Он весь встопорщился. С трудом передвигаясь, он, похоже, готов был хоть сейчас ринуться в новую битву.

— Битвы еще будут, — утешил я его. — Сомневаюсь, чтоб человечество могло ужиться со злодеями. Твоя задача: пройти курс лечения. По прогнозу, крылья у тебя отрастут лучше прежних.

— Мы стоим? — спросил он. — Где мы?

— Идем курсом на Майю, в центре Плеяд.

— Слепые, — проговорил Лусин сумрачно. — Не видим. Идем — только. А они?

Я теперь почти не переставая думал об этом же. Еще Андре поразила загадка: когда головоглаз беседовал со своим крейсером, несущимся в сверхсветовой области, гравиграммы его мы расшифровали, но ответные импульсы крейсера не улавливали. Лишь когда крейсер вытормозился в досветовое пространство, гравитационные его депеши стали доходить до нас. И это было естественно, ибо он обгонял свои гравитационные волны, несущиеся со скоростью света.

— Да, — сказал я со вздохом. — Они не слепые. Похоже, что у них есть какой-то свой способ общения в сверхсветовой области.

Вечером мы с Лусином показали экипажу расшифрованные бредовые видения умершего жителя Сигмы. Картина составлялась из хаотически возникавших и пропадавших обрывков действий, фигур, городов, неба планеты — все, что мог ухватить глаз, присутствовало в этих видениях и складывалось в обвинения против захватчиков. На стереоэкране пылало белесое небо Сигмы, широкая Электра стояла в зените. И вот, истемня великолепный день, над планетой повис зеленоватый шар. По невидимой гравитационной лестнице на планету посыпались флибустьеры космоса — унифицированные, механически-безжа лостные. Беззащитных существ настигали гравитационные удары, стягивали гравитационные цепи, тащили гравитационные крючья, гравитационный эскалатор всасывал их с планеты в нависший над нею шар. Тысячи слабеньких, милых созданий Сигмы обреченно взмахивали крылышками, лили слезы.

Какая участь уготована им в недрах проклятого крейсера? Пищи для ненасытных ртов? Источника рабской силы? Питомника ремонтных тканей для дряхлеющего механизма мучителей? Этого никто не знал. Зато мы видели, как расправляются с теми, кто пытался скрыться. Гравитационные удары настигали спрятавшихся, пощады не было никому, никто не спасся!

Подавленные, мы молчали, когда стереоэкран погас. Было страшно и стыдно, что это совершается во Вселенной, где мы, люди, живем и благоденствуем.

Глубинное просвечивание захваченных разрушителей подтвердило, что живые ткани соседствовали с искусственными, провода наращивались на нервы, сопротивления и емкости монтировались в кости. Жидкость особого состава, мало напоминавшая кровь, текла по искусственным трубкам и капиллярам. Зато мозг у обоих был биологического происхождения и размещался у первого в центре тела, а у невидимки в верхнем кольце. Самым же странным органом в их «живом механизме» было сердце — крохотный, но мощный гравитатор. У невидимки он находился во втором кольце, у захваченного живьем головоглаза — в верхней части «опухоли».

Этот приборчик возбуждал короткодействующее мощное тяготение. Что-то в них требовало для жизнедеятельности мощных гравитационных толчков. Сердце головоглаза работало с лихорадочной скоростью — несколько тысяч тактов за секунду. Но это было не все. Гравитационное сердце генерировало в пространство направленные волны — оно было боевым орудием. И, наоборот, единственным способом поразить головоглаза мог быть удар в сердце. Нарост на шее одновременно и высвечивал, и высматривал, и поражал добычу. При удачном выпаде головоглаз мог пронзить острым пучком света, как кинжалом, и уж в любом случае — легко ослеплял.

— Выяснен также механизм самоубийства, — сказал я, заканчивая сообщение об исследовании тел противников. — Когда глаз ударяет по телу, сердце на время парализуется. Силы стяжения уже не противостоят господствующим в теле высоким давлениям, и его разрывает в куски. В барокамере мы держим восемь тысяч атмосфер, чтоб не дать этим силам разбрызгать мертвого головоглаза. Между прочим, отсюда следует, что головоглазов лучше поражать не силовыми полями, а потоками жестких лучей и корпускул. Теперь посмотрите запись излучений их мозга.

Предусмотрительность Андре, перед битвой пустившего дешифратор на все диапазоны, принесла пользу. Мы увидели себя, прижатых к стене, бледных, но мужественно сражающихся. Я вновь бежал на центр вражеского отряда, с неба падали Леонид и Аллан, Ромеро наносил удары.

Не могу сказать, чтоб глаза разрушителей увидели в нас что-либо красивое, им, пораженным ужасом и погибающим, мы представлялись скорее чудищами.

Но запись мыслей разрушителя, захваченного живьем и умершего в тисках наших полей, дала кое-что новое.

Когда-то верили, что перед умирающим проходит вся его жизнь. Исследование работы мозга умирающих показало, что мысли их смутны и лишены логики. Но этот перед кончиной вспоминал если не всю жизнь, то немалый ее кусок. Перед нами вспыхнула дикая планета, словно бы вся созданная из свинца и золота: металлические горы сменялись металлическими полями, в металлических садах росли кристаллы металлических трав и кустов. Под ветвями металлических деревьев раскидывались металлические сооружения.

И везде были разрушители, бездны и тьмы их — пылающих головоглазов, ползущих, роящихся и роющих, до тошноты одинаковых…

Вера спросила меня, когда демонстрация видений была закончена:

— Ты обратил внимание, что второй разрушитель не запечатлен в мозгу ни у сородичей, ни у жителей Сигмы?

— Это естественно, ибо в нормальных условиях он — невидимка. Нам лишь в тяжелой борьбе удалось выбросить его из невидимости.

— А каков механизм невидимости, вы не расшифровали?

— Нет, Вера, не расшифровали.

— Мне кажется, воинами у них являются невидимки, — сказала Вера. — В Гиадах, где разыгрывались битвы с разрушителями, об их внешнем облике данных не сохранилось. Это не случайно. А эти, чашкообразные, скорей всего надсмотрщики над пленными. Сколько их напало на вас — и ни один не ушел живым! А невидимки сражались по-иному — одна их жизнь отдана за одну нашу жизнь.

— Андре не погиб, а исчез, — сказал я сухо. — Не надо хоронить его раньше времени.

— Кое-что в загадочных поступках и свойствах врагов поддается физическому истолкованию, — заметила Ольга. — В частности, их невидимость объясняется довольно просто. Я хотела познакомить вас с некоторыми своими соображениями. Все дело в том, что наши противники глубже, чем мы, проникли в природу тяготения.

Она начала с древнейших ученых — Ньютона, Эйнштейна и Нгоро. Их формулы охватывали лишь стационарные гравитационные поля, то есть установившееся тяготение. Между тем, реальные процессы природы чаще всего неравновесны. Разрушители блестяще оперируют переменными полями. Умение владеть быстро меняющимися полями тяготения — большое преимущество наших противников перед нами. Если бы гравитационный удар по Сигме принял характер равновесного поля, одинаково притягивающего планету к крейсеру и крейсер к планете, то дело кончилось бы тем, что крейсер упал бы на планету, ибо у нее несравнимо большая масса. А в действительности он превратил поверхность планеты в океан пыли и обломков и спокойно умчался дальше.