Гала и Элюар - Страница 14

– Мой молодой бог, – наконец, едва разжав губы, повторила она.

– Бог не может быть ни молодым, ни старым. Он вечный, – ответил он резче, чем хотел.

– Ты мой бог. Мой умный, милый, чудный. Ты умеешь творить чудеса, – сказала она и замолчала, будто ей нужно было время, чтобы сказанные по-французски слова перевести на своей родной русский. С того самого вечера, когда молодой француз согласился пересесть к ней за столик, все в ее жизни изменилось. Дни перестали тянуться длинной монотонной чередой, а замелькали каруселью. Просыпаясь утром, она чувствовала карамельную сладость на губах, душа ее празднично ликовала. Каждый день видеть Эжена, разговаривать, просто находиться с ним рядом – было для нее так естественно, что возникал вопрос: как же она жила без него. Эжен много чего знал и с охотой делился своими знаниями, сочинял, и она была первой слушательницей его сочинений. Она не всегда понимала все, о чем он рассказывал, но его стихи волшебным образом воздействовали на нее. Звук его голоса, жесты, его улыбка и ясность взгляда были важнее всех смыслов. Может, и он сможет узнать ее лучше, почувствовать ближе, если ее не будут связывать путы французской грамматики?

И Гала заговорила по-русски.

– Мне кажется, что до знакомства с тобой меня просто не существовало. Нет, конечно, я была, только я – была не я. Где-то там, глубоко в душе, мне кто-то подсказывал, что в моей никчемной маленькой жизни есть какой-то смысл, для чего-то важного я родилась на свет. Только я даже не догадывалась о моем предназначении. Теперь знаю. Ты открыл мне меня саму, ибо мое призвание – быть для тебя, для твоей любви. Для твоих губ, рук, для твоих мыслей, твоих снов и мечтаний. Для всего тебя. Я хочу быть только с тобой. Я хочу ощущать всем своим существом только тебя.

Она по-прежнему лежала на спине, смежив глаза, и только ее тонкие губы едва шевелились в непонятной для Эжена речи.

– Если я кому-либо позволяла касаться себя и даже целовать, я просто искала. Искала любовь. Бог – есть любовь. Ты мой бог. Самый молодой и красивый бог. Мой Аполлон. Ты – моя любовь. Если мое тело было доступно чужим взглядам, мужские руки заставляли меня дрожать, то после я давала понять, что я его презираю, что я ненавижу его, что он совершил преступление. Его виной было то, что он – не ты. Я чувствовала, что в тех взглядах, касаниях есть нечто грязное, недостойное, греховное. Часами я стояла на коленях перед ликом Казанской богоматери и просила о прощении, просила одарить любовью. А потом я снова искала тебя в толпе, пробовала на вкус чужие поцелуи, чуждые объятия. Но даже если кто-то был рядом со мной, я чувствовала – это пустое. Океан, наполненный пустотой.

Внезапно Эжен ощутил радость. Сильное волнение отражалось на ее лице. Неужели она молится? Или приглашает к игре, упоительной и волнующей?

Он протянул руку в сторону, сорвал стебелек, провел мягкой кисточкой травинки по ее подбородку. Не открывая глаз, она небрежно отмахнулась. Этот жест показался ему таким наивным и в то же время изящным, что он невольно улыбнулся. Кисточкой травинки он коснулся ее ключиц. Гала снова отогнала невидимую мошку. Травинка скользнула в глубь выреза.

Гала открыла глаза и, увидев напротив себя его склоненное сосредоточенное лицо, вдруг рассмеялась.

– Ах ты, нахал. – Вновь перейдя на французский, она схватила его за запястье. – Куда это ты направился?

– Это не я.

Он разжал пальцы, и травинка легла ей на грудь.

– Ты хочешь меня поцеловать.

Она произнесла это еле слышно, без вопросительной интонации и не закрывала глаз, пока его лицо опускалось к ней. Его губы дотронулись до ее губ, скользнув по щеке, коснулись влажного виска. Она вся напряглась в ожидании, но он остановился. Его дыхание теплым бризом касалось ее волос, его рука еще окружала ее плечи, но между ними как будто встала стена – тонкая, прозрачная, но не пропускающая воздуха. Медленно, с каким-то остывшим взглядом, Эжен отвернулся, приняв свое первоначальное положение. Минуты две он сидел напряженный, как алхимик, усомнившийся, что сумел медь превратить в золото.

Гала приподнялась на локте, травинка упала с ее груди. Она взяла стебелек, пощекотала его руку. Он как будто не заметил. Она смотрела на Эжена. Он был рядом, и в то же время отсутствовал. Она не раз ловила его в такие моменты, когда его глаза туманились, взгляд уходил внутрь себя, лицо светлело. Некоторое время он блуждал в ином измерении призрачных образов, метафор, ритмов и рифм, и, когда на его губах появлялась тень улыбки, она радовалась вместе с ним – значит, он нашел то, что искал, он сделал открытие. Она чувствовала себя не зрителем, созерцающим процесс творения, но соучастником, сотворцом.

Сейчас же на его лице она не наблюдала и следа вдохновенной просветленности. Эжен просто отдалился от нее. Туча нашла на солнце. Гала заметила болезненно острые черты лица, синие тени под веками, холодный блеск в его глазах. Ей казалось, что она читает его мысли, и если он не осознавал, она догадывалась, в чем причина его столь внезапного отчуждения. Невидимый призрак мадам Грендель встал между ними. Гала сама была тому виной. Когда она была в их комнате и заметила рядом с фарфоровой статуэткой пастушки на комодике флакон духов – не удержалась. Открыв флакон, она смочила подушечку указательного пальца и мазнула им прядь волос около виска. Не осознав, Эжен уловил запах материнских духов на ее коже.

– Мне кажется, мы что-то делаем неправильно, – не глядя на нее, сказал он.

Его беглый встревоженный взгляд заставил ее улыбнуться. Мальчик напуган. Что ж… Надо его успокоить, предложить новую игру.

Согнув в коленях ноги, Гала села рядом с ним, расправила подол.

– Разве мы кому-нибудь мешаем? Мы ведем себя как примерные дети. Сейчас время прогулки, так? Доктор не против, когда в хорошую погоду кто-то из отдыхающих покидает территорию санатория. Кстати, когда у тебя назначен следующий рентген?

– Тебе хорошо известно, что двух недель не прошло, как мне делали снимок.

– Я даже знаю, что доктор остался доволен. Жаль, что мне не показали. Наверняка ты очень красив на снимке.

Положив локти на колени, она оперлась подбородком на сцепленные в замок руки так, что он не видел выражения ее лица.

– Все шутишь, – неуверенно произнес он.

– Я серьезна, как никогда.

– Моя мать не разделяет твоего оптимизма. Мой снимок оказался не очень хорош. В левом легком видны затемнения.

– Нужно срочно предпринять кардинальные меры. Я знаю прекрасный метод. Стопроцентная гарантия полного выздоровления.

Она поцеловала его в губы так быстро, что Эжен не успел даже испугаться.

– Ты сумасшедшая.

Она слегка откинулась и рассмеялась, продолжая следить за ним напряженным взглядом. Эжен чувствовал, что должен оправдаться.

– У тебя никогда не возникало такого чувства, что когда тебе весело, кто-то в то же время страдает?

– Какие глупости ты говоришь. Солнце светит для всех. И небо для всех. И деревья, и воздух. Бери, наслаждайся, радуйся. Мы ничего ни у кого не забираем.

Ее голова оказалась на его коленях, и его рука как бы сама собой окунулась в тепло ее волос.

– Конечно, все так, как ты говоришь. Только кому-то приходится жертвовать собой, чтоб мы наслаждались комфортом. Вся наша жизнь зависит от чьих-то усилий, трудов, забот, – продолжал он сбивчиво. – За добро, говорят, надо расплачиваться той же монетой. Мы все опутаны нитями долгов и оправданий. Очень часто, чтобы высвободить себе хоть толику свободы, приходится рвать по-живому…

– Я не совсем тебя понимаю. Ты что, боишься быть счастливым?

Она отодвинулась от него. Ее пронзительные, темные, как бездонный колодец, глаза смотрели на него в упор, и ему казалось, что он различает в ее взгляде удивление, граничащее с презрением.

– Нет, совсем нет, я не боюсь быть счастливым. Просто я никого не хочу заставлять страдать.

– Я вовсе не страдаю, мне с тобой хорошо. Когда я рядом с тобой, мне больше, чем хорошо.