Функции "младших героев" в эпическом сюжете (СИ) - Страница 36

Из нашего пересказа сюжета видно, что вариативность этой былины существенно отличается от вариативности былины о бое с Калином: если там мы имели дело фактически с тремя былинами, то здесь – с двумя основными вариациями одной, а именно "изменническим" и не содержащим темы измены. Но и эти две версии не противоречат друг другу (потому мы и берем термин "изменнический" в кавычки): Василий-пьяница в обоих выступает не как враг Киева, он враг лишь боярам, против которых и ведет татарское войско; подчеркнем, что финал былины в обеих вариациях – победа Василия Игнатьевича над татарами. Тема вражды богатыря с боярами присутствует и в былине об Илье Муромце – в погреб он попадает по боярскому навету (см. Вступление); можно сказать, что эта тема была намечена в былине об Илье и развита в былине о Василии-пьянице.

Теперь о дистрибутивных отношениях между этими былинами (их контаминация встречается крайне редко – нам удалось ее обнаружить лишь единожды, а именно в сборнике Кирши Данилова (КД, № 25)). Начнем с имен действующих лиц, точнее, с имени татарского царя. В былине о Василии-пьянице оно варьируется (Кудреванко, Батыга, Баканище и т.п.), но никогда враг не именуется Калином-царем. При этом обратное взаимопроникновение возможно: враг Ильи Муромца может быть назван Кудреванищем (напр., Григ. № 402). Далее, тема "богатырь в кабаке, богатырь и голи" связана как с Ильей, так и с Василием, причем, выходя за пределы цикла былин об отражении татарского нашествия, отметим, что ассоциативная связь Ильи Муромца и голей кабацких такова, что в былине о Дюке они могут быть взаимозаменяемы – либо Илья, либо голи выступают поручителями Дюка в его споре с Чурилой (Рыбн. № 181, 354-356). Откуда эта тесная связь? Илья воспринимается Владимиром и некоторыми богатырями примерно так же, как Ахилл – Агамемноном, то есть как не вполне человек [Баркова. Отличительные черты... С. 63-65]; [Баркова. Четыре поколения... С. 61]; Илья Муромец – герой, то есть медиатор между миром людей и иным миром. Голи кабацкие тоже, как было показано выше, выполняют посредническую функцию между мирами. Поэтому во взаимосвязи Муромца и голей нет ничего удивительного; более того, мы полагаем, что мифологический и структурный план этой связи глубже и старше социального – это легко доказать тем, что и Илья Муромец, и голи поддерживают чудесного богача Дюка, в то время как его противника Чурилу поддерживает князь Владимир. (Заметим, что в былине о Василии-пьянице социальный аспект взаимосвязи богатыря и голей выступает гораздо отчетливее.)

Однако вернемся к сопоставлению. Пришло время ответить на вопрос, почему пир Ильи Муромца с голями существует в народной традиции в форме отдельной былины, хотя в книжной его упорно считают первой частью былины о ссоре и бое. Изолированность пира с голями от былины о Калине-царе хорошо видна в тех случаях, когда сказитель знает обе версии ссоры Ильи с Владимиром – см. "былину на десять верст" Ф.А. Конашкова (Сок.– Чич. № 77), в которую пир с голями не вошел, а был спет отдельно (Сок.– Чич. № 78) хотя все остальные былины об Илье Муромце были объединены сказителем в сводную. Итак, почему?

Во-первых, потому, что образ богатыря, который перед татарским нашествием "засел" в кабаке, реализован в другой былине – это Василий-пьяница. Во-вторых, кабак, место обитания голей, которые, как мы показали, воспринимаются "не вполне людьми", может быть условно сопоставлен с "дырой" в Нижний мир в пределах Среднего, а пребывание богатыря там – с тем, что П.А. Гринцер назвал "вынужденной (временной) пассивностью героя", относя сюда и удаление Ахилла от битвы (ссора лучшего из героев с эпическим государем), и изгнание Пандавов в леса (временная бесстатусность), и заточение в подземной темнице [Гринцер 1974. С. 320]. Относительно последнего заметим, что Б.Н. Путилов прямо сопоставляет заточение Ильи Муромца в подземелье и беспробудное пьянство Василия Игнатьевича в кабаке [Путилов. 1993. С. 107], так что структурно пребывание и Ильи, и Василия в кабаке соответствует всем другим формам "временной пассивности", в том числе и заточению в подземелье. В конце этой главы мы покажем, что в русском эпосе тема или мотив может удваиваться, но не утраиваться, – а объединение пира Муромца с голями, заточения в подземелье и боя с войском Калина, во время которого богатырь попадает в подкоп, это утроение мотива "герой в подземелье". Также легко понять, почему в книжных вариантах очень часто избирается не свойственная устной традиции форма ссоры как завязка былины о Калине-царе: авторы сборников и изложений былины просто используют ту версию ссоры, которая выглядит красочнее и богаче.

И Илье Муромцу, и Василию-пьянице татарский царь предлагает перейти на его сторону – этот общий для двух былин ход оказывается в совершенно различном сюжетном окружении. Как мы помним, Илья в этот момент пленен, провалившись в третий из подкопов, он от слов татарского царя впадает в гневное исступление; Василий приезжает к татарам сам, будучи изгнанным (есть и такие варианты, где он приезжает добровольно (Марков № 77, Онч. № 4, Тих.– Мил. № 38 и др.)), он охотно возглавляет вражеское войско. (Те варианты, где он отказывается это сделать, мы считаем позднейшими, развившимися под влиянием былин об Илье Муромце. Тенденция "обелить" богатыря, не допустить его до предательства – вполне понятна.) По нашему мнению, здесь тоже можно говорить о дистрибутивном распределении форм боя и реализаций мотива "возможная измена": с Василием-пьяницей никогда (!) не бывает связан мотив подкопов, а Илья Муромец никогда не выступает во главе татарского войска. Взаимосвязь между этими элементами сюжетов нам представляется следующей. На уровне глубинной структуры потенциальный предатель должен быть до некоторой степени причастен к миру врагов, то есть к Нижнему миру. В былине об Илье Муромце это приобщение реализуется пространственно – богатырь падает в подкоп; в былине о Василии Игнатьевиче оно реализуется социально: герой – пьяница, он – один из голей кабацких, о связи которых с Нижним миром говорилось неоднократно. Но поскольку приобщение Ильи к Нижнему миру – чисто внешнее, то он не предает (можно сказать и наоборот: поскольку Муромец как герой неспособен предать, то его приобщение к Нижнему миру может быть лишь внешним), Василий-пьяница принадлежит к Нижнему миру в большей степени, поэтому он возглавляет татарское войско – впрочем, против бояр, а не Киева в целом.

Таким образом, можно уверенно утверждать, что былины об Илье Муромце и Василии-пьянице существуют в традиции взаимосвязанно и их дистрибутивные отношения достаточно глубоко ощущались сказителями. Еще одним доказательством в пользу последнего утверждения является упомянутая работа Б.Н. Путилова, посвященная пародийным отношениям между этими двумя былинами. Основные положения ее следующие.

Особенность былины о Василии Игнатьевиче заключается в том, что пародийное начало в ней органично слито с серьезным и распространяется не на весь текст (не говоря уж о высоко патетичном запеве о турах), а лишь на некоторые его части, особенно в начале: княгиня в обеих былинах наводит Владимира на мысль о единственном спасителе Киева, только один заточен в погребе, а другой пьянствует; описание Владимира, бегущего к богатырю, дается почти одними и теми же словами, что в случае с Василием-пьяницей звучит в высшей степени комично. Описания богатыря, заточенного в подполе, и богатыря, "заточенного" в кабаке, даются по сходной схеме, так что у слушателя былины о Василии-пьянице невольно "вторым планом" встает текст былины об Илье. Чтобы стать в состоянии выйти на бой, Василию нужно опохмелиться, и князь подносит ему чару, что само по себе комично, но при этом еще и является пародийным вариантом обретения силы Ильей. Измену Василия Б.Н. Путилов считает мнимой и отмечает перекличку с былиной об Илье и Калине, а также с былиной о пире Ильи с голями (тема бунта против князя и бояр). Свои наблюдения ученый резюмирует следующим образом: "Взгляд на Василия как на пародийного двойника Ильи Муромца имеет достаточно оснований, и это необходимо иметь в виду, читая былину. Одновременно Василий выступает и как "настоящий" двойник первого русского богатыря. Его богатырство одновременно и истинное, и вывернутое" [Путилов. 1993. С. 105-106]. Далее ученый приводит высказывание Ю.Н. Тынянова о пародийности как "дерзком смешении семантических рядов" [Тынянов. С. 433, 455], что мы и видим в этой былине.