Функции "младших героев" в эпическом сюжете (СИ) - Страница 35
Наконец, освобождение. Его формы не могут быть соотнесены ни с одной из описанных в начале этой главы моделей: героя освобождает тот, кто его заточил. Такая исключительная форма развязки неудивительна – мы впервые встречаемся с заточением, которое составляет лишь половину сюжета, кроме того, мы еще не рассматривали случаи, где героя заточают представители "своего" мира.
К какой модели можно отнести первую половину былины об Илье и Калине? Мы полагаем, что (с оговорками) к сказочно-архаической, поскольку главную роль в спасении Ильи играет Апраксья, и от нее князь Владимир узнаёт о том, что Илья Муромец жив, – то есть роль женщины здесь та же, что и в архаических сказаниях Сибири и Средней Азии.
Вторая часть былины. Как мы уже отмечали, детальное описание боя (три подкопа, пленение татарами, разговор с Калином-царем, ярость Муромца, бьющегося телом татарина, и освобождение) присутствует далеко не во всех вариантах. Здесь мифологическая форма мотива "герой в подземелье" предельно историзирована; почти никто из сказителей не соотносит татар и подкоп с Нижним миром.
А между тем, текстуально этот эпизод весьма любопытен. Ни в одной из записей былины не говорится о том, что, когда Илья Муромец попал в подкоп, то татары, чтобы связать его, спустились туда или, напротив, вытащили Илью наверх. Нет! Судя по отсутствию вертикального перемещения татар и провалившегося в яму Ильи, его связывают и приводят к Калину-царю прямо в яме. Что совершенно неудивительно на фоне рассмотренных примеров мирового эпоса. Другое дело, что сказители едва ли осознают, что отсутствие вертикального перемещения значимо, а не опущено. Впрочем, мы имеем один текст, где вертикаль активизирована:
Поехали, он два окопа перескочил,
А в третий пал.
Конь выскочил и убежал.
Говорят в Киеве:
"Видно, нет Ильи Муромца в живых,
Что конь один прибежал".
А Илье татары ноги сковали, руки связали.
Ну, Илья лежит и думает:
"А ведь смерть мне-ка на бою не сказана".
Стал сподлоба поглядывать, отмуриваться.
Развязал себе руки,
Развязал себе ноги, ну и вышел из ямы.
Взял татарина позавесистей, позаплечистей,
Стал по силушке похаживать,
Стал по силушке помахивать
(Карел., № 6, 447-463).
Как видим, хотя бой происходит "наверху", Илью связывают "внизу".
У некоторых сказителей пленного Илью Муромца приводят к Калину-царю (например, Кир., IV, с. 38; П. Ряб.- Андр., № 1), Калин предлагает богатырю перейти на его сторону, тот отказывается. Аналогичный эпизод мы встречали в сказаниях о Гильоме – с той разницей, что там для такого разговора героя выводят из темницы. Вообще сходство между русской былиной в ее второй вариации (с заточением и участием в битве Самсона) и песни "Взятие Оранжа" очень сильно: одинаково реализуется мотив "герой в подземелье" в первой части обоих произведений, затем следует повторное заточение, разговор с вражеским царем, избиение врагов архаическим оружием и освобождение вовремя подошедшим "своим" войском. Однако едва ли здесь имеет место влияние французского текста на русскую былину или наоборот (это влияние невозможно исторически), к тому же в жесте говорится об одном заточении, в былине – о двух, причем мы показали ранее, что первая и вторая части вполне могут обходиться друг без друга.
Вторую часть былины об Илье и Калине, видимо, следует считать воплощением позднеэпической формы мотива "герой в подземелье", поскольку освобождением из подкопа Муромец обязан исключительно собственной ярости, а Самсон с дружиной только довершают разгром врага. Но четко провести здесь грань между эпико-героической и позднеэпической формой реализации этого мотива затруднительно.
Существенно более архаична былина о Потыке, в первой части которой герой должен идти в могилу вместе со своей умершей (мнимо умершей) женой Марьей Лебедью Белой. Там богатырь вступает в поединок с некоей змеей, которую принуждает оживить свою супругу. После этого он выбирается вместе с ней на землю, причем в некоторых записях он должен дернуть за веревку колокола, чтобы другие богатыри вытащили их (Аст. № 150, 40-42). Перед нами позднеэпическая модель, хотя она содержит ряд архаичных моментов (бой со змеем из-за женщины, нить жизни).
Итак, наш абрис воплощения мотива "герой в подземелье" показал, что он может накладываться на все три мотива, выделенные во вступлении и во второй главе, – и временная пассивность героя, и бой с войском, и едва-не-гибель "младшего героя" могут быть связаны с заточением героя в подземелье. Однако мотив "герой в подземелье" совершенно необязательно будет реализован через эти три мотива (см. "Алпамыш"), равно как и они не обязательно будут реализованы через него (см. античный, ирландский эпос). Перед нами как бы два силовых поля, частично перекрывающиеся.
* * *
Как мы убедились на материале былин об Илье Муромце, первый мотив триады ("Удаление главного героя от битвы") может быть реализован в форме ссоры героя с эпическим государем. Разумеется, "Ссора" может быть и самостоятельным сюжетным ходом, не связанным с триадой мотивов и образом "младшего героя". Наиболее яркий пример подобного в русском эпосе – былина "Василий-пьяница" ("Василий Игнатьевич"). Она настолько близка к былине об Илье и Калине, что это дало Б.Н. Путилову основание утверждать, что она возникла как отчасти пародия на былину о Муромце [Путилов.1993]. К этим рассуждениям Путилова мы вернемся позже, пока же отметим, что вполне вероятно, что былина о Василии-пьянице сформировалась под влиянием былин об Илье; и еще более важна для нас взаимосвязь этих двух былин в народной традиции – настолько тесная, что отчасти они находятся в отношении дополнительной дистрибуции. Здесь нет противоречия. Еще Н.С. Трубецкой писал, что противопоставлять можно только очень близкие явления, а не "чернильницу и свободу воли" [Трубецкой. С. 72].
Сюжет былины мы рассмотрим подробно. Татарский царь (Кудреванко, Батыга и т.д.) посылает в Киев посла, требуя сдачи; в городе либо нет богатырей, либо они пугаются (Григ. № 214) и указывают на засевшего в кабаке Василия как на единственного возможного защитника. Князь Владимир бежит в кабак, опохмеляет пропившего всё имущество Василия, снаряжает его на битву. Следующий эпизод присутствует далеко не во всех вариантах былины: Василий-пьяница со стены видит знатного татарина (Рыбн. № 174, № 196; Тих. – Мил. № 38) или даже самого Кудреванко-царя (Григ. № 105; № 192) и, выстрелив из лука, убивает его. За это либо татары требуют его выдачи, и киевские бояре исполняют их волю (Рыбн. № 174, № 196; Тих. – Мил. № 38; Григ. № 192), либо сами богатыри изгоняют Василия (Григ. № 105). Такого нам доселе не встречалось: богатыря изгоняют за то, что он убил врага, изгоняют те, кого он защитил. На внешнем уровне это действительно редкость, однако на уровне глубинной структуры мы обнаруживаем "удаление для битвы", структурно изоморфное "удалению от битвы" (подробнее см. ниже в связи с "Песнью о Сиде"). Далее мы опять имеем дело с вариативностью сюжета: либо Василий, как и ожидается, нападает на татар и одолевает их (в тех вариантах, где нет темы выдачи Василия, он просто едет на битву) (Григ. № 219, № 314, № 319, № 324; Онч. № 18), либо ему, изгнанному своими, татары предлагают перейти на их сторону. И здесь мы тоже встречаем два варианта развития дальнейших событий: либо Василий-пьяница, подобно пленному Илье, гневно отказывается изменить Киеву и избивает татар (Рыбн. № 174, № 196; Григ. № 105), либо он, движимый ненавистью к изгнавшим его, вместе с татарами нападает на Киев – но при этом подчеркивается, что они убивают и грабят исключительно бояр; после боя татары обходят Василия при дележе добычи – тогда он избивает татар (Григ. № 192, № 363, № 369; Марков № 77; Онч. № 4, № 17). Компромиссом между двумя вариациями былины являются записи № 18 в сборнике Ончукова и № 38 в сборнике Тихонравова–Миллера. В первой из них сюжетные ходы "изменнической" былины переставлены местами: Василий одолевает татар, возвращается в Киев, бояре хотят его изгнать – и он убивает бояр; во второй былине измена Василия-пьяницы – мнимая: попросив у Батыги сорок тысяч войска, Василий уезжает с ними и избивает их, после чего Батыга отступает.