Фрэнсис Бэкон. Его жизнь, научные труды и общественная деятельность - Страница 9

Признавая себя виновным перед всеми, Бэкон в душе считал себя только несчастным. Он говорил, что совесть его чиста, потому что и другие власть имущие поступали не лучше. Великий философ не имел своего нравственного идеала, ему не приходило и в голову в этом отношении быть лучше других. Он писал королю, что поднятое против него гонение – только первый шаг к самовластию со стороны парламента; он, Бэкон, пал первой его жертвой, но дай Бог, чтобы она была и последнею. Против Бэкона палата общин представила двадцать восемь обвинительных пунктов; он письменно ответил на каждый из них и признал себя виновным во всех. Однако, чтобы окончательно удостовериться в его признании, комиссия палаты общин явилась к нему, и он подтвердил все: «Милорды, – сказал он, – все это написано моею рукой, продиктовано моим сердцем. Я прошу вас, милостивые государи, сжалиться надо мною…» и так далее.

У Бэкона не было сильных личных врагов, кроме Кука; никто не радовался его падению. Многие сослуживцы не пришли, не желая быть свидетелями его унижения. Правосудие по отношению к нему было непреклонно, но беспристрастно. Бэкон же, больше всего боявшийся лишений, умолял короля вступиться и спасти его от ареста, причем у него хватило духу писать королю: «Человек, принимающий подарки, может также их и делать; я предлагаю подарок Вашему Величеству. И если Вы спасете меня, то я напишу хорошую историю Англии». Но было поздно. Палата общин провозгласила лорда-канцлера виновным. 3 мая 1621 года ему вынесли приговор, присуждавший его к уплате четырехсот тысяч рублей, к лишению права занимать государственные места, присутствовать в парламенте и являться ко двору и к заточению в Лондонской башне. Бэкон отказался от всякой защиты.

Падение Бэкона не произвело большого впечатления на общество. Все продолжали о нем думать так же, как думали прежде. В то время так часто обвиняли и даже казнили напрасно, что общество потеряло возможность различать правых от виновных. Положение Бэкона скорее вызывало сожаление, все думали: «Еще недавно это был счастливый, высокопоставленный человек, а теперь стал таким несчастным. Вот она, судьба-то!»

Так относился к своему падению и сам Бэкон, обвиняя в неблагодарности короля и Бекингэма.

Бэкон, сосланный в поместье Горгамбури, не мог успокоиться и примириться со своим новым положением. Он не хотел или не мог отнестись объективно к своему заслуженному изгнанию. Он был несчастен, он страдал и не мог страдать молча. Он писал письма к королю, к наследнику престола, к Бекингэму, к министрам, к пэрам, к придворным, которых считал влиятельными лицами; всех он умолял сжалиться над ним. Он и не думал оправдываться, а только жаловался на свое несчастье, говоря, что самое большое для него горе – не видеть короля. Он сравнивал себя с Демосфеном, Марком Ливием и Сенекой: все они были сосланы за подобные же, по его мнению, поступки, но затем их простили, и они снова пользовались милостями, богатством и почестями; несправедливо было бы и с ним поступить иначе. Одним словом, он просил всех и каждого, врагов и друзей, и употреблял все средства, чтобы получить позволение вновь поселиться в Лондоне. Наконец через год Бэкону разрешено было видеть короля; это привело его в детский восторг и вызвало с его стороны письмо, полное самых отборных похвал и блестящих сравнений. Он надеялся, что за этим последует разрешение жить в Лондоне, но обманулся в своих ожиданиях. В глубине души Бэкон все еще считал неблагодарными короля и Бекингэма; он им служил верой и правдой, а теперь они подвергают своего старого слугу всем неприятностям ссылки. Он писал королю: «У ног Ваших – Ваш старый слуга; мне шестьдесят лет, и вот уже три года я принужден терпеть всевозможные лишения».

Наконец король сжалился над ним и возвратил ему некоторые права и преимущества; первое время его жалели, но общественное мнение было так настроено против него, что он не мог воспользоваться милостями короля и не показывался в палате пэров ни при короле Якове, ни в последующее царствование. Общественная деятельность Бэкона была, таким образом, кончена. Он тяготился бездействием и скучал, тем более, что условия домашней жизни, после его падения, ухудшились. Король дал ему пенсию в 1200 рублей; это, вместе с другими его доходами, составляло более 15 тысяч рублей. Но Бэкону с его наклонностью к безумной роскоши этого, конечно, было мало. К тому же пенсию свою он не всегда получал аккуратно, а жена его была плохой хозяйкой. Бэкон, не обращая внимания на перемену обстоятельств, продолжал по старой привычке жить по-прежнему, но теперь его за это все осуждали. Ему пришлось проститься с Йоркхаузом; дом, в котором он родился, перешел в руки герцога Бекингэма. Горгамбури пришлось заложить, и это когда-то роскошное поместье сохранило только свои великолепные деревья. Приезжая в Лондон, Бэкон иногда останавливался у своих родственников, но большей частью в Gray's Inn, где у него, как мы сказали, была пожизненная квартира. В тенистых садах Горгамбури Бэкон находил последнюю отраду в размышлении и наблюдении природы.

Личная жизнь Бэкона осталась незапятнанной; одевался он всегда просто, вел правильный образ жизни, не предавался никаким азартным играм, обращался со всеми приветливо и отличался большим остроумием. Его остроты дышали холодной беспощадностью, но были блестящи и нравились. Бэкон сам придавал им большую цену, тщательно их записывал и составлял из них сборник.

Любовь к лести и к превосходству не помешала ему окружить себя достойными друзьями, о которых следует упомянуть. Первый из них, Бодли, умер еще до его падения; он был великодушный покровитель наук и искусств и увековечил свое имя, основав богатую библиотеку в Оксфорде. Среди его друзей мы находим также ученого теолога, воспетого Мильтоном, и двух молодых поэтов; знаменитого путешественника и моралиста, его родственника, и молодого естествоиспытателя, который через тридцать лет защищал перед строгим общественным судом память Бэкона. Молодой естествоиспытатель не разлучался с Бэконом до конца жизни последнего и был у него вместо секретаря. Они часто гуляли вместе, и молодой человек записывал мысли, приходившие в голову Бэкону во время прогулок. Но лучше всех других понимал Бэкона его друг Гоббс, создавший философию, основанную на его принципах. Такая дружба с людьми весьма различных профессий отвечала многосторонности Бэкона. Казалось, окруженный такими друзьями, одаренный деятельным умом, погруженный в исследование тайн природы и занятый великими преобразованиями, Бэкон мог бы мирно провести последние годы своей жизни. Но из его писем, относящихся к этому времени, мы видим, что им овладело сокрушение – раскаяние в том, что он провел столько лет, отдаваясь деловой и общественной жизни, противной его природе. Он писал, что держать книгу в руке ему более свойственно, чем исполнять роль политического деятеля. «Мысль моя, – говорит он, – была всегда далека от моих действий». Теперь, удалившись от суеты мирской, он мог бы воспользоваться своим уединением, чтобы работать исключительно для потомства. Но теперь ему было уже шестьдесят лет, и жить оставалось совсем немного. И все же он употребил эти годы на увековечивание своей памяти в потомстве. Обогащенному опытом философу необходимо было только привести в порядок мысли и планы, которых у него накопилось так много.

Первым плодом его мирной, уединенной жизни явилась история Генриха VII, которую он хотел довести до царствования Генриха VIII и Елизаветы. Это сочинение возбудило общий интерес, но не имело большого успеха, несмотря на то, что обладало значительными достоинствами. Локк считал этот труд образцовым.