Фрэнсис Бэкон. Его жизнь, научные труды и общественная деятельность - Страница 14

Итак, влияние Бэкона проявилось в различных формах во Франции и в Германии. В Россию оно проникло сначала вместе с французским материализмом, а значительно позднее мы познакомились с последним проявлением бэконизма в сочинениях Джона Стюарта Милля. Таким образом, идеи Бэкона органически связаны с теми воззрениями, которые господствуют у нас и теперь. Изучение Бэкона могло бы многое выяснить в истории и в политике нашего времени. Философия возникла и развилась под влиянием жизни, она слилась с нею и продолжает существовать нераздельно с жизнью во всем цивилизованном мире. Метод Бэкона, конечно, имеет свои недостатки, суждения его о бесплодности силлогизма преувеличены; но теперь для нас важно то, что в его философии заключались зародыши плодотворных идей. Невозможно создать философию, которая могла бы служить для всех веков и народов; ошибка всех предшествующих Бэкону философов заключалась именно в том, что они считали это возможным, Бэкон первым отказался от решения невыполнимой задачи.

Взгляды Бэкона на перечисленные здесь науки являются, разумеется, иногда отсталыми и в настоящее время во многих отношениях кажутся наивными. Наука идет вперед, и человек, не следивший за нею несколько лет, примыкая к ней опять, с трудом ориентируется, встречая так много нового. Со смерти же Бэкона прошло около трехсот лет. Справедливости ради надо сказать, что Бэкон, вследствие особенных условий своей жизни, не мог следить за тем, что совершалось в области наук в его эпоху и не знал многих важных открытий своего времени. Это объясняется тем, что он стоял особняком от мира ученых и многого действительно не мог знать. Сверх того, Бэкон, вообще говоря, отличался большим высокомерием и считал себя единственным пророком новой философии. Он чувствовал свои великие силы и думал, что один может вывести знание на истинный путь. Но великие силы уходили также и на мелкие дела. В общем, ему удалось указать новый путь; но, конечно, если мы будем разбирать взгляды Бэкона так, как будто они возникли в настоящее время, многое не выдержит самой поверхностной критики. В этом нет ничего странного, скорее достойно изумления то, что мы встретим в них нечто имеющее новизну и цену даже в настоящее время; это замечание преимущественно относится к области гуманитарных наук, где Бэкон оказался компетентнее, чем в естествознании, к которому, однако, чувствовал большое влечение.

Однако заслугу Бэкона не следует искать в верности воззрений на какую-нибудь отдельную науку, а тем более – в правильном решении какого-нибудь частного вопроса; он никогда не был тем, что мы в настоящее время называем специалистом.

Мы уже знакомы с общими взглядами Бэкона; посмотрим теперь, как он прилагает их в отношении к отдельным областям знания и наукам. Он различает три рода выражения духовной деятельности человека: чисто эмпирическое изображение действительности – всемирная история, воображаемое – поэзия и рациональное – наука.

Поэзию Бэкон, как и следовало ожидать, не понимает; он говорит, что она в сравнении с историей есть фикция, в сравнении с наукой – мечта; в своей энциклопедии наук он занимается преимущественно историей и наукой. Человеческая душа, по его мнению, от чувственного восприятия переходит к мышлению. Тому же порядку должна следовать энциклопедия, начиная с истории. Так как мир заключает в себе царство природы и человека, всемирная история распадается на естественную и гражданскую… Произведения природы свободны, если их производят только силы природы, и несвободны, если они зависят от обработки, являются результатами индустрии. Бэкон требует создания истории промышленности, которой он не находит между науками, а также настаивает на необходимости истории естественных уродливостей, отделяя ее от истории нормальных явлений.

История человечества распадается на историю церковную и гражданскую в тесном смысле слова. В этой последней области Бэкон не только первый заметил отсутствие истории литературы и искусства, но и начертал план той и другой, который специалистами этого дела считается образцовым; оценили же его как следует и начали с ним сообразовываться лишь весьма недавно.

Бэкон смотрел на литературу, как и на все, с реальной точки зрения. Он заметил ее реальную связь с человеческой жизнью, а потому признавал литературу жизненным нервом человеческого образования, называя ее оком человеческого духа. Он говорил: «Если в истории мира не достает этой части, она походит на статую Полифема с выколотым глазом».

В немецкой литературе задачу, поставленную Бэконом, разрешил Гервинус. Бэкон предписывал излагать творения литературного гения прошлого времени, как бы воскрешая этот гений из мертвых.

Верный своим принципам Бэкон утверждал, что только из основательно и живо изложенных частных историй может возникнуть всеобщая история, которая точно так же, как философия, основывается на опыте. Великие историки начинают обыкновенно с монографий. С историком происходит то же, что с художником: чем неопределеннее и общее предмет, избираемый художником, тем меньше живости и реальности в его изложении.

Это замечание глубоко верно даже по отношению к ученым. Все великие открытия явились результатом живых стремлений решить какой-нибудь частный вопрос. Проведение касательных к кривым повело к созданию дифференциального и интегрального вычислений.

Бэкон советует излагать историю как можно объективнее, но сохраняя ее национальный характер. Он жестоко осуждает тех историков, которые пишут историю, поддерживая какую-нибудь доктрину. Смешно, имея какой-нибудь современный идеал правления, навязывать его Александру Македонскому и Цезарю. Такое изложение Бэкон заклеймил названием пережевывания истории.

Из биографии Бэкона нам известно, что он написал историю правления Генриха VII. Мы знаем также, с каким успехом он занимался литературой. Этим знакомством и объясняются его вполне компетентные суждения в рассматриваемой области. И здесь он оставался тем же философом и восходил от частного к общему.

Различие между историей и наукой в узком смысле слова Бэкон характеризует следующим образом: история ползет по земле, но источники науки или лежат глубже, или находятся выше. Ибо причины вещей бывают или естественные и сверхъестественные. Наука естественных причин есть наука в собственном, настоящем смысле, или философия. Сверхъестественные причины познаются откровением, и только естественные даются знанием; учение о первых Бэкон относит к метафизике. Физика же исследует явления и тела. «Ее предметы, – говорит Бэкон, – изменчивы». К физике Бэкон относил всю область естествознания экспериментального. В этой области он не сделал ничего такого, что имело бы цену в настоящее время, он не завещал нам никаких открытий. Зато он первым заговорил об антропологии, имеющей целью изображать человека со всеми его достоинствами и недостатками, с его светлыми и темными сторонами. Но Бэкон находит, что изображение человеческой «юдоли плача и печали» уже обладает богатой литературой, и потому не желает ее умножать. Напротив, он говорит, что необходимо составить букет из пышных цветов человеческой доблести и начать науку о человеке изображением человеческого величия, приводя примеры его из истории. Задачей антропологии также должно быть изучение отношения души к телу. Здесь Бэкон довольно ясно формулирует идею физиономики, которая к концу следующего столетия получила такое развитие у Лафатера. Но Бэкон желал основать физиономику на действительных наблюдениях и фактах. Любопытно его замечание, что склонности и страсти больше всего обнаруживаются в минах, в подвижных частях человеческого лица, особенно рта. Эти мины он называл невольным языком души. Взаимодействие между душой и телом Бэкон находил даже в сновидениях. Он презирал шарлатанов-снотолкователей, но старался обратить внимание на то, что известным снам отвечают определенные состояния организма.