Французский шелк - Страница 5

Вот почему Ясмин и была озадачена реакцией Клэр на известие о его смерти. «Французский шелк» был детищем Клэр, ее идеей. Деловая хватка, живое воображение, интуиция – все это позволило Клэр превратить посылочную торговлю в преуспевающий, доходный бизнес, который для Ясмин оказался спасением, так как вдохнул свежую струю в ее угасающую карьеру. Но об этом не догадывалась даже Клэр. И вот теперь мерзавец, угрожавший положить конец всему этому, был мертв. Ясмин считала его смерть поводом для торжества. Клэр, однако, рассуждала иначе:

– Поскольку Уайлд объявил нас своими врагами, не думаю, что теперь, когда он убит, нам следует демонстрировать свою радость по поводу его смерти.

– Меня обвиняли во многих грехах, Клэр, но только не в двуличии. Я всегда говорю прямо, без обиняков. Что чувствую – то и говорю. Ты росла в тепличных условиях, в то время как я зубами и ногтями цеплялась за жизнь в Гарлеме. Я и сейчас иду по жизни шумно, с грохотом, а ты лишь порхаешь. У меня глотка шириной с туннель Линкольна. Твой же голос льется, как растопленное масло.

Но должен же быть предел и твоему терпению, Клэр Луиз Лоран. Этот проповедник доставал тебя больше года, с того дня, как впервые обрушился на «Французский шелк» со своей поганой кафедры. Это все равно что твоего ребенка публично выпороли бы за шалости.

Ты противостояла его узколобой критике с достоинством и честью, но теперь, положа руку на сердце, скажи: неужели ты не рада, что этот гнусный сукин сын мертв?

Клэр безучастно уставилась перед собой.

– Да, – медленно проговорила она тихим голосом. – В глубине души я рада, что он мертв.

– Хм. Однако сейчас, пожалуй, тебе лучше последовать своему же совету и приготовить для них какое-нибудь другое заявление.

– Для них? – Клэр словно очнулась. Ясмин обратила ее внимание на скопление людей впереди. Вдоль Петерс-стрит, прямо напротив здания «Французского шелка», выстроились фургончики телевидения. Вокруг них толпились репортеры и операторы.

– Черт возьми! – пробормотала Клэр. – Я вовсе не хочу быть втянутой в это дело.

– Ну, возьми себя в руки, детка, – сказала Ясмин. – Ты была одной из самых любимых мишеней Джексона Уайлда. Так что, хочешь ты этого или нет, ты уже по уши увязла в этой истории.

– В последних трех делах тебе не удалось добиться обвинительного приговора.

Кассиди ожидал этого аргумента, но все равно критика была неприятна. Решив не обнаруживать волнения, он придал уверенности своему голосу:

– Все мы знали, Тони, что наши шансы в тех трех делах были слабоваты. В каждом из них адвокатам на суде нечего было говорить, кроме как: «Докажите». Я сделал все возможное при наличии того мизера доказательств, и ты знаешь это как нельзя лучше.

Окружной прокурор Энтони Краудер ощупал свой жилет короткими волосатыми пальцами и откинулся в кожаном кресле:

– Наш разговор несколько преждевременный. Полиция еще даже никого не арестовала. На поиски могут уйти месяцы.

Кассиди упрямо покачал головой:

– Я хочу заниматься расследованием параллельно с ними, чтобы быть уверенным, что ни одна улика не ускользнула.

– Но тогда у меня будут сложности с комиссаром полиции из-за твоего вмешательства в дело, касающееся сугубо их департамента.

– Я рад, что ты заговорил о комиссаре. Вы же приятели. Поговори с ним. Постарайся, чтобы назначили Говарда Гленна на расследование дела Уайлда.

– Этого убогого?

– Он был первым, кто прибыл на место преступления. И к тому же он хороший сыщик. Лучший.

– Кассиди…

– Не беспокойся, я не превышу своих полномочий. Пущу в ход все свои дипломатические способности.

– У тебя их вовсе нет, – напомнил ему прокурор. – За те пять лет, что ты работаешь в прокуратуре, кое-что ты сделал довольно неплохо, но вообще-то ты мне всегда доставлял головную боль, вмешивался куда не следует.

Кассиди самодовольно ухмыльнулся. Несмотря на грубоватое замечание Тони Краудера, он знал, как на самом деле относится к нему окружной прокурор. Негласно Кассиди считался наиболее вероятным преемником Краудера. И хотя он частенько сердил старика, Краудер не мог не признать, что Кассиди сочетает в себе ту же амбициозность, отвагу и выдержку, которые когда-то отличали его самого и определили его карьеру.

– Я выступал обвинителем и выиграл процессов больше, чем любой юрист в прокуратуре, – без ложной скромности сказал Кассиди.

– Знаю, – огрызнулся Краудер. – Не надо напоминать мне об этом. Но от тебя и неприятностей было больше.

– Нельзя добиться чего-то, если боишься поднять волну.

– У тебя не просто волны, а настоящий шторм.

Кассиди сел напротив и уставился на Краудера. Прямой взгляд его серых глаз всегда действовал безотказно, производя впечатление и на трудных свидетелей, и на циничных судей, и на скептиков-присяжных, а в обыденной жизни он придавал особую значимость даже пустяковой беседе.

– Отдай мне это дело, Тони.

Пока Краудер раздумывал, в дверях возникла голова секретарши.

– Ариэль Уайлд дает пресс-конференцию. Ее передают в прямом эфире по всем телеканалам. Подумала, что вам это может быть интересно. – Секретарша исчезла, закрыв за собой дверь.

Краудер потянулся к пульту и включил телевизор, стоявший в углу кабинета.

На экране возникло бледное лицо вдовы. Она выглядела такой хрупкой и беззащитной, словно сошедший на землю ангел, но в голосе звучали стальные нотки:

– Эта трагедия не сможет остановить крестового похода, который повел мой муж против слуг дьявола. – Преданные поклонники Уайлда, теснившие полицейских, репортеров, фотографов, плотным кольцом окружавшие вдову, приветствовали это заявление дружными возгласами «аминь». – Сатана видел, что мы одерживаем победу в этой борьбе. Ему пришлось пойти на отчаянные меры. Сначала он использовал этот город коррупции и разврата в качестве оружия против нас. Городские власти отказались обеспечить моему мужу круглосуточную охрану, которую он просил.

– Вот дерьмо, – простонал Краудер. – Зачем же позорить город? Ведь весь мир смотрит.

– Только ей одной известно зачем. – Кассиди встал со стула и пересел поближе к телевизору.

Вдова продолжала свою речь, и слезы текли по ее бледным щекам.

– Этот прекрасный город погряз в грехе и коррупции. Пройдитесь по Бурбон-стрит, и вы убедитесь, что дьявол мертвой хваткой держит в своих руках Нью-Орлеан. Джексон Уайлд был воплощенной совестью, он честно признавал то, что город превратился в выгребную яму, рассадник преступности и грязных нравов.

Лишь те, кто пришел сейчас сюда, чтобы выразить свою скорбь по поводу кончины моего мужа, понимали и поддерживали Джексона, в то время как местные власти отвергали его, не ценя его кристальной честности.

Камера выхватила из толпы мрачные лица судьи, конгрессмена и нескольких городских чиновников. Краудер грубо прокомментировал:

– Тоже мне, политики.

– К моему мужу относились с безразличием, граничащим с враждебностью! – уже кричала Ариэль Уайлд. – Это безразличие к его безопасности стоило ему жизни!

Когда в толпе стих гул одобрения, она продолжила:

– И вот дьявол наслал одного из своих демонов, чтобы заставить замолчать преподобного Джексона Уайлда, сразив его пулей в сердце. Но нас не заставят молчать! – крикнула она, воздев свои тонкие руки и потрясая кулаками. – Мой любимый Джексон сейчас вместе с Господом. Возблагодарим Бога за дарованные ему покой и мир, которые он заслужил при жизни.

– Хвала Господу! – эхом откликнулась толпа.

– Но моя работа не закончена. Я продолжу крестовый поход, начатый Джексоном. Мы обязательно выиграем эту войну против грязи, которой оскверняют наши сердца и умы! Эта война не окончится, пока Америка не очистится от отбросов, заполонивших ее театры и книжные полки, пока ее музеи не освободятся от порнографии, именуемой сегодня искусством. Наша цель – превратить эту страну в идеал, которому будет следовать весь мир, в нацию, воспитывающую своих детей в чистоте и святости.