Французский поход - Страница 8

– Это правда? Оно здесь, на этой реке? – оживилась Власта. – На обратном пути мы обязательно заглянем туда.

– Если только доживем до утра, – заметила Диана. – В лесу появились какие-то странные люди.

С минуту в карете царило молчание: девушки напряженно ждали, как отреагирует на это провидица.

– Прикажите кучеру, чтобы у реки, шагов за двадцать от моста, остановил карету, – наконец произнесла Ольгица. – Воины пусть сойдут с коней, спрячутся за деревья и приготовят оружие.

– Значит, на нас готовится нападение? – насторожилась Диана.

– Прикажите сделать все, как я велю, графиня, – резко осадила ее Ольгица.

Это, конечно же, была она, Лили – прекраснейшая из женщин, которых когда-либо приходилось видеть д’Артаньяну.

Баронесса так и не сошла с коня. Красный с оранжевыми отливами плащ, непростительно скрывавший всю ее фигуру; россыпь пшеничных кудрей; невозмутимое, словно бы застывшее на прохладном северном ветру, лицо, напоминающее лик статуи, выточенной из потускневшей слоновьей кости. И огромные светло-голубые глаза, будто льдинки в чистых лазурных родниках, освещенных каким-то таинственным глубинным сиянием.

– Неужели это действительно вы, баронесса?! – отчаянно врезался д'Артаньян в гурьбу драгун. – Простите, я только что из боя.

– Главное, что вы живы, граф, – почти с нежностью произнесла Лили фон Вайнцгардт, вплотную подъезжая к нему. – Меня терзало страшное предчувствие. Даже не предчувствие. Божьим гласом сказано было мне, что найду вас, но снова потеряю. Будто бы обязательно найду, но… тотчас же потеряю, – с укоризной добавила Лили, давая понять, что он просто-напросто не дослушал ее.

– Эй, мушкетер, да вы никак ранены?! – воскликнул один из стоявших рядом офицеров. И как же некстати он сунулся с этим «ранением», как некстати! Они с Лили думали, что никого вокруг не существует. Только они вдвоем, только они. На зависть всем, кто имел неосторожность созерцать эту их встречу.

– Так вы действительно ранены? – с убийственной выдержкой поинтересовалась баронесса. Только глаза слегка опечалились да брови сошлись на изломе переносицы.

– Давно. Еще той ночью, в пансионе. Впрочем, пардон. К сведению всех, это была не та ночь, которую… – д'Артаньян вдруг умолк и, сжав зубы, огромным усилием воли сдержал стон. Он чувствовал себя так, словно его вдруг еще раз пронзили шпагой.

– Сержант Марлей, – приказал тот же офицер. – На коня! Проводите мушкетера к врачу. Он через три дома отсюда, в лазарете.

– Это не рана, это усталость, – извиняющимся тоном объяснил д'Артаньян, обращаясь к Лили и стараясь не замечать драгуна. Однако сержант уже вскочил в седло и, схватив за узду коня лейтенанта, заставил его следовать за собой.

– Что бы это ни было, я сопровождаю вас, граф, – успокоила мушкетера Лили. – У меня появился повод побеспокоиться о вас.

– Боюсь, что беспокоиться придется сразу о двух героях. Ваш брат, барон Вайнцгардт, тоже слегка…

– Как, он опять ранен?! Господи, сколько же можно?! – удивилась баронесса, забыв при этом поинтересоваться, где сейчас находится ее брат.

Сержант отпустил узду его коня и теперь старался держаться плечо в плечо, чтобы в любое мгновение поддержать мушкетера.

– Барон – саксонец. Истинного саксонца раны облагораживают, – с едва уловимой грустью рассудила баронесса, устыдившись собственной слабости, а заодно напомнив мушкетеру, что ему придется иметь дело с «истинной саксонкой».

– В таком случае барон фон Вайнцгардт, с его фронтовым невезением, держится, как подобает самому благородному рыцарю. Смею вас заверить в этом, Лили.

Пока д'Артаньяна перевязывали, баронесса не теряла времени. Найдя себе двух помощников из числа наемников-померанцев, она довольно быстро разыскала брата и помогла ему добраться до госпиталя. Однако барона, рана которого оказалась тяжелее, пришлось оставить на попечении сестер милосердия; для д'Артаньяна же она подыскала квартиру в аккуратном домике на окраине ближайшего городка. Хозяева, милые старики-фламандцы, потерявшие в войне с испанцами своего единственного сына, охотно согласились уступить раненому мушкетеру и его невесте второй этаж с мансардой, расцвеченной пучками подсушенных лечебных трав.

– И вы беретесь ухаживать за мной, Лили? – удивленно воскликнул д’Артаньян, садясь в нанятую баронессой карету, увозившую их к фламандцам.

– Что вы, граф?! Ухаживать будут старики да милосердные соседки. Сочувствие, перевязки… Я на это не способна, – честно призналась Лили. – Тем не менее всегда буду рядом.

– Вы не позволяете мне даже пофантазировать, Лили, – расстроился д'Артаньян.

– Зато начну навещать сразу же, как только вы окажетесь способны к фантазиям. – Лили и не думала кокетничать. Во всяком случае, баронессу трудно было заподозрить в этом. Что бы ни происходило, как бы ни вела себя эта девушка, она по-прежнему оставалась той «истинной саксонкой», каковую только он, гасконец, может представить себе.

Королева стояла перед иконой Мадонны с младенцем. Икона была огромной, ветхозаветно старой.

Мария Гонзага не молилась, а всего лишь стояла перед ликом Мадонны, замерев, затаив дыхание, словно паломница – в ожидании обещанного чуда. Но это не помешало ей уловить почти неслышные шаги фаворитки.

– Что позволило вам войти сюда, графиня д'Оранж? – сухо спросила королева, даже не оглянувшись, будто увидела отражение вошедшей в потускневшем полотне иконы.

– Только что прибыл гонец.

– Значит, пророчица вот-вот осчастливит нас своим появлением? – упавшим голосом проговорила Мария Гонзага. Сейчас она ждала приезда Ольгицы с таким же мистическим страхом, с каким боялась ее пророчеств.

– Это гонец с вестью из Каменца. Что же касается Ольгицы, то ее все еще нет.

– Вы сочли необходимым немедленно сообщить мне об этом гонце и считаете, что поступили верно?

– Вы несколько раз интересовались, добралась ли графиня де Ляфер до Каменца и как она чувствует себя в «изгнании».

– Вести гонца связаны с ней? – спросила королева.

– И с гибелью господина де Рошаля.

– Майор де Рошаль? Что-то припоминаю. Какая жалость, – даже не попыталась она вдохнуть в свои слова хотя бы некое подобие сочувствия. – От простуды, конечно?

– От укуса змеи.

Только теперь королева повернулась всем туловищем и с нескрываемым любопытством воззрилась на фаворитку.

– Вы не ослышались, ваше величество, – загадочно улыбнулась д'Оранж, и грубоватое, но довольно холеное лицо ее приобрело выражение, очень смахивающее на оскал гюрзы. – Он погиб от укуса змеи.

– И ради этого нужно было бежать вначале из Парижа, потом из Марселя и, наконец, из Варшавы, – задумчиво покачивала головой королева.

– Зато какая изысканная гибель. Хотя этот презренный трус заслуживал обычной петли или банальной секиры палача.

– Мне показалось, что вы в восторге, графиня.

– Только от того, что в Варшаве нам очень может пригодиться все, к чему с такой решительностью способна прибегать лучшая из воспитанниц маркизы Дельпомас. Как видите, ваше величество, я признаю это безо всякого восторга, повинуясь исключительно справедливости.

– Если мы внимательнее присмотримся к ней здесь, в Кракове, то, возможно, решим, что ее вообще не стоит подпускать к Варшаве, даже к ее предместьям. Дабы уж до конца следовать канонам вашей высокопреосвященной справедливости, Клавдия д’Оранж, достойнейшая из пансионесс «Марии Магдалины».

– Всего лишь от укуса какой-то гнусной змеи. Кто бы мог предположить такое! – притворно вздохнула графиня, стоически не расслышав напоминание королевы о том, кто она, д'Оранж, есть на самом деле. – Хотя стоит ли удивляться? Что может быть страшнее дворцовой змеи?

Услышав впереди шум реки, кучер покорно свернул с дороги в сосновую рощу, под защиту могучих старых крон. Воины отвели подальше лошадей, приготовили ружья и пистолеты и, подойдя к мосту, тоже спрятались за стволами деревьев.