Фотографии 10 на 15 (сборник) - Страница 2
И вспомнила опять девчонок своих, с которыми в одной комнате жила, с кем по утрам завтракала она гречневой кашей – дешевой студенческой едой, делилась переживаниями, менялась одеждой, чтобы гардероб свой разнообразить. Вспомнилось, как утешали они ее, как, собравшись вместе, наперебой, говорили:
– Ну ты чего?! Ну забудь! Подлец – он и есть подлец, его за это бог накажет… А ты – живи дальше. Жизнь же не кончилась от того, что он к тебе приставал… Ведь все хорошо закончилось, могло быть и хуже… И дальше все у тебя будет хорошо… Парень хороший найдется, добрый, чистый, не то что эта мразь…
А она только плакала слабо, устало от своих переживаний. А потом – постепенно успокоенная, поддержанная разговорами этими – и правда забыла обо всем, как о страшном сне, и обидчика своего в упор не замечала, даже когда приходилось в одной аудитории на лекции встречаться…
И сейчас, глядя на снимок, где присутствовал и обидчик ее, и подружки, подумала: «Как же в жизни все уравновешено: обидели меня – и тут же подержали, дали силы жить…»
И с таким теплом о девочках этих подумала, которые давно стали взрослыми женщинами, о жизни которых она ничего не знала. Но поняла сейчас, как важна была тогда их поддержка. Ведь она, молодая и чистая, натворить что-то могла от отчаяния: институт бросить, в мужчинах разувериться, отчего вся жизнь ее могла по-другому сложиться. И подумала тепло: «Девочки мои хорошие, спасибо!»
И фотографию отложила, новую в руки взяла – все того же, студенческого времени, на которой были друзья ее, молодая пара – муж и жена, с которыми была она в то время очень дружна. Учась на старших курсах, жили они в соседних комнатах в общежитии. Потом, когда молодожены сняли маленькую квартирку, Вера частенько заезжала к ним, оставалась ночевать.
Были они интересной, необычной парой. Она была маленькой и мудрой женщиной, все сглаживающей, всех успокаивающей, любящей и хвалящей своего Алешку за любую мелочь. И подумала вдруг Вера: как пригодился ей потом этот пример отношения к мужу, когда она сама вышла замуж. Сколько раз она, как Света, говорила мужу:
– Ты молодец! Как бы я без тебя справилась! Какой ты у меня хороший! – понимая: правильно так с мужчиной разговаривать. И сколько ссор с мужем они благополучно пережили только потому, что Вера смотрела на ситуацию Светиными глазами или думала: «Как бы Света сейчас поступила?..» Так сильно было в Свете умение всех примирять, успокаивать, находить компромисс, договариваться, что даже в чужой семье это работало.
Алешка был другой – большой, громкий, ершистый, постоянный спорщик и опровергатель всех существующих мнений.
Однажды, зайдя в ее комнату в общежитии и застав ее за чтением газеты, спросил:
– И что это ты делаешь?
– Как что? – удивилась Вера, – газету читаю…
– Зачем? – спросил он, как бестолковых детей спрашивают.
– Как зачем? – не поняла она его вопроса. – Чтобы быть в курсе всех новостей…
– И чего нового ты хочешь в них найти? – спросил он все так же иронично и рукой показал на стопку газет, тогдашних «Известий», «Правды». – Что нового может быть в этих газетах?
Она не ответила ему – не знала, что ответить. Сказала только:
– Но ведь все нормальные люди газеты читают…
– А кто сказал, что они – нормальные? – спросил Алексей и добавил: – И разве ты – все?! Ты – это ты. Вот и живи своим умом и своей жизнью!
И не раз приводил ее в полное замешательство, лишая каких-то общепринятых правил, заставляя думать по-своему.
«Хлеб всему голова» – читал он лозунг в газете и говорил:
– А почему хлеб, а не мясо или молоко?
И она, Вера, закипала, возмущенно доказывая, что, конечно же, хлеб, а что же еще?! А он в ответ говорил ей:
– Ты своей головой думай, а не как все. Все это до тебя придумали и тебя не спросили – согласна ты с этим или нет. Если ты согласна с тем, что хлеб всему голова, – то это твое мнение. А если ты его как овца бездумная повторяешь, то это чужое мнение. Разницу чувствуешь?
И как часто потом в жизни она вот так задумывалась: а я как думаю? Я с этим согласна или нет? Мое это мнение или чужое? И это была его, Лешки заслуга – провокациями своими научил защищать свою позицию, думать по-своему, не как все. И не быть как все – этому он тоже ее научил. Вера опять подумала, уже привычно благодарно: «Спасибо, Лешка».
И фотографию с их изображением тоже отложила в сторону – ценные это были люди, важные в ее жизни.
А потом взяла в руки фотографию, давно забытую, с того давнего лета, когда она – студентка-третьекурсница, пережив сильную и просто разрушившую ее влюбленность, обиженная, да еще оставшаяся без стипендии, – осталась в городе, чтобы подработать, и устроилась машинисткой в маленькую фирму. Чувствовала она себя тогда очень одинокой, растерянной в огромном городе, не понимая, как дальше жить. И мотало ее внутри – от мыслей об уходе из института или переводе на вечернее отделение, хотелось бросить все и уехать домой…
И однажды, отправляясь на обеденный перерыв, Вера оказалась рядом с девушкой чуть старше Веры, работающей с ней в одном отделе. Звали ее Настей, она всегда была спокойной, доброжелательной, и связывали их только рабочие отношения.
Но в тот раз, встретившись с Верой глазами, Настя, сказал:
– Ты на обед? Пойдем вместе!
Спускаясь со ступенек, взяла Веру за руку, как подругу, и пошла рядом, рассказывая что-то, о чем Вера сейчас не помнила, да и тогда вряд ли осознавала. То, что другой человек, почти незнакомая девушка просто так взяла ее за руку, она восприняла как проявление такой настоящей поддержки, такого человеческого участия!
Прикосновение ладони и то, как Настя пальцы ее своими пальцами переплела и будто повела за собой, на время взяв на себя ответственность за нее, вызвало у Веры такое жгучее, такое сильное душевное потрясение, будто девушка рукой своей, взявшей ее ладонь, обняла ее всю, к себе прижала, всю с собой соединила и от одиночества отгородила. И она шла рядом с Настей молча, отвернув в сторону лицо, чтобы Настя не видела слез, поневоле выступивших на Вериных глазах. Шла, даже не понимая, о чем та говорит, оглушенная состоянием этим – такой поддержки, такой опоры, которая рядом с ней появилась и в которой она так нуждалась…
А девушка эта просто привыкла ходить так, за руку, с младшей сестренкой, а потом и с подругами. И для нее в этом не было ничего особенного – просто акт принятия, хорошего отношения. Но изголодавшаяся даже по такому отношению Вера была ей за это так благодарна!
И потом не раз вот так, взявшись за руки, они ходили обедать в ближайшую столовую, где можно было за двадцать пять копеек взять бульон и пирожок, а потом до конца обеденного перерыва, они просто сидели на лавочке в сквере напротив их работы и болтали.
Возвращались обратно на работу тоже взявшись за руки, как близкие подруги, как сестры. Каждый раз Вера получала наслаждение от ощущения руки этой, которая ведет ее, которая держит ее… И уже сама, выходя с Настей на улицу, брала ее за руку и вела, словно в ней самой появились какие-то силы, уверенность в себе.
А потом случилась неприятная для Веры ситуация. Дядька-начальник (именно так она называла его про себя) – грузный немолодой мужчина, с никогда, казалось, не мытыми волосами, пригласил ее в кабинет, предложил сесть на стул, поставленный почти рядом с его стулом, и, протягивая ей конверт: «Это тебе премия…», неуклюже, но с каким-то сладострастием положил руку ей на колени и рукой этой, влажной, сжал колено. Это произошло так неожиданно и так быстро, что Вера вскочила и от возмущения словно дара речи лишилась, только головой мотала… Отбросив конверт, выбежала она из кабинета – на улицу, боясь, что все сейчас увидят, что с ней произошло. И так ей было стыдно от всего этого, словно это не начальник, а она его домогалась, деньги предлагая. Она только вечером, после работы, рассказала об этом Насте, рассказала, тактично подбирая слова, сомневаясь – надо ли рассказывать. При всем ее отвращении к начальнику стыдно было ей, что об этом узнают и что о нем самом подумают.