Форт Далангез - Страница 3

Дверь за спиной перепуганной Гали закрылась со стуком самым неучтивым.

— Побойтесь Бога, Амаль! — Александра Николаевна даже всплеснула руками. — Это уже на грани кощунства…

Наивная, она надеялась пронять господина Ковшиха своим несколько преувеличенным возмущением. Впрочем, Адамчик представился испуганным и сделал вид, будто сдал назад:

— Сам-то я крестился в православную веру, хоть мать моя католичка, а отец сами знаете кто. По-вашему, тётушка, мой отец называется жид-с…

При слове "тётушка" Александра Николаевна вспыхнула, и тут уж я вынужденно вступился за жену:

— Адам Иосифович, вы перешли границы. Прошу прекратить. Иначе… — тихо, но с нажимом произнёс я.

Адамчик вскочил, с грохотом роняя стул. В глазах его я с удовольствием заметил испуг. Цыганка также поднялась и оправилась с чарующей элегантностью движений. Крахмальные её юбки выдали громкий залп.

— Полноте. Сядьте все, — примирительно проговорила Александра Николаевна. — Вот что я вам лучше расскажу и покажу. На прошлой неделе к нам в штаб приезжал фотограф. Коля, как, бишь, его фамилия?..

Я назвал фамилию фотографа.

— …И приехал он как раз кстати. Все высшие чины съехались на совет и жён повидать. Такое представительное собрание — большая редкость даже для Тифлиса. Задали бал. Наряды и музыка — всё по самому высокому разряду. Про закуски умалчиваю, потому что по части закусок Тифлис всегда на высоте. Тут кстати и приезд фотографа. Известный. Фамилия такая…

Поймав беспомощный взгляд жены, я ещё раз напомнил фамилию фотографа, и она продолжала, не забывая при этом потчевать гостей:

— …Целый день рядились так и эдак, а потом перед ганцами принимали позы. И знаете, я поняла, что совсем не боюсь объектива. А вот жена генерала Воробьёва всерьёз ожидала, что вылетит птичка. Но птичка так и не вылетела. Впрочем, это не так уж важно. Главное: и результате целая пачка фотографий. Я все-все уже вклеила в альбом. Такие снимки — это память. Память навсегда. Вообразите, мы с Николаем Николаевичем престарелые и седые в окружении внучатых племянников где-нибудь в Крыму. Вечер на террасе под зелёным матерчатым абажуром. Где-то неподалёку в темноте плещется море, ещё более тёмное, чем сама ночь. На столе початая бутылка хереса и бокалы. Мы все сидим под лампой и рассматриваем снимки победителей под Саракамышем. А впереди ещё новые победы!

Говоря так, жена моя с непонятным мне выражением смотрела то на цыганку, то на потрёпанную колоду, которую та по-прежнему не выпускала из рук.

— Ничего такого не будет, — тихо произнесла Амаль.

— Как? Что вы сказали?.. — встрепенулась Александра Николаевна.

— Зелёный абажур, море, внучатые племянники, покой на старости лет — ничего этого не будет, — внятно повторила цыганка.

Её русский выговор казался совершенно чистым, но всё же какой-то инородный привкус в нём присутствовал. Так во вкусе клубничного мороженого непременно присутствует привкус свежих сливок, из которых оно изготовлено.

— То есть как… — Александра Николаевна всплеснула руками.

— А вы покажите ей весь альбом, она скажет больше, — преувеличенно многозначительным тоном и не без иронии произнёс Адамчик.

— То есть как…

— А так. Амаль — женщина, которая видит.

Жена совершенно растерялась, и я решил взять ситуацию в свои руки:

— Галя! Прошу вас принести наш последний фотоальбом.

И тут же из-за закрытой двери донеслись поспешные шаги. Выходит, Галя хоть и сбежала, но не слишком далеко. Этот факт развеселил Адамчика, в то время как Амаль снова ухватилась за колоду.

Смущенная Галя явилась вскоре и подала своей хозяйке фотоальбом в кожаном переплёте с тиснением, из которого я выбрал и передал цыганке единственную нашу групповую фотографию. На снимке были изображены высшие чины штаба Отдельной Кавказской армии. В первом ряду в центре Илларион Иванович Воронцов-Дашков по правую руку от Великого князя Николая Николаевича. Тут же, в первом ряду, кроме меня, Баратов и Пржевальский, и Де-Витт, и Воробьёв, и Болховитинов. Во втором ряду штабные и войсковые офицеры. Среди прочих, милый моему сердцу Женя Масловский, Пирумов, Штейнфон, Слюсаренко. Испытывая странную, граничащую со страхом ревность к пронзительному, разоблачающему взгляду странной подруги Адамчика, я нарочно выбрал фото, на котором нет дам.

— Вот. Извольте, — я вручил фотографию Амали.

Фотография оказалась ровно в три раза больше, чем карта из цыганской колоды. Держать в ладони лист такой величины неудобно. Амаль поставила фото перед собой, прислонив его к пустой чайной чашке.

— Зелёный абажур, кофе с правнуками, тёплый прибой в темноте… — раздумчиво начала она. — Только для одного вижу подобную судьбу…

И она ткнула острым покрытым яркой краской ногтем в изображение полковника Масловского, крайнего справа во втором ряду.

— Он напишет книгу и умрёт очень старым в хорошем домике на берегу лазурного моря за границей. Судьба этих двоих темна и страшна. Вижу бескрайние степи страданий. Обоих ждут безвестные могилы… — Палец Амали поочерёдно ткнул сначала в Де-Витта, а затем в Воробьёва. — Напрасная борьба… Тщетные усилия…

Лицо цыганки на миг приняло вполне искреннее выражение скорбного сострадания.

— Ерунда какая… — испуганно заметила Александра Николаевна. — Полнейшая чушь. Сейчас идёт война. На войне гибнут люди. В том числе и офицеры. Возможна гибель в заснеженных горах Турецкой Армении, но степи…

— Не степи. Горы! — воскликнула цыганка. — К северу отсюда. Довольно далеко. И война… Та, другая война начнётся после поражения в этой войне.

— Ну, уж поражения в этой войне мы как-нибудь не допустим, — усмехнулся я, отвечая не столько словам Амали, сколько на испуганный взгляд собственной жены.

Да, Александра Николаевна напугана, но я-то слишком хорошо знаю, что из страха она не отступит.

Действительно, жена, вскочив с места, встала за плечом Амали.

— А остальные? На этой фотографии ещё есть люди… — в волнении произнесла она.

Так и есть. Жена хочет узнать мою судьбу. Пора это пресечь.

— Саша!..

— Ну за каждого я сказать не могу. Лишь за некоторых, — загадочно произнесла цыганка.

— Тётушка, позолотите чудеснице ручку, — проговорил Адамчик с несколько наигранным весельем. — Или, если хотите, я за вас позолочу?..

Я ещё раз попробовал вмешаться:

— Саша, прошу прекратить…

— Вот этот, — цыганка внезапно и быстро, словно клюнула, ткнула пальцем в изображение Великого князя. — Причинив много вреда, умрет как праведник на берегу моря, в Антибе в 1929 году. Ещё не скоро… — Сказав так, цыганка посмеялась и добавила: — Там, где в темноте слышен прибой.

— Чушь! Чушь… — вскричала жена, вскакивая. — Галя! Сюда, Галя! Ну где же вы?

Александре Николаевне почему-то срочно потребовалось сменить на столе приборы. Нет, она вовсе не волновалась. Почтенная хозяйка генеральской гостиной вовсе не помышляла вот так вот грубо выставить странных гостей за двери. Дело в том, что она по неведомой мне причине поверила россказням странной гостьи в накрахмаленных юбках.

На зов хозяйки явилась растерянная Галя. А потом Амаль с кривоватой, совершенно не учтивой усмешкой наблюдала за взволнованной суетой вокруг и без того безупречно накрытого стола.

Улыбался и я, вполне довольный происходящим: нашли бабы дело — пугать друг друга. Ну ничего! Такой испуг не опасен. Может быть, наперёд не станет желания гадать на картах, а найдут себе другие дела — приличные и полезные. Адамчик же хоть посматривал на меня настороженно, но особой тревоги также не проявлял.

— Мой друг, могу ли я просить тебя об одолжении? — просил я, когда взамен использованных приборов на стол явились чистые.

— Конечно, — отозвалась Александра Николаевна.

— Сегодня к обеду явится не только привычный для нас Масловский, но и сам Болховитинов. Леонид Митрофанович у нас редкий гость. Надо постараться…

— Конечно…

— В таком случае, не смея мешать твоим делам, мы переходим в мой кабинет.