Форпост "Надежда" (сборник) - Страница 7

Так вот, летел себе спокойно — или стоял на месте, все относительно эдакий космический буй внеземного происхождения, посылал куда надо и кому надо какие-то сигналы, скорее всего навигационные, но потом случилась какая-то неисправность, авария: и вот космический буй упал на Землю. Теперь же большая группа людей не спит ночами и сбилась с ног, потому что пытается найти то, чего нет и для чего буй попросту не предназначен: записанные неведомым способом и образом драгоценные для человечества научно-технические сведения, до которых самим землянам еще вот как далеко, или хотя бы записанную информацию о существах, изготовивших этот ярко-желтый шарик, случайно найденный четырьмя землянами близ деревушки, которая знаменита теперь не меньше, чем города Париж, Токио и Риоде-Жанейро. А за тщетной работой этой вымотавшейся группы людей следит затаив дыхание весь мир, репортеры пишут черт знает что, изо всех сил напрягая свою тусклую, скупую фантазию, потому что члены Комиссии дают интервью весьма неохотно. Но это понятно: кому захочется много распространяться о косности своего ума и о том, что ничего, ровным счетом ничего пока он не в силах понять.

Программа? Есть, конечно, детально разработанная программа исследований, вот сейчас пришла пора исследовать Красную Пластинку на атомном уровне… Но может быть, программа — это всего лишь ряд совершенно ненужных в данном случае действий, а на самом деле необходимо что-то совсем другое.

Донкин устало потянулся. Он сел за пульт электронного микроскопа только что, но тело уже налилось тяжестью, пальцы рук, лежащие на кнопках, были непослушны и тяжелы. Усталость накопилась за эти дни — и физическая, и душевная.

И не только от работы, от этих бесчисленных проб на намагниченность, физико-химических анализов, интроскопирования и так далее. Если в международной Комиссии полтора десятка ученых, значит, неминуемы легковоспламеняющиеся научные споры, дискуссии, в которых сталкиваются разные мнения, концепции, разный опыт, причем нередко в пылу полемики уважаемые ученые оказываются весьма далеки от главного, от Посылки. И председателю экстренной Комиссии приходится мирить, уговаривать, улаживать, настаивать на своем.

Любопытно, кстати, когда председатель Комиссии в последний раз работал с электронным микроскопом? Донкин добросовестно попытался припомнить, и получилось, что в незапамятные времена. Теперь большую часть работы он делает за письменным столом, в кабинете, а в лабораториях, с приборами, аппаратурой, работают более молодые коллеги. Все правильно: в самое пекло боя на фронте науки идут молодые солдаты и офицеры, а старый маршал руководит сражением с возвышенного командного пункта. Но вот сейчас случай такой, когда все сражения начинает именно маршал, а уж потом уступает место в строю другим.

Время шло. Но Донкин снова, как и перед вскрытием шара, медлил, хотя чувствовал — плечами, спиной, — как нетерпеливы люди, стоящие сейчас за его креслом. Перед работой нужна психологическая установка. Он всегда так настраивался на работу: уже на рабочем месте, перед тем, как взять перо, а теперь вот за пультом микроскопа, давал волю «потоку сознания», возникали самые разные, иногда неожиданные ассоциации, а между тем, всегда это получалось, ум, воля все ближе подходили к той черте, за которой уже ничего не остается, только всецелая поглощенность работой.

Так почему, собственно, Красная Пластинка — именно так, с заглавных букв, называется она теперь во всех газетных репортажах с легкой руки какого-то журналиста — центр Посылки, почему именно в ней должна скрываться каким-то образом зашифрованная информация?

Если она есть. Если вообще что-то есть.

Все-таки все они, уважаемая Комиссия и он сам в том числе, все они действительно дикари!

Дикари двадцатого века, среагировавшие на красный цвет только потому, что он отличается от всего остального содержимого Посылки.

И быстро убедившиеся в том, что никаких следов записи на Красной Пластинке нет. Нет и признаков намагниченности, которую можно было бы преобразовать в электрические импульсы и попробовать понять, содержится ли в них какой-то смысл. Не дает пластинка никакого излучения. Внутри ее ничего не скрыто, материал однороден. Нет, наконец, на пластинке и простейшей информации — каких-нибудь знаков, рисунков.

А если не красный цвет?

Но то же самое можно сказать и о любой другой детали Посылки: каждую исследовали точно таким же образом, как и Красную Пластинку. Нет никакого видимого смысла и в самом расположении этих деталей. Такой вариант тоже рассматривался, но электронный мозг, проанализировав этот невероятный желтый хаос, учтя форму этих разнообразных деталей, их размеры, не усмотрел и тени намека на какие-то скрытые закономерности.

Нечего говорить и о том, что о назначении этих желтых деталей пока даже догадываться не приходится, неизвестно даже, с какой стороны, с помощью каких средств пробовать ответить на этот вопрос.

В глазах Донкина вдруг мелькнул веселый огонек.

Ведь не ожидали же они, в самом деле, что в Посылке окажется стандартная магнитофонная кассета, которую можно вставить хоть в «Весну» или «Электронику», хоть в «Сони» или «Хитачи». И что голос на русском или английском языке произнесет примерно следующее:

— Здравствуйте, дорогие братья по разуму! Вы от нас немного отстали, но мыслить можете, а это уже хорошо. Так что мы вас сейчас быстренько малость подтянем, потому что это наш долг. Значит, так: во-первых, ядерная и термоядерная энергетика, чем вы так увлекаетесь, это полный бред, слушайте внимательно, что надо делать на самом деле… Поняли? Записали? А теперь о межзвездных перелетах — ничего нет проще, знаете ли… Поняли, что надо? Да, чуть было не забыли, вы уж извините, работы много… Вам ведь еще небезынтересно узнать, как становятся бессмертными. Для этого вот что надо сделать… Поняли? Записали? Желаем дальнейших успехов! А мы, извините, отправимся дальше, работы у нас много…

Все, теперь психологическая установка проведена, даже усталость куда-то отступила, пора за работу. Он будет работать до половины первого. Потом встреча с Президентом Академии наук, а его сменит кто-нибудь из ассистентов, один из тех, что стоят сейчас за спиной. И работа будет идти круглосуточно. И опять они все-таки начали с нее, с Красной Пластинки.

Донкин нажал клавиши пульта. Микроскоп был, конечно, самым совершенным, новейшим и потому уникальным: пока два-три экземпляра такой модели на всю страну, хотя любой из институтов многое отдал бы за такое чудо.

На экране вспыхнуло изображение. Пятна, точки, какие-то полоски. Атомная структура невероятно малого кусочка неизвестно где и неизвестно зачем изготовленной Красной Пластинки, упавшей на Землю в ярко-желтом шаре. И ничего особенного не было в этом изображении, обычный, увеличенный до тех размеров, чтобы можно было увидеть глазом, атомный мир.

— Ничего нового, Константин Михайлович?

Председатель экстренной международной научной Комиссии молча положил на стол Президента Академии наук пачку цветных фотографий.

— Первые снимки атомной структуры? Любопытно!

— Пока ничего любопытного, — ответил Донкин.

Президент разложил из фотографий небольшой пасьянс.

— Хаос… а мы надеялись, что в атомной структуре проявятся, может быть, какие-то осмысленные закономерности, так сказать, зашифровка, проговорил он после некоторого молчания. — Впрочем, на глаз судить почти невозможно, но, судя по вашим словам…

— Конечно, — сказал Донкин, — электронный мозг уже поработал со снимками. Закономерностей никаких, структура беспорядочна.

Президент встал и прошелся по кабинету из угла в угол.

— Насколько я знаю… мы с вами, Константин Михайлович, встречаемся каждый день… насколько я знаю, все пока идет по намеченной программе.