Формула добра - Страница 8

– Давай, дорогой, – предлагает Константин Александрович и подводит меня к лестнице, – аккуратненько взбирайся, попробуй снять эту идиотку.

Что делать? Так уж я приучен – команды человека выполнять. Тут не поспоришь. Да и не могу я прослыть трусом. Это ж какой потом позор! Скажут: вот тебе и отважный лабрадор – на лестницу испугался залезть. Нет, надо так надо. Прощайте, если что! Жутко, но породу свою не подведу, не опорочу! Вздохнул я тяжело и полез на эту треклятую лестницу. Не стану кривить душой. Страшно было до ужаса. Лезу, дерево качается, Кисуля орёт. Скажу вам по секрету: у самого лапы дрожат, сердце куда-то в хвост перебралось, язык вывалился, в горле пересохло.

«Всё, – думаю, – вот и пришёл мой конец, отправили меня на верную гибель».

Преодолев на лестнице несколько ступенек, я мельком взглянул вниз – дыхание перехватило. У меня таких высот даже в школе не было. Да и кому там в голову могло взбрести, что я, работая поводырём у слепого человека, буду лазать по лестницам.

«Ну, – думаю, – Кисуля, если всё обойдётся, задам я тебе трёпку, когда хозяев не будет дома. Я тебе устрою и цирк, и дельтаплан – будешь у меня летать по дому, как угорелая…»

Я даже не заметил, как добрался до середины лестницы. Ещё две-три ступеньки, и можно будет ухватить эту дурёху за загривок. Но тут самое главное – самому бы не свалиться. Внизу под нами растянутая простынь, но она кажется такой далёкой и крошечной, что попасть в неё просто невозможно.

– Давай-давай, Трисончик, – подбадривает меня хозяин, – давай, дорогой, ещё чуть-чуть.

«Да даю-даю, – мысленно рявкаю я, а из пасти вырывается только жалобное поскуливание, – нашли спасателя…»

Поравнявшись с мордой Кисули, я тихо произнёс:

– У тебя мозги есть? Ты зачем сюда забралась?

– Мяу-мяу, – пищит Кисуля, а сама вся дрожит.

Я потянулся к ней, чтобы ухватить её за спину. И вдруг это неблагодарное создание природы начало на меня шипеть:

– Ш-ш-ш-ш! Не трогай меня!

– А как я тебя отсюда сниму, не трогая? – спрашиваю уже возмущённо. – Ты в своём уме?

– Ш-ш-ш-ш! – повторила Кисуля.

А снизу мне кричат:

– Хватай её, Трисон, хватай!

– Попробуй только прикоснись ко мне, – угрожает Кисуля, – я тебе всю морду поцарапаю.

«Ну что ты будешь с ней делать, – я чуть не плачу. – И кто тебя послал на мою собачью голову…»

Меня это стало злить.

– Знаешь что, дорогуша, – рычу я. – Если ты сейчас не бросишь эту ветку, я её отломаю, и мы вместе рухнем вниз. Будь что будет.

– Трисончик, мяф-мяф, – взмолилась Кисуля, – я боюсь! Я боюсь!

– А ты думаешь, я не боюсь, – отвечаю грозно. – Но что-то ведь нужно делать. Ты тут жить собралась, на этом дереве? Ну-ка, отцепись от ветки, прыгай на меня и крепко держись.

– Не могу! Мя-а-а-а-ав! Не могу, мне страшно!

В этот момент лестница дёрнулась и повернулась вокруг хлипкого ствола. Не помню, что произошло, но я рефлекторно вцепился зубами в ветку, на которой сидела Кисуля. Ветка громко треснула, и я почувствовал себя космонавтом в невесомости – мы летели вниз. Неожиданно всё моё тело пронзила страшная боль. Я сначала подумал, что мне оторвало лапу – так было нестерпимо больно, что у меня в глазах всё потемнело. Пришёл я в себя только в доме. Оказывается, я перед самым приземлением на рукотворный батут угодил лапой в рогатину, в которой и застряла моя несчастная лапа.

Приехавший ветеринар наложил мне на лапу какие-то деревяшки, туго обмотал бинтом, сделал болючий-преболючий укол и приказал, чтобы я не двигался. Юморист. Какие тут движения? Уснул мгновенно.

Проснулся от чего-то тёплого. Открываю глаза – не поверите: сидит это чудо рядом со мной и умывает мне лицо. Мурлычет на весь дом, словно у неё праздник какой. Ничего не стал говорить, закрыл глаза и продолжил дремать. Сквозь сон только расслышал:

– Муррррр, прррости, дрррруг! Спасибо тебе, Тррррисончик.

– Ух, подлиза, – проворчал я и снова уснул.

Отбегался. Долго вспоминал мудрёное слово. Как там у вас называется? А, вот, вспомнил: колченогий. Словом, превратился я в колченогого пса. Одно утешало: мои родственники поговаривали, что это было ненадолго. Я лишь изредка выходил на улицу, точнее выползал. Если бы вы знали, как же это неудобно ходить с деревянной ногой. Сам хромал, а в душе посмеивался над собой: есть рыболовы, птицеловы, а я теперь кто? Котолов, выходит. А если быть совсем уж точным, то кисулелов. Во какое слово придумал. Жаль, только произнести не мог.

У Кривошеевых было для меня одно приятное занятие. На целую неделю моим другом стал телевизор. И вот как-то вечером смотрел передачу о лабрадорах. Вы, конечно, уже читали мой рассказ в первой книге, но кое-что интересненького всё-таки добавлю. Вы же знаете, что о своей породе я могу рассказывать бесконечно. Но то, что я услышал в тот день, уму непостижимо. Осторожно! Не упадите от смеха или от испуга. Представляете, до чего договорился один из телевизионщиков? Я даже ушам своим не поверил. Оказывается, есть версия, что мы, лабрадоры, произошли от скрещивания ретривера с выдрой. Я так в душе смеялся (со стороны это выглядело скулением), что едва вторую ногу не сломал. Вы видели этих выдр? Что-то мне не очень хочется к ним в родичи. Но у учёных свои объяснения. Они говорят, что когда-то давным-давно были собаки, которых называли выдровыми и водяными. И вроде как расцветкой и повадками они были очень похожи на выдр.

Я не спорю, с водой нас связывает многое. В прошлом наша порода была самой любимой среди ньюфаундлендских и португальских рыбаков. Помните, я рассказывал вам, что люди всегда брали с собой двух лабрадоров в каждое плавание. Но вы же не станете говорить, что для охраны шхуны. От кого там, в море, охранять рыбаков? От акул, что ли? Нет, мы уже тогда были спасателями, и в случае крушения корабля вытаскивали на сушу специальный трос, по которому люди добирались до берега. Теперь вы понимаете, почему я так отважно полез на эту треклятую лестницу? Потому что я не только мореплаватель, а ещё и спасатель от рождения. Имейте это в виду.

Но что интересно, мы не только спасали людей, мы ещё и помогали рыбу ловить. Не смейтесь. Не на удочку, конечно, но сети вытаскивали – работали вместе с североамериканскими индейцами. И это для нас было не просто забавой. Воды Атлантического океана зимой жутко холодные, а у нас ведь шерсть густая и плотная. Мои предки ничего не боялись – смело бросались в ледяную воду и были просто незаменимы. А после рыбалки мы ещё помогали и добычу дотащить домой. Вот так.

Водных версий немало. По мнению некоторых исследователей, вот каким образом лабрадоры появились в Европе. Однажды команда судна «Кантон» из Балтимора спасла экипаж тонущего английского брига, шедшего из Ньюфаундленда. Вместе с людьми из воды вытащили и щенков, которых капитан «Кантона» оставил в Балтиморе.

Впервые европейцы познакомились с моими предками в морских портах города Сент-Джонс. Обидно, конечно, но нас не сразу признали отдельной породой. И это несмотря на то, что таких собак рисовал уже Тициан. Только в 1812 году полковник Питер Хокер решил, что этот вид отличается от всех других, и предложил назвать нас Собакой Святого Джонса или лабрадором. Длинное и трёхсловное название породы не прижилось – закрепилось слово «лабрадор». О версиях происхождения названия я уже рассказывал, не стану повторяться. Тут ничего нового. Напомню лишь, что моя любимая версия – слово «лабрадор» произошло от португальского слова «труженик».

Вернёмся в наше время. Так вот. В течение последних лет наша порода неизменно входит в пятёрку самых распространённых пород в мире. И вы думаете, это случайно? Нет, конечно. Скажите лучше, чем мы не умеем заниматься?

Возьмём для примера охоту. Поверьте, лабрадор – это неутомимый помощник охотника, лучший апортировщик, отличная подружейная собака. Безошибочно разыскивает подбитую дичь на суше и в воде. Спросите у любого заядлого охотника: этого мало? Но ведь мы ещё обладаем и великолепным чутьём, и выносливостью, можем свободно распознать выстывший кровяной след.