Фокус-покус - Страница 58

Генерал Флорио взглянул на меня и расплылся и улыбке.

— Привет, Начальник Хартке, — сказал он.

Глядя на эти 10-местные палатки, которые привезли из Арсенала, что напротив Мэдоудейлского Киноцентра, и расставили на центральной Лужайке в шахматном порядке, я подумал, что в этом есть своя логика. Окружавшие зеленый квадрат Лужайки здания — Самоза-Холл, библиотека, книжный магазин. Павильон и прочие, в дверях и окнах которых маячили охранники с пулеметами, — вполне заменяли тюремные стены, да вдобавок Лужайку обнесли колючей проволокой.

Генерал Флорио сказал мне:

— Жди гостей!

Вспоминаю лекцию, когда Дэмон Стерн рассказывал о посещении с группой студентов Освенцима, позорного нацистского концентрационного лагеря в Польше, во время «Последней Петарды». Стерн подрабатывал, выезжая в Европу с теми студентами, чьи родители или опекуны не хотели их видеть во время Рождественских или летних каникул. Он ловил настоящий кайф, когда удавалось свозить их в Освенцим. Он всегда делал это неожиданно, никого не спросив. В маршрутах Освенцим не значился, и многие студенты после этого долго не могли прийти в себя.

На лекции он сказал, что если бы снести заборы и виселицы и газовые камеры, оставив только аккуратненькие, чистенькие, как шахматная доска, улички и старые беленые двухэтажные бараки, то получилась бы вполне приличная школа-интернат для низкооплачиваемых или малоинициативных жителей. Домики были построены задолго до 1 мировой войны, чтобы разместить с комфортом солдат Австро-Венгерской империи. Среди многочисленных титулов их Императора, сказал Стерн, был и титул Герцога Освенцнмского.

Что понадобилось Генералу Флорно на нашем берегу? Санитарно— гигиеническое оборудование. Заключенные в палатках будут пользоваться парашами, но зато можно будет выливать их в туалеты в зданиях по соседству и смывать в общую канализационную сеть Сципиона. А на том берегу все это приходилось закапывать.

И душевых не было.

А у нас тут душевых предостаточно.

Одна деталь, скорее трогательная, чем ужасная, среди всех ужасов, которые здесь творились: беглые преступники очень бережно отнеслись к студенческому городку. Как будто они и вправду верили, что он будет принадлежать им и их потомкам.

Это напомнило мне еще одну лекцию Дэмона Стерна, когда он рассказывал, как вели себя озверелые и изголодавшиеся бедняки Петрограда в России, ворвавшиеся в царский дворец в 1917. Они впервые увидели все сокровища в дворцовых покоях и пришли в такую ярость, что едва все не уничтожили.

Но тут один из них, выстрелив в потолок, чтобы на него обратили внимание, крикнул:

— Товарищи! Товарищи! Это же теперь все наше! Не трогайте!

Они переименовали Петроград в «Ленинград». А теперь опять переименовали — в Санкт-Петербург.

Беглые преступники оказались чем-то вроде нейтронной бомбы. Они не знали жалости к живым существам, но собственности они нанесли на удивление малый ущерб.

А Дэмон Стерн, унициклист, наоборот, отдал свою жизнь за живые существа. Это были даже не люди. Это были лошади. Причем не его лошади, а совершенно чужие.

Его жена с детьми успела уехать, и, как я слышал, они живут теперь у родственников, в Лакаванне. Хорошо, когда у людей есть родственники, к которым можно убежать.

Но Дэмон Стерн похоронен глубоко в земле, поблизости от того места, где он пал, — возле конюшни, куда достигает тень Мушкет-горы на закате.

Его жена, Ванда Джун, приезжала сюда после осады на грузовом пикапчике своего сводного брата. Она отдала целое состояние за бензин, чтобы хватило доехать от Лакаванны. Я ее спросил, чем она зарабатывает на жизнь, а она мне сказала, что они с Дэмоном спрятали кругленькую сумму в Иенах у себя в холодильнике, в коробке с надписью «Брюссельская капуста».

Дэмон разбудил ее среди ночи и велел садиться с детьми в «Фольксваген» и ехать в Рочестер, не включая фары. Он слышал взрыв на том берегу озера и видел безмолвную армию, идущую на приступ. Последнее, что он сделал для Ванды Джун, — сунул ей в руки коробку с надписью «Брюссельская капуста».

А сам Дэмон, не слушая возражений жены, остался, чтобы поднять тревогу. Он сказал, что подъедет позднее, его кто-нибудь подбросит на своей машине, а если понадобится, он может пробраться в Рочестер пешком по дорогам и тропинкам — здешние места он знал хорошо. Что было потом, не совсем понятно. Возможно, он позвонил в местную полицию, но там все погибли, так что спросить не у кого. Зато он перебудил почти всех по соседству.

Ближе всего к истине, видимо, предположение, что он услышал пальбу в конюшне и бросился туда, не подумав о последствиях. Борец за Свободу расстреливал лошадей из автомата для собственного удовольствия. Он стрелял не в голову, а в живот.

Дэмон, должно быть, попросил его прекратить, тогда Борец за Свободу срезал очередью и его.

Жена не стала забирать его тело. Она сказала, что ок провел здесь самые счастливые годы жизни, пусть здесь и останется. Она отыскала все 4 одноколесных велосипеда их семьи. Без труда. Солдаты по очереди пытались на них кататься. А до того овладеть этим искусством старались несколько беглых преступников — насколько я знаю, безуспешно.

Я спустился по Клинтон-стрит и пошел в Ратушу, чтобы обдумать неожиданный поворот в своей карьере — назначение меня Начальником тюрьмы.

Перед подъездом стоял «Ролле Ройс Корниш», с откидным верхом. Владелец такой машины имел достаточно Йен или Марок или другой стабильной валюты и мог купить вдоволь бензина, чтобы колесить по всей стране.

Я подумал, что это колесница какого-нибудь Таркингтоновского студента или родителя, приехавшего за вещичками, забытыми в спальном корпусе перед началом каникул — каникул, которым теперь, вероятно, не будет конца.

Солдат, который должен был дежурить в моей приемной, вернулся обратно. Он возвратился на свой пост, когда Генерал Флорио посоветовал ему не стоять столбом как будто у него кол в заднице, а тянуть колючую проволоку или ставить палатки. Он поджидал меня у подъезда и сообщил, что у нас посетитель. Я его спросил:

— Кто такой? А он сказал:

— Ваш сын, сэр.

Меня эта новость чуть с ног не сшибла.

— Юджин? — сказал я. Юджин младший сказал мне, что не желает меня видеть до конца жизни. Неплохой пожизненный приговор, а? Неужели он теперь разъезжает на «Ролле Ройсе»? Юджин?

— Нет, сэр, — сказал солдат. — Это не Юджин.

— Юджин — мой единственный сын, — заметил я. — Как он назвался?

— Он сказал мне, сэр, — отвечал солдат, — что он ваш сын Роб Рой.

Мне не нужно было других доказательств — в офисе меня действительно ждал мой родной сын. Роб Рой. «Роб» и «Рой» — и я вновь оказался на Филиппинских островах, после того, как нас вышибли из Вьетнама. Я был снова в постели с роскошной женщиной — корреспонденткой «Демойнского архивариуса», с губами, как диванные валики, и снова говорил ей, что, будь я истребителем, я был бы сплошь в маленьких человечках.

Я прикинул, сколько ему лет. Ему было 23, он был самым младшим из моих детей. Младшенький в семье.

Он сидел в приемной перед моим офисом. Когда я вошел, он встал. Он был одного роста со мной. Волосы у него были точно такого же цвета и фактуры, как мои. Он был небрит, и на подбородке у него пробивалась борода, такая же черная и густая, как у меня. У нас было 4 одинаковых зеленовато-янтарных глаза. У обоих были большие носы, как у моего отца. Он нервничал, но был очень вежлив. Он был одет в дорогой дорожный костюм. Если бы он был неспособен к обучению или просто туповат, то мог бы провести 4 счастливых года в Таркингтоне, особенно с такой тачкой.

У меня голова шла кругом. Я еще на лестнице снял плащ, так что генеральские звезды были на виду. Это все же не пустяк. Много ли мальчишек, у которых папа — Генерал?