Фокус-покус - Страница 48

Колледж разрешил нам остаться в старом доме в Сципионе на все лето. Летнего семестра в Таркингтоне не было. Все равно на занятия никто бы не явился. Так что я каждый день ездил в тюрьму.

В прежние времена, пока Японцы не купили Афинскую тюрьму, там все служащие были из Сципиона или из Рочестера, все ездили на работу. Все они были членами профсоюза и непрерывно выдвигали все новые и новые требования, требуя повышения заработной платы и разных льгот, в том числе и возмещения расходов на поездки из дома на работу и обратно. Из-за этого Штат и решил продать всю шарашку Японцам.

Жалованье у меня осталось то же, что и в Таркингтоне. Я мог позволить себе сохранить наш «Голубой Крест-Голубой Щит», тем более что корпорация, владеющая тюрьмой, владела и собственным «Голубым Крестом-Голубым Щитом». Нет проблем!

Кхе.

Среди вещей, которых я лишился из-за массового побега, был и наш «Голубой Крест-Голубой Щит».

Все складывалось как нельзя лучше. Когда я перевез Маргарет и Милдред в наш новый дом в пустом городке и задернул занавески, им показалось, что мы и не уезжали из Сципиона. На нашем только что политом газоне перед домом меня ждал сюрприз — лодка. Начальник нашел лодку в бурьяне за развалинами афинского почтового отделения, где она валялась надо полагать, уже задолго до моего рождения. Он приказал нескольким охранникам покрыть ее снаружи стеклопластиком, так что она опять стала водонепроницаемой, несмотря на то, что простояла долгие годы под открытым небом.

Лодка очень напоминала обтянутый кожами эскимосский умиак, который стоял обычно в беседке возле Офиса Декана Женщин, — каркас лодки был виден сквозь стеклопластик.

Я знаю, что случилось со многими принадлежавшими колледжу предметами, с ГРИО(тм) и прочим, а вот куда девался умиак, понятия не имею.

Если бы его не выставили для всеобщего обозрения в беседке, то и я, и сотни Таркингтонских студентов и их родителей так бы и прожили всю жизнь, никогда не увидев настоящего эскимосского умиака.

Мы с Мюриэль Пэк занимались любовью в этой лодке. Я улегся на дно, а она сидела с удочкой моей тещи в руках, как настоящая леди, в полном одиночестве и невинности.

Этот трюк придумал я. А уж она не подвела, молодчина!

Не знаю, как сложилась жизнь человека, который назвался Джоном Доннером и хотел учить столярному ремеслу в Афинской тюрьме, за 8 лет до побега. Насколько я помню, Начальник разобрался с ним очень быстро, потому что в тюрьме только и не хватало что стамесок, и дрелей, и ножовок, и двуручных пил, и молотков-гвоздодеров, и так далее.

Мне пришлось ждать Доннера в приемной, за дверью офиса. Он был для меня единственной ниточкой связи с цивилизацией, с моим домом и семьей, с журналом «Черный поясок». Я не смотрел «Здрасьте-здрасьте» на маленьком экране. Я заинтересовался еще одним лицом, дожидавшимся своей очереди к Начальнику. Чтобы догадаться, что он — заключенный, достаточно было бы его условно-опознавательной окраски, но на нем были еще и ножные кандалы и наручники. Он тихо сидел на скамье напротив, у противоположной стены коридора, с двумя стражниками по бокам, в масках и резиновых перчатках.

Он читал дешевенькую брошюрку. Я подумал, что раз он грамотный, то, видимо, будет одним из тех, кого я обязался развлекать своими занятиями. Так и оказалось. Его звали Абдулла Акбар. Я даже воодушевил его настолько, что он написал несколько интересных рассказов. Один из них, помнится, был написан от лица говорящего оленя, обитателя Национального Лесного Заповедника, который зимой сбивался с ног в поисках пропитания, а летом то и дело запутывается в колючей проволоке, пытаясь добраться до разных вкусностей на фермерских полях. Его подстрелил охотник. Умирая, он думает, зачем он вообще появился на свет. Рассказ заканчивается словами, которые олень произнес перед самой смертью. Это были его последние слова на Земле. Охотник стоял довольно близко и потрясся, услышав, как олень говорит человеческим голосом:

— На кой хрен все это нужно, так-перетак?

3 преступления, связанных с насилием, за которые Абдулла угодил в Афины, были убийствами в сражениях за наркотики. Его самого впоследствии, после побега, подстрелят зарядом дроби и картечи, когда он пройдет с белым флагом в руках мимо засады, устроенной Уайти ван Эрсдсйлом, механиком, и Лайлом Хупером, брандмайором.

— Простите, — сказал я, — нельзя ли узнать, что вы читаете?

Он показал мне обложку брошюрки, чтобы я мог прочесть название. Она называлась «Протоколы Сионских Мудрецов».

Кхе.

Кстати, Абдуллу вызвали к Начальнику, так как он был 1 из тех, кто уверял, что видел, как над тюрьмой пролетел замок. Начальник хотел выяснить, не пронесли ли в тюрьму контрабандой какое-нибудь новое галлюциногенное средство, или все разом окончательно свихнулись, и вообще, что тут творится, в конце концов.

«Протоколы Сионских Мудрецов» — антисемитская книжонка, впервые напечатанная в России лет 100 назад. Ее выдавали за протоколы секретного съезда Евреев, которые съехались со всех концов света и задались целью создать интернациональную организацию, чтобы устраивать войны, революции, экономические кризисы и тому подобное и чтобы в конце концов весь мир оказался в руках у Евреев. Как название, так и параноидальный тон этого документа скопировал в своей пародии автор опуса в «Черном пояске».

Великий американский изобретатель и промышленный магнат Генри Форд считал эти протоколы подлинными. Он помог напечатать их у нас, когда мой отец был еще мальчишкой. И вот передо мной чернокожий заключенный в кандалах, грамотный, и он тоже считает, что это серьезная литература. Как оказалось, в тюрьме ходили по рукам не 1 сотня таких брошюрок, напечатанных в Ливии, а распространяла их самая влиятельная бандитская группировка в Афинах — Черные Братья Ислама.

В то лето я занялся ликвидацией неграмотности в тюрьме, а заключенные вроде Абдуллы Акбара служили моими вербовщиками: они ходили по камерам, агитируя всех учиться читать и писать и даже предлагая давать уроки. Благодаря моим стараниям ко времени массового побега больше 1000 бывших неграмотных смогли прочесть «Протоколы Сионских Мудрецов».

Я объявил книжку фальшивкой, но никак не мог изъять ее из обращения. Куда мне было тягаться с Черными Братьями — ведь они регулярно приводили в исполнение то, что Государство применить не решалось, — а именно смертную казнь.

Абдулла Акбар потряс своими цепями, так что они зазвенели, загремели.

— Можно так обращаться с ветераном, а? — сказал он.

Он служил во Вьетнаме, в рядах морской пехоты, поэтому ему ни разу не пришлось слушать мои зажигательные речи. Я работал исключительно для Армии. Я спросил, слышал ли он когда-нибудь про армейского офицера, которого прозвали «Проповедник» — это был, как вы знаете, я сам. Мне было любопытно узнать, насколько широко разнеслась слава обо мне.

— Нет, — сказал он. Но, как я уже говорил, нашлись и другие ветераны, которые обо мне слыхали, и, кроме всего прочего, знали, что я как-то раз, забросив гранату в подземный ход, убил женщину, ее мать и грудного младенца, прятавшихся там от вертолетов, которые расстреляли деревню с бреющего полета как раз перед тем, как мы туда вошли.

Такое не забудешь.

А знаете, кто в то время был Правящим Классом?

Правящим Классом был Юджин Дебс Хартке.

Долой Правящий Класс!

Джон Доннер сидел за рулем всю дорогу от тюрьмы до Сципиона насупясь. Я получил работу, а он — нет. И велосипед его сына стибрили на тюремной стоянке.