Фокус-покус - Страница 10
А тут подоспел и отец — разыскивал меня. Не успел я опомниться, как Па и Сэм Уэйкфилд уже хохотали и жали друг другу руки.
Отец выглядел таким счастливым, каким я не видел его много лет. Он мне сказал:
— Для наших там, дома, это будет получше, чем приз на Выставке.
— Что будет получше? — сказал я.
— Ты только что выиграл место в Военной Академии Соединенных Штатов,
— сказал он. — Наконец-то у меня сын, которым я могу гордиться.
Семнадцать лет спустя, в 1975, я, в чине подполковника, стоял на крыше Американского посольства в Сайгоне, следя за тем, чтобы только американцы попадали на борт вертолета, который перебрасывал вконец деморализованных людей на корабли, стоявшие на рейде. Мы продули войну!
Неудачники!
Я был еще не самым бездарным из юных дарований, которых Сэм Уэйкфилд уговорил поступить в Уэст-Пойнт.
Со мной в классе учился паренек из захолустной школы в Вайоминге, который проявил технические способности смолоду: он сконструировал крохотный электрический стул для крыс, с привязными ремнями и черным капюшончиком, в комплекте.
Его звали Джек Паттон. Он не состоял в родстве с «Кровавым Потрошителем» Паттоном, прославленным генералом 2 мировой войны. Он стал моим шурином. Я женился на его сестре, Маргарет. Она приехала с родителями на выпускной бал, и я в нее влюбился. Как мы танцевали!
Джека Паттона застрелил снайпер в Хюе — произносится «Уэй», Он был подполковником саперных войск, Я там не был, но мне сказали, что пуля угодила ему прямо в лоб. Вот это меткий глаз! Тот, кто в него стрелял, был настоящий победитель.
Однако снайпер недолго оставался победителем. Это почти никому не удается. Мне говорили, что ему было лет 15, не больше. Это был мальчишка, а не взрослый мужчина, но, раз уж он влез в мужские игры, плата с него полагалась полная, без скидок. Когда они его убили, то засунули его маленькие причиндальчики ему в рот — чтобы остальные поостереглись становиться снайперами.
Закон и порядок. Скорый суд, правый суд.
Поспешу вас заверить, что ни в одном из вверенных мне подразделений надругательство над телами врагов не поощрялось, и я не стал бы смотреть на это сквозь пальцы. В одном взводе из моего батальона придумали класть пиковые тузы на вражеские трупы, видно, вместо визитных карточек. Это, строго говоря, не являлось надругательством, но я с этим покончил.
То, что пехотинец может сделать с телом врага своими жалкими подручными средствами, ни в какое сравнение не идет, само собой разумеется, с обычными, неотвратимыми, абсолютно будничными последствиями бомбежки или артобстрела. Я как-то раз видел голову бородатого старика, покоившуюся на куче кишок, выпавших из брюха буйвола, в бомбовой воронке на краю рисового поля в Камбодже. Они были густо облеплены мухами. Бомбардировщик, сбросивший бомбу, летел на такой высоте, что его с земли вообще не было видно. Но то, что осталось после этой бомбы, даст сто очков вперед такой простенькой визитной карточке, как туз пик.
Вряд ли Джек Паттон хотел, чтобы снайпера, убившего его, так изуродовали, но утверждать не берусь. Еще когда он был жив, он в 1 отношении был точьв-точь, как мертвец: ему все било до лампочки.
Все, абсолютно все, без исключения, было для него посмешищем, по крайней мере он так говорил. Его любимая присказка, до самой смерти, была: «Я чуть не лопнул со смеху». Если подполковник Паттон попал в рай — хотя я не думаю, что туда чаяли добраться многие из настоящих кадровых вояк, во всяком случае, не в наше время, — он, должно быть, сейчас рассказывает, как внезапно настигла его смерть в Хюе, а потом добавит, без малейшего намека на улыбку: «Я чуть не лопнул со смеху». В этом и была закавыка: Паттон рассказывал про событие, по природе своей серьезное, или прекрасное, или опасное, или священное, которое для него было лишь поводом «чуть не лопнуть со смеху», но сам он не смеялся. И он сохранял полную серьезность, рассказывая об этом впоследствии. За вею его жизнь, я думаю, никому не удалось услышать, как он чуть не лопнул со смеху, сколько бы он об этом ни говорил.
Говоря, что чуть не лопнул со смеху, выиграв приз в школе за электрический стул для крыс, он не смеялся. Многие просили его показать этот стульчик в работе, с транквилизированной крысой, хотели, чтобы он выбрил череп этой накачанной наркотиком крысы и пристегнул ее ремешками к стулу, и, по словам Джека, зрители требовали, чтобы он спросил, хочет ли преступник сказать свое последнее слово — покаяться в преступлениях, в которых он погряз.
Но экзекуция так и не состоялась. В школе, где учился Паттон, только не в Комитете по науке, нашлись здравомыслящие люди, и они объявили, что это зрелище запрещается, как жестокое обращение с бессловесными животными. А Джек Паттон, как всегда, сказал без улыбки:
— Я чуть не лопнул со смеху.
По его словам, он чуть не лопнул со смеху, когда я женился на его сестре, Маргарет. Он добавил, что не надо нам с Маргарет на него обижаться. Сказал, что покатывается со смеху каждый раз, когда люди женятся.
Я абсолютно уверен, что Джек понятия не имел о наследственном безумии со стороны матери, и его сестра, моя невеста, тоже ничего не знала. Когда я женился на Маргарет, ее матушка была как будто в полной норме, разве вот только до безумия любила танцы — иногда это пристрастие наводило легкую жуть, но вреда от этого никому не было. Танцевать до упаду — это дело безобидное, не то что дикая идея стереть Северный Вьетнам с лица Земли, превратить его в Каменный век, или разбомбить любое место, превратив его в Каменный век.
Моя теща, Милдред, выросла в Перу, штат Индиана, но ни словечком не обмолвилась про это Перу, даже после того, как свихнулась, только один раз упомянула, что Кол Портер, сочинитель изысканных поп-песенок в первой половине минувшего столетия, тоже родился в Перу.
Моя теща, Милдред, сбежала из Перу в 18 лет, и больше туда не возвращалась. Она прослушала полный курс в Университете штата Вайоминг, в Лэрами — нашла местечко! — но это, я думаю, было самое удаленное от Перу место в пределах Млечного Пути, какое ей удалось отыскать. Там она и повстречалась со своим мужем, студентом Ветеринарного факультета того же Университета.
Только после войны во Вьетнаме, когда Джека давно уже не было в живых, мы с Маргарет догадались, что моя теща не желала и вспоминать о Перу, потому что там почти все знали, что она родом из семьи, прославившейся поколениями психов. Она удрала подальше, а потом вышла замуж, никому не выдавая жуткую историю своей семьи, да еще и детей нарожала.
Моя жена вышла замуж и родила детей в полном неведении о той опасности, которая нависла над ней самой, и о том, что все наши дети, по ее милости, попали в группу риска.
Наши дети, которые выросли в доме рядом с окончательно свихнувшейся бабкой, сбежали из нашей долины при первой возможности, точно так же, как она сбежала из Перу. Но они не стали плодиться и размножаться, и я сомневаюсь, что они на это решатся, — ведь они знают, какая дьявольская ловушка для дураков запрятана у них в генах.
Джек Паттон не был женат, Он никогда не говорил, что хочет иметь детей. Это, кстати, наводит на мысль, что ему было кое-что известно о сумасшедших родичах в Перу. Но я этому не верю. Он был вообще против завета плодиться и размножаться, потому что, как он говорил, человеческие существа «раз в 1000 глупее и ничтожнее, чем они думают».
Я и сам, кажется, со временем пришел к тому же выводу.
Я помню, как на первом курсе Джек внезапно решил, что станет карикатуристом, хотя прежде об этом и не помышлял. Он всегда принимал решения моментально, ни с того ни с сего. Представляю себе, как он там у себя, в Вайоминге, вдруг решил сконструировать электрический стул для крыс.