Флот вторжения - Страница 3

Находившийся в мрачном настроении Фьоре продолжал:

— Какой, к черту, смысл играть в этой вшивой команде, когда тебе столько же лет, сколько мне? Или, Сэм, ты все еще думаешь прорваться в высшую лигу?

— Войне не видно конца, так что кто знает? В армию призывают молодых, а мне не хотят давать винтовку. Я пробовал записаться добровольцем полгода назад, сразу после Пёрл-Харбора[1], но получил официальный отказ.

— Ты с ума сошел! У тебя же все зубы вставные! — воскликнул Фьоре.

— Это не значит, что я не могу есть, а заодно и стрелять, — ответил Иджер.

Он едва не умер во время эпидемии гриппа, вспыхнувшей в 1918 году. В течение нескольких последующих лет его зубы, ослабленные болезнью, сгнили и повыпадали; так что, еще даже не начав бриться, Сэм обзавелся вставными челюстями. По иронии судьбы, его единственными «родными» зубами были четыре зуба мудрости, которые обычно доставляют людям много хлопот. Они появились ровнехонькими через много лет после того, как выпали остальные зубы.

Фьоре лишь хмыкнул и отправился под душ. Иджер двинулся следом. Вымылся он быстро: душ был холодным. «Могло быть и хуже», — философски подумал Сэм, насухо вытираясь полотенцем. Некоторые стадионы лиги «Б» вообще не имели душевых для гостевых команд. А возвращаться в гостиницу в липкой, пропахшей потом форме — сомнительное удовольствие.

Он бросил грязное белье в парусиновую спортивную сумку, добавив туда шиповки и перчатки. Облачаясь в свою обычную одежду, Иджер продолжил разговор:

— А что мне остается делать, Бобби? Бросить бейсбол? Я слишком давно играю. И потом, кроме этого, я мало что умею.

— Много ли надо уметь, чтобы получить какую-нибудь работу на оборонном заводе, где платят всяко лучше, чем здесь? — спросил Фьоре.

— А почему же ты не уйдешь, если сыт по горло?

— Мне пока что чертовски везет, — хмыкнул Фьоре. — Сегодня из четырех ударов два провел я.

Он перекинул через плечо голубую сумку и направился к выходу из набитой игроками раздевалки.

Иджер пошел вместе с ним. Когда они проходили мимо полицейского, дежурившего у входа для игроков, тот козырнул им. Судя по еще седым усам, должно быть, он участвовал в войне между Штатами и Мексикой.

Оба игрока сделали долгий глубокий вдох Патом улыбнулись друг другу. В воздухе плавал приятный аромат хлеба и булочек, которые пеклись напротив стадиона, в пекарне Гарднера. Фьоре сказал:

— У моего двоюродного брата в Питсбурге есть небольшая пекарня. Но там никогда не бывает таких запахов, как здесь.

— Когда в следующий раз буду в Питсбурге, непременно передам твоему брату, как ты о нем отзывался, — пообещал Иджер.

— Не видать тебе Питсбурга, даже если война затянется ещё на десять лет. В больших городах играют только команды высшей лиги, — заметил Фьоре. — А кстати, какая самая лучшая команда, за которую ты когда-либо играл?

— В тридцать третьем году меня взяли на полсезона в «Бирмингем», — ответил Иджер. — Только на одном из парных матчей[2] в честь Дня независимости, во время второй-игры, я сломал себе лодыжку и до конца года выбыл из игры. А когда на следующий сезон вернулся, то понял, что, отстал на шаг, а может, и на полтора. В общем, все мои шансы попасть в высшую лигу накрылись вместе с проклятой лодыжкой.

— Как бы там ни было, ты меня обскакал, Сэмми. Я провел три недели в Олбани, играл в классе «А» Восточной лиги. Но когда в одной из игр я допустил три ляпа подряд, меня тут же вышибли. Сволочи!

Фьоре произнес это слово без особой злости. Если ты напортачил, всегда найдется другой игрок, готовый занять твое место. Тому, кто этого не понимает, бесполезно претендовать на достойное место в профессиональном бейсболе.

Подходя к гостинице, Иджер остановился на углу у киоска.

— Что-нибудь, чтобы скоротать время в поезде, пока едем обратно в Декатур, — сказал он продавцу, подавая монету в двадцать пять центов.

Увидев, какое чтиво выбрал Сэм, Фьоре скривил губы:

— И как ты можешь выносить эту стряпню про Бака Роджерса?[3]

— А мне нравится, — ответил Иджер, беря в руки новый номер «Эстаундинг»[4].— Кто бы поверил десять лет назад в блицкриг, в авианосцы или танки? А эти парни уже рассказывали здесь про все такое.

— Жаль, что их пророчества сбылись.

Сэм Иджер не смог найти достойного ответа и промолчал.

Спустя пять минут они вошли в гостиничный холл. У портье было включено радио, и приятели остановились послушать дневной выпуск новостей.

Сочный, уверенный голос диктора сообщал о сражении в Северной Африке, близ Газалы, о боях в России, к югу от Харькова, и о высадке американских войск на остров Эспириту-Санта в архипелаге Новые Гебриды.

Иджеру казалось, что Эспириту-Санта находится где-то в южной части Тихого океана, но где именно — он не имел ни малейшего понятия. Равным образом он не нашел бы Газалу или Харьков без Большого атласа мира и доли терпения.

— Приятно слышать, что хоть где-то мы наступаем, даже если мне и не произнести название этого места, — сказал Иджер.

Диктор продолжал: «Бесстрашные чешские патриоты совершили в Праге нападение на гауляйтера оккупированной Богемии, нацистского палача Рейнхарда Гейдриха. Они заявляют, что убили его. Германское радио обвиняет в нападения „вероломных англичан“ и утверждает, что Гейдрих по-прежнему жив. Время покажет».

Сэм направился к лестнице, Фьоре двинулся следом. Лифтер окинул их презрительным взглядом. Подобное отношение всегда заставляло Иджера ощущать себя человеком отнюдь не первого сорта, но Сэм слишком привык к этому чувству, чтобы каждый раз расстраиваться. Если уж на то пошло, то и отель тоже был «не ax» — с единственной ванной комнатой на каждом этаже, в конце холла.

Он открыл ключом номер, швырнул сумку на кровать, — поставил рядом чемоданы и начал перекладывать туда вещи из сумки и шкафа с тем же автоматизмом, с каким перехватывал мяч. Если бы Иджер раздумывал над тем, что делает, то провозился бы вдвое дольше. Но он половину жизни провел в номерах гостиниц провинциальных городов — какая нужда в раздумьях?

На другой кровати Фьоре с тем же проворством упаковывал свой багаж. Управившись в считанные секунды, они закрыли чемоданы и поволокли их вниз. Иджер и Фьоре первыми вернулись в холл, ибо у большинства их товарищей сборы еще не стали столь же привычной и легкой процедурой.

— Ну вот, еще одно турне позади, — проговорил Иджер. — Интересно, сколько миль я накатал в поезде за эти годы?

— А мне все равно, — ответил Фьоре. — Но если бы мне попался подержанный автомобиль, накрутивший столько же миль, я бы его точно не купил.

Иджер не удержался от смеха: автомобиль, пробежавший такое расстояние, трудно себе даже представить.

Остальные игроки «Декатур Коммодорз» вразброд спускались вниз. Несколько человек вышли на улицу глотнуть свежего воздуха, но большинство образовали свою, довольно большую группу. Узы юности сильнее командных. Это огорчало Иджера, но он понимал ребят. Когда он сам только начал играть в профессиональный бейсбол в те давние дни 1925 года, Иджер тоже не осмеливался подходить к ветеранам. Война лишь усугубила положение, забрав почти всех, кто находился в возрасте между ним и Фьоре, с одной стороны, и этими мальчишками — с другой.

Тренер команды Пит Дэниелс (которого все называли «Остолопом») расплатился с портье, потом обернулся к игрокам и заявил:

— Пошевеливайтесь, мальчики, нам надо успеть на пятичасовой поезд.

Его произношение было тягучим и вязким, как глина штата Миссисипи, где стояла ферма, на которой он вырос. Лет тридцать назад он целых два сезона играл за команду «Кардиналз». Было это в те далекие дни, когда ныне знаменитая команда болталась в самом хвосте турнирной таблицы.

Иджер не раз гадал про себя, неужели Остолоп до сих пор мечтает о карьере тренера высшей лиги. Спросить не хватало смелости, но сам Иджер сомневался в этом: война не открыла таких лазеек. Вероятнее всего, Дэниелс находится здесь, потому что больше ничего не умеет делать. Это в чем-то роднило их с Сэмом.