Фладд - Страница 7

Увидев ямы, отец Ангуин поежился и обхватил себя руками, удерживая внутри неясное беспокойство, которому не знал имени – как будто могилы приготовлены для кровавой бойни, для какого-то ужасного преступления. И тогда он сказал себе, как говорят все умные детки: если Господу ведомы наши злые помыслы, почему Он позволил им совершиться? Почему этот мир полон зла и жестокости, зачем Господь сотворил его таким и дал нам свободную волю, если знал, что некоторые из нас обратят ее к саморазрушению? Затем отец Ангуин вспомнил, что не верит в Бога, и зашагал в церковь проследить за тем, как статуи будут снимать с постаментов. Он хорошо разбирался в рычагах и блоках, но не он, а сестра Филомена вдохновляла членов Церковного братства. К тому времени как статуи оказались за порогом церкви и работники принялись сворачивать веревки и доставать лопаты, ее запах успел просочиться сквозь тяжелую черную рясу, и мужчины отошли в сторонку. Их не знавшие женщин тела были потрясены тем, чего не понимали.

Сестра Филомена была девушкой крупной, кровь с молоком, а под рясой носила черные шерстяные чулки. Запах мыла исходил от ее кожи, бровей, ног и прочих частей тела, о наличии которых у монахинь не принято задумываться. Возможно, у сестры Филомены были даже колени. Приподняв подол рясы, она опустилась ими на сырую землю, провожая глазами статуи, которые укладывали в ямы. В последнее мгновение монашка наклонилась и провела натруженной рукой по львиной гриве, затем переместилась на корточки и тыльной стороной ладони вытерла глаза.

– Он мне так нравился, отче, – сказала она, посмотрев на отца Ангуина.

Священник подал ей руку, монашка плавным движением распрямилась и осталась стоять рядом с ним, тряся запрокинутой назад головой, чтобы покрывало легло ровными складками. Ее рука была крепкой и теплой, пульс ровно бился под кожей.

– Ты хорошая девочка, – сказал отец Ангуин. – Один я бы не справился. Мне очень жаль.

Сестра Филомена возвысила голос, обращаясь к членам братства, которые раскачивались на одной ноге, словно черные фламинго, сбивая с подошв налипшую землю.

– А вы, джентльмены, ступайте в барак. Сестра Антония заварила вам чай и спекла коврижку.

При этих словах мужчины впали в уныние. Кругленькую и веселую сестру Антонию в белом от муки фартуке в приходе побаивались.

– Бедняжка, – сказал отец Ангуин. – Намерения у нее самые добрые. Вспомните о сестрах, которым приходится выдерживать подобное испытание три раза в день: на завтрак, в обед и полдник. Окажите мне последнюю услугу, братцы, а если станет невмоготу, посвятите свои страдания Богу – пусть это будет ваша жертва.

– Камней там всего горсть, – сказала сестра Филомена, – хотя и больше, чем изюма. Вы можете поступить, как советует святой отец, дабы снискать себе Божью благодать. Скажите: «Святейшее сердце Иисуса, помоги мне съесть эту коврижку».

– Вы так и говорите? – полюбопытствовал отец Ангуин. – Или mutatis mutandis,[3] например, когда у нее пригорает овсянка?

– «Пресвятая Дева, Матерь Божья, помоги мне проглотить эту овсянку». Сестра Поликарпа думает, нам следует прочитать новену святому Михаилу, покровителю бакалейщиков, попросить, чтобы он наставил ее в вопросе закупки провизии. Мы спросили, существует ли святой покровитель поваров, но сестра Поликарпа сказала, что ее проблема лежит глубже: один Господь ведает, что сестра Антония способна положить в кастрюлю.

– И у вас заготовлены присказки на все случаи жизни?

– Конечно, но мы проговариваем их про себя, чтобы не обижать ее. За исключением матери Перпетуи. Она отчитывает сестру Антонию вслух.

– Не сомневаюсь.

– Однако сестра Антония очень смиренная, она никогда не дает ей отпора.

– Ей это ни к чему. У нее есть другие способы отомстить.

Взошла луна, тонкий ломтик света над уступами. Джадд Макэвой, одинокая фигура в вязаном жилете, ровнял землю над святой Агатой.

– Это вы, Джадд? – спросил отец Ангуин. – Я вас не заметил.

– Я трудился в поте лица, – ответил Джадд Макэвой. – Скромно и не привлекая внимания. У вас не было причин заметить меня в числе прочих.

– Обычно я вас замечаю.

Отец Ангуин отвернулся. Сестре Филомене показалось, что он смущен.

– Я предпочитаю знать, где вы находитесь, Джадд, – произнес священник себе под нос, затем сказал громче: – Разве вы не собираетесь отведать коврижки вместе с остальными?

– Я немедленно ухожу, – сказал Джадд, – дабы ни в чем не отрываться от собратьев.

Он стряхнул землю с лопаты и выпрямился.

– Вы должны признать, отче, что статуи зарыты надежно. Я мог бы начертить план, чтобы знать, где какая лежит. Вдруг епископ передумает, и некоторые придется выкопать.

– Незачем, – ответил священник, переминаясь с ноги на ногу. – Я и так запомню. Я не перепутаю.

– Как будет угодно. – Макэвой холодно улыбнулся и надел кепку. – Тогда я пошел к остальным.

Члены братства чинно попрощались и гуськом побрели к школе. В благоуханном вечернем воздухе разносилось их бормотание: «Святейшее сердце Иисуса, помоги мне съесть эту коврижку». Отец Ангуин смотрел им вслед. Макэвой, оглядываясь, шел вместе со всеми. Когда он скрылся за поворотом, сестра Филомена услышала, как отец Ангуин выдохнул. Лицо священника разгладилось.

– Зайдем в церковь на минуту, – сказал он.

Кивнув, сестра Филомена последовала за ним. На паперти залегли вечерние тени. Каменные плиты холодили ступни, комья земли валялись в проходах.

– Утром я тут приберу, – глухо промолвила сестра Филомена.

Они огляделись. Без статуй церковь казалась маленькой и убогой, углы бесстыдно обнажились.

– Казалось бы, тут должно стать просторнее, – промолвила сестра Филомена, читая мысли священника. – Хотя церковь и так немаленькая. В детстве, когда умерла моя тетя Димфна, мы вытащили во двор ее кровать и шкаф, а когда вернулись в комнату, она показалась нам размером с курятник. И моя мать сказала: «Ах ты Господи, как же Димфна вместе со всеми ее красивыми платьями умудрялась здесь жить?»

– Отчего она умерла?

– Димфна? От легких. Там, где она жила, было сыро. На ферме.

Они говорили шепотом, как говорят об умерших.

Филомена опустила голову, и перед глазами отца Ангуина возникла картина: гнилая солома, цыплята, наслаждаясь свободой, роют священную ирландскую землю под свинцовым небом. Священник видел день похорон Димфны, видел, как ее гроб грузят на телегу.

– Я верю, что она покоится с миром, – сказал священник.

– Сомневаюсь. В свое время о ней много судачили. Димфна шлялась по ярмаркам, заводила шашни с мужчинами, упокой Господь ее душу.

– Ты необычная девушка, – заметил отец Ангуин, посмотрев на монашку. – Я тебя слушаю, и все представляется, как живое.

– Надеюсь, все еще будет по-старому, – сказала сестра Филомена. – Мне так грустно, отче. Словно что-то давит. Я любила маленького льва. Правду говорят, что у нас будет новый младший священник?

– Так мне сказал епископ. Думаю, скоро он появится.

– И отметит, что вы сделали, как было велено. Мало что осталось.

Филомена подошла к алтарю, задумчиво преклонила колена.

– Можно зажечь свечу, отче?

– Если найдешь спички. Больше зажигать не от чего.

Монашка – смутный силуэт в центральном проходе – порылась в глубоком кармане рясы, вынула коробок, зажгла спичку, достала новую свечу из деревянного ящика у ног Девы Марии. Когда фитилек занялся, она прикрыла пламя ладонью и подняла свечу над головой. Пятно света качнулось, выросло и омыло лицо статуи.

– У нее нос отколот.

– Да, – сказал из темноты отец Ангуин. – Не подскажешь, что с этим делать? Я не силен в художествах.

– Залепить пластилином, – ответила сестра Филомена. – Возьму у детей, а потом покрасим.

– Пора идти, – сказал отец Ангуин. – Агнесса приготовила на ужин вырезку, к тому же это зрелище навевает тоску.

– Нет ничего тоскливее ужина, который ожидает меня. Наверняка снова коврижка.