Физрук: на своей волне 5 (СИ) - Страница 51

Мне пришлось отвечать. Я отвечал достаточно подробно, чтобы не вызывать новых вопросов. Но с одним важным нюансом, о котором они, разумеется, не знали. Всю свою жизнь после смерти «отца» я придумал целиком и полностью. Потому что никакой этой жизни в действительности у меня не было. Я её не прожил, а просто сочинял.

К этому разговору я был готов заранее. Задолго до этой встречи я выстроил для себя целую легенду — подробную, связную и логичную биографию собственной жизни. Той жизни, которой в реальности не существовало нигде, кроме моей головы.

Я не просто предполагал, а совершенно отчётливо понимал, какие именно вопросы будут звучать от моих пацанов. Я знал их слишком хорошо, чтобы ошибиться.

Поэтому рассказывал уверенно, будто действительно прожил всё это. Выстраивал события в понятную цепочку, отвечал сразу, не оставляя пауз, в которых могло бы поселиться сомнение. Я говорил так, чтобы их вполне естественное любопытство оказалось полностью удовлетворённым.

Разговор то и дело прерывался тостами. Чаще всего это происходило в те моменты, когда всплывала какая-нибудь деталь из моей «прежней жизни». В которой, как считали пацаны, я проявлял качества, достойные того, чтобы за это поднять стопку.

Они пили за трудности, за решения, за выбор… за всё то, что в их представлении делало человека настоящим.

Мы сидели уже второй час, и было видно, что мужики за столом заметно захмелели и полностью расслабились. Лица стали мягче, движения свободнее, а смех стал звучать чаще и искреннее.

Что до меня, то я действительно не пропустил ни одного тоста, но при этом почти не пил. Я все также лишь символически пригубливал содержимое стопки, каждый раз возвращая её на стол почти нетронутой.

Если внутрь меня и попадала хоть какая-то капля алкоголя, жирное мясо и плотная еда не давали ему произвести на меня никакого эффекта. Я оставался трезвым как стекло и внимательно слушала

И тогда мне стало ясно, что пацаны уже почти готовы к разговору о том, что было после взрыва. О том, как они жили дальше без меня.

Мне, разумеется, прежде всего хотелось услышать правду. То, как именно сложилась жизнь этих мужиков после моей смерти тридцать лет назад. Что с ними стало и через что они прошли. Что потеряли и что, возможно, сумели сохранить. Ради этого разговора, по большому счёту, я и сидел сейчас за этим столом.

Поэтому я подловил момент и спросил об этом напрямую.

— Володя, ну что тут сказать… — первым начал Миша, заметно выпивший, с потяжелевшим взглядом и чуть замедленной речью. — Нам всем тогда было крайне непросто.

— Когда мы узнали, что твой отец погиб, у нас будто почву из-под ног выбило, — глухо добавил Виталик, не поднимая глаз от стола.

— Ну да, — подхватил Дима, — мы-то ведь тогда не понимали, как именно и что там произошло. Сначала все решили, что Володю просто кто-то замочил…

Я слушал его и невольно думал, что на их месте рассуждал бы точно так же. Если бы мне сказали, что меня взорвали в машине, первой мыслью тоже было бы — убрали. Потому что я стал кому-то слишком неудобен. И в этой логике не было ничего ошибочного. Я прекрасно её понимал.

— А потом, — снова заговорил Миша, — когда мы узнали, что на самом деле произошло… мы охренели ещё больше.

— Ага, — Саша вытянул руку, показывая, как на ней поднимаются волоски. — Вон смотри… у меня до сих пор так каждый раз, когда об этом вспоминаю.

Он попытался усмехнуться, но улыбка вышла кривой и недолгой.

— А как вы вообще узнали, что всё было именно так? — уточнил я.

Миша тяжело вздохнул.

— Ну как… тогда ж ментов из Москвы понаехало. Следователей, экспертов… В машине же, кроме твоего отца, серьёзные по тем временам люди погибли. Такое без внимания не оставляют.

Он замолчал, будто выбирая, с какой стороны лучше подойти к дальнейшему рассказу.

— У нас тогда, в то непростое время, был один мент, — продолжил Миша после короткой паузы. — Мы с ним в товарищеских отношениях были. Он-то нам всё и рассказал. Московские провели экспертизы, разобрали машину по болтам и выявили, что взрыв произошёл изнутри. По машине никто не стрелял и никакого нападения извне не было.

— Ага, — вставил Саня. — Это твой отец тогда хорошенько поджарил этим ублюдкам их толстые задницы. А вместе с ними — взорвал к чертям собачьим полтонны дури, которая лежала в багажнике у тех конченых уродов.

Я внимательно слушал и ловил себя на мысли, что мне было важно, чтобы правда всё-таки всплыла.

— Тогда, Володя, — снова заговорил Миша, — твой отец бросил вызов людям такого уровня, что мы, когда узнали об этом, сначала просто охренели. У нас в тот момент было одно-единственное понимание: нас всех теперь найдут и замочат. Твой отец ничего нам не сказал, ни к чему готовиться, ни что делать дальше. Мы остались как рыбы, выброшенные на берег. Вообще ни черта не понимали, что нас ждёт впереди.

— Ну да, — подтвердил Виталик. — Сначала мы вообще не поняли всей глубины его задумки. Только потом дошло, что это был не просто взрыв, а заранее продуманный шаг.

— Я честно скажу, — подхватил Дима, — сначала я так обосрался, что закипишевал и просто смылся. Уехал на дачу, залёг там, думал, что нас всех перебьют. Начнут мстить… ну ты понимаешь, Володя, это ж дурь. А там серьёзные бабки и очень серьёзные люди стоят.

Он замолчал, опустив глаза в стол, словно снова переживая тот страх.

— Да, мы тогда почти все бежали, — подтвердил Саша и покосился на Мишу. — На месте остался только Миша. Он никуда не уехал и не спрятался.

Миша на это ничего не ответил. Он сидел, глядя в стопку перед собой.

— Но Миша, как и учил нас твой отец, выждал паузу, — продолжил Саша, — а потом нас всех нашёл. Он собрал нас и спокойно объяснил, что на самом деле произошло. И главное — что наша задача сейчас не по подвалам прятаться и ждать, когда нас перебьют, а отстоять то дело, которое Владимир нам, по сути, завещал.

Виталик усмехнулся, повернувшись к Мише:

— Мишань, ты лучше сам расскажи, что ты тогда думал, пока мы все, откровенно говоря, боялись и шифровались?

Миша несколько секунд молчал. Потом спокойно взял вилкой оливку, неторопливо отправил её в рот, прожевал и только после этого заговорил.

— Да всё ты правильно сказал, — признал он. — Тогда же всех сразу подняли на уши. И во многом пацаны боялись ещё и потому, что всё это могут свалить на нас. Но этого не произошло. Вместо этого пошла целая серия громких задержаний. Мы довольно быстро поняли, что благодаря Владимиру на проблему дури в нашем районе обратили внимание наверху. И там начали настоящие зачистки. Криминал, связанный с распространением, пачками начали грести.

Я слушал и чувствовал спокойное, глухое удовлетворение. Всё произошло именно так, как я тогда и рассчитывал. И это не могло не радовать.

— Ну а мы с пацанами, — продолжил Миша, — этой возможностью воспользовались. Провели свою зачистку сначала на районе, а потом и по городу. Потихоньку начали оттеснять от власти тех, кто ставил криминал во главу угла. Не быстро, конечно и не без потерь, но шаг за шагом.

Миша снова замолчал, на этот раз за молчанием чувствовалось эхо тяжёлой, долгой работы, которую не принято пересказывать подробно. Я смотрел на него и ясно понимал, что именно в тот момент Миша действительно стал тем, кем я его готовил быть.

— Увы, таких, кто ставил криминал выше человеческого, оказалось достаточно много, — продолжил Миша. — Были и те, кто думал только о том, как обогатиться здесь и сейчас, совершенно не задумываясь о том, как потом жить дальше и какой будет страна. Мы потихоньку убрали всех этих беспредельщиков и тех мерзких подонков, которые были уже конкретно отбитые на голову. Так мы и навели порядок — сначала на районе, а потом и в нашем городе.

Я покивал, переваривая услышанное.

— А тот, кто выжил… Аля Крещенный, — спросил я, сделав вид, что не сразу вспомнил его имя. — Он как-нибудь объяснился?

Для меня это был принципиально важный момент. Именно этот вопрос сидел во мне с того самого мгновения, как они начали рассказывать о взрыве. Мне нужно было понять, как этот конченый предатель сумел выйти сухим из воды, почему Аля не попал ни под зачистку правоохранителей, ни под нашу собственную.