Физрук 3: Назад в СССР - Страница 6

– Да.

– А почему – именно тебя?

– Не знаю… Я из техникума домой шел… Подходит ко мне мужик, корочки красные показывает и говорит: «Гражданин Гроздин, Мирослав Владиславович?». Я ему: «Да! А в чем дело?». Он: «Органам требуется ваша помощь!» Ну я, конечно, согласился. И он мне все это, насчет нападения хулиганов, и выложил… Гражданин Гроздин, Мирослав Владиславович? – Не знаю… Я из техникума домой шел… Подходит ко мне мужик, корочки красные показывает и говорит: «Гражданин Гроздин, Мирослав Владиславович?». Я ему: «Да! А в чем дело?». Он: «Органам требуется ваша помощь!» Ну я, конечно, согласился. И он мне все это, насчет нападения хулиганов, и выложил… Да! А в чем дело? – Не знаю… Я из техникума домой шел… Подходит ко мне мужик, корочки красные показывает и говорит: «Гражданин Гроздин, Мирослав Владиславович?». Я ему: «Да! А в чем дело?». Он: «Органам требуется ваша помощь!» Ну я, конечно, согласился. И он мне все это, насчет нападения хулиганов, и выложил… Органам требуется ваша помощь! – Не знаю… Я из техникума домой шел… Подходит ко мне мужик, корочки красные показывает и говорит: «Гражданин Гроздин, Мирослав Владиславович?». Я ему: «Да! А в чем дело?». Он: «Органам требуется ваша помощь!» Ну я, конечно, согласился. И он мне все это, насчет нападения хулиганов, и выложил…

– А Симочка тут при чем?

– Ну-у… – понурился «гражданин Гроздин». – Я похвастаться хотел, что вот какой человек ко мне за помощью обратился…

– А она что?

– Ну она говорит, что правильно, пусть хотя бы твои дружки этого физрука немного проучат, а то он мне проходу не дает…

Вот же тварь!

– А мужик этот, с корочками, небольшого роста, с залысинами? – уточнил я.

– Ну да, – кивнул Мирослав, – он такой… такой…

– Плюгавенький, да? – подсказал я.

– Да, похоже…

– Так как дружков, говоришь зовут?

– Ну они же не виноваты… – заканючил он.

– Ни хрена-се, не виноваты!.. А если бы они мне черепушку проломили?..

– Только вы не говорите, что это я навел…

– Не ссы, С-славик…

– Фимка Хромов, кликуха Фомка, Колька Борзиков, он же Борзой и Пашка Саранский, по кличке Сарай, – перечислил Гроздин.

– Адреса?

– Да они все в нашем доме живут, на Заречной десять…

– Ладно, Мирослав, – сказал я. – Можешь быть свободен. Держи язык за зубами, и никому о нашем разговоре. Тем более – Симочке… И вообще, мой добрый совет – держись от нее подальше, пока она тебя до беды не довела…

– Спасибо! – пробормотал тот. – До свидания!

– Покедова!

Я снова остался один. Мне было о чем подумать. Неужто все-таки Киреев?.. Взять все и рассказать старлею Свиридову. Пусть допросит этого Гроздина, Мирослава Владиславовича… Пощупает Фомку, Борзого и Сарая… А там, глядишь, и до этого оборотня в погонах, капитана Киреева доберется… Должна же быть в МВД служба собственной безопасности!.. Хотя нет, она в девяностых появится, а сейчас за личным составом бдят кадровые подразделения и замполиты.

Как законопослушный гражданин, я обязан так поступить… Однако кое-что следует уточнить… И я решил, что уточню сразу, как только оклемаюсь. Имена, кликухи и адрес у меня есть. Остальное – дело педагогической техники.

После обеда пришла Пелагея Ивановна. Ей я обрадовался, как никому другому из посетителей. Даже больше, чем Илге. Мама Шурика не стала лить слезы и жалобно причитать. Она лишь вздыхала и пичкала меня домашними вкусностями. Так что я почувствовал, что больничный ужин точно пропущу. Пелагея Ивановна обрадовалась известию о моей завтрашней выписке и пообещала заехать за мною на такси. Что ж, меня такой вариант вполне устраивал. Пусть проявит заботу о сыне, я не против.

Едва ушла мама Санька, как посетители повалили скопом. Сначала пришли Карл и Витек, а следом – делегация от учащихся 22-й школы: Красильников, Зимин, Сидоров, Кривцов и Абрикосов. В палате стало шумно. Вся эта компания не столько расспрашивала меня о происшествии и самочувствии, сколько делилась новостями. Оказалось, наш фильм «Алька и Три мушкетера» отправили в Москву, для участия во Всесоюзном фестивале любительских фильмов. Правда, пока только для предварительного отбора, но если его примут к показу, появится возможность съездить в столицу.

Вечером заскочила Илга. Она уже знала, что меня утром выписывают и пришла просто потому, что обещала. Мы с ней поболтали о том, о сем. Илга рассказывала о Пелагее Ивановне, восхищаясь ею. Странно, но мне было почему-то приятно. Вероятно, часть души Шурика все еще оставалась во мне, несмотря на удар по башке в темном проулке. Когда последняя посетительница ушла, я с удовольствием завалился спать. Мне хотелось поскорее оказаться в завтрашнем утре, потому что надоело торчать в больнице.

Утром я еле дождался обхода, и когда завотделением благосклонно кивнул на предложение Олега Борисовича меня выписать, я чуть было не подпрыгнул от радости. Едва обход покинул мою палату, я кинулся на сестринский пост, звонить Пелагее Ивановне. Она сказала, что скоро приедет. Я получил выписку, оделся и сел в коридоре ждать. Здесь меня и застала Наташа, которая, по окончанию врачебного обхода, сменила Веру и заступила на сутки. Соблазнительная сестричка остановилась напротив меня.

– Покидаете нас, Саша? – осведомилась она.

– Да, выписали вот…

– Телефончик мой не потеряли?

– Нет! – я хлопнул себя по нагрудному карману.

– Ну надеюсь, что имя мое не забудете тоже.

Наташа повернулась и, переступая ладными ножками, двинулась вдоль по коридору. А навстречу ей показалась мама Санька. Мне пора. Пелагея Ивановна поцеловала меня в щеку, и мы с ней покинули больничный корпус. Такси довезло нас до дому. Я первым делал принял душ, а потом мать Шурика меня накормила. Чувствовал я себе вроде неплохо, но решил пока не выходить из дому. Нужно было убедиться, что ударенная голова в решительный момент не подведет.

Впервые с моего попадания в тело Александра Сергеевича, я мог никуда не спешить. Уйма свободного времени породила проблему, чем его заполнить. Я включил телек, но посреди рабочего дня показывали только настроечную таблицу. Просто крутить магнитофон было как-то глупо. И я решил что-нибудь почитать. Благо, у Илги было кое-что из художественной литературы. Правда, все серьезное – ни детективов, ни фантастики. Пришлось взять второй том собрания сочинений Чарльза Диккенса с первой частью романа «Посмертные записки Пиквикского клуба».

Откровенно говоря, никогда не любил читать. В школе книжки вызывали отторжение уже одним своим видом, потому что напоминали о пыльных классах, нудных нотациях учителей и двойках в дневнике. То ли дело – кино! В военном училище полюбить чтение мешало понимание необходимости зубрежки, написанного в учебниках по тактике и в уставах. На службе тоже было не до книг, а уж потом, когда я, очертя голову, кинулся в водоворот полубандитского бизнеса – тем более.

И уже здесь, в 1980-м, я успевал читать книжки только по педагогике и карате. То есть, как ни крути, а книжку, развлечения ради, сегодня я взял впервые за энное количество лет. И мне понравилось. Оказалось, что это чертовски интересно на время выпасть из повседневности, погрузиться в совершенно незнакомый прежде мир. В предыдущей жизни мне приходилось бывать на Британских островах. В удачные дни я мог позволить себе слетать на матч между «Манчестер Юнайтед» и «Челси», попить стаута в пабе и вернуться к ночи в Москву, но значит ли это, что я знаю Англию, как страну? Да нет, конечно. И вот теперь книга, написанная больше ста лет назад, втянула меня в неспешное течение событий, так что даже жалко было отрываться от книжки, когда Пелагея Ивановна позвала меня обедать.

– Ты как всегда – с книжкой, – сказала она то ли с упреком, то ли с похвалой, когда я появился на кухне с толстым томом под мышкой.

Из этих слов я сделал вывод, что мой предшественник, в отличие от меня, читать как раз любил. Может потому мне так легко зашел Диккенс? Как бы то ни было, спасибо английском классику, что он подвернулся мне под руку как раз, когда у меня гостит мама Шурика. Не хотелось, чтобы она заподозрила неладное, хотя до правды ни ей, ни кому другому в этом мире все равно не добраться. Не случись это со мною, я бы и сам, ни в жизнь, не поверил, что после смерти душа не исчезает, подобно электрическому току в выключенной лампочке, а переносится в другое тело, к тому же – обитающему в прошлом.