Физрук 10: Назад в СССР - Страница 10

Наступает утро. Философ едет на велосипеде по шоссе, старательно объезжая разбросанное тряпье, брошенные чемоданы, детские игрушки, расколотые вазы и цветочные горшки с умирающими комнатными растениями. Возле здания, на фронтоне которого написано: «АВТОСТАНЦИЯ», он спешивается. Вокруг никого, но тишины нет. Отовсюду слышится потрескивание, шорохи, шелест. Тучи расходятся, между обветшалых стен домов просачиваются лучи восходящего солнца. Город становится прозрачным, будто нарисованном на стекле. Рядом останавливается «ГАЗончик» с откинутым брезентовым верхом. В нем сидят Голубев, осунувшийся и похудевший и Тельма – усталая и угрюмая.

– Садитесь! – говорит врач, распахнув дверцу.

– Благодарю! – отвечает Философ и забирается на заднее сиденье. – Рад видеть тебя, Тельма.

– Взаимно, – откликается она.

– Где дети?

– С детьми все в порядке. Игорь согласился, а Илга – отказалась.

– Отказалась – от чего? – уточняет Философ. – Ты так и не сказала мне – где она? Я видел Люсьену, но с нею не было дочери.

– На хуторе она, у бабушки, – отвечает девушка. – Она отказалась, поэтому – на хуторе.

– Да от чего она отказалась и, заодно, на что согласился Игорь? Он хоть знает, что отец его погиб?

– Знает. Он теперь все знает. А для того, чтобы удовлетворить твое любопытство, придется прочесть целый курс.

– Ладно, держите при себе свои секреты!

Вездеход катит по городским улицам, подпрыгивая на брошенных чемоданах и детских колясках. Философу хочется закурить, еще больше – выпить, а еще больше – задавать вопросы. Он держится, но надолго его не хватает. Тельма протягивает ему бутылку, а затем – пачку сигарет. Философ расценивает ее отзывчивость, как разрешение спрашивать.

– А где же ваши мертвецы, инсектоморфы то бишь? – интересуется он. – Идут пешком?

– Мертвецов нет, – отвечает врач. – Они выполнили свою миссию и нашли окончательное успокоение.

– Какую миссию? Напугать до смерти городских обывателей?

– И это тоже. Сами понимаешь, что иначе обывателя не сдернешь с насиженного места, но главное, что мертвые покинули эту землю, чтобы окончательно очистить ее для нового посева.

– Отлично, но ты не ответил мне про инсектоморфов.

– Инсектоморфов тоже больше нет. Можешь считать, что их не было.

– «Где лебеди? – А лебеди ушли. А вороны? – А вороны остались…» – цитирует Философ.

– Здорово сказано, – ворчит Голубев, – но один старый жирный ворон смертельно хочет спать…

– И еще сказано, – не унимается его собеседник: – «Я – это бросок природы, бросок в неизвестное. Может быть, во что-то новое, а может быть, в ничто!»

– И это отменно сказано, – соглашается врач. – Тебя куда подбросить?

– Черт его знает, я бы хотел найти свой чемодан, там моя папка с рукописью.

– Да вон твой чемодан. У тебя под ногами. Скажи спасибо Тельме, это она его разглядела среди груды хлама.

– Сердечно благодарен! – откликается Философ, выдергивая на сиденье злосчастный чемодан, извлекая из него папку, а его самого выбрасывая из машины. – Теперь везите меня, куда хотите.

– Везите нас ко мне, – отвечает Тельма. – И побыстрее. Слышите шум?

Философ и врач прислушиваются.

– Что это? – спрашивает последний.

– Плотина, – говорит девушка. – Ее окончательно прорвало. Самое позднее – через час она смоет город.

– Так вот почему все удрали! – восклицает Философ. – А теперь давайте, колитесь, что здесь все-таки происходит?

– Расскажи ему, Тельма, – просит Голубев. – И постарайся не очень монотонно, а то я засну за рулем.

– Так может тебя подменить?

– Нет. Лучше меня никто не знает строптивого нрава этой лошадки. И если один из рукавов приближающегося потопа, вдруг попытается перерезать нам дорогу, любой из вас может растеряться и нажать не на ту педаль.

– Тогда – жми на всю катушку! – бурчит Философ. – Кажется шум становится громче!

Он оглядывается и ему чудится, что он видит, как водяной вал врывается в старый город. Языки мутной воды растекаются по улочкам, подмывая газетные киоски и рекламные тумбы, подхватывая брошенный скарб, смывая мусор, низвергаясь в подвалы, переполняя ливневки, затапливая оставленные на улицах автомобили, автобусы и трамваи, поглощая велосипеды и мотоциклы. Вода выдавливает витринные стекла, пропитывает ковры в квартирах, кастрюли, чашки, глубокие тарелки всплывают, книжки, журналы, устаревшие газеты, фотографии, детские рисунки водовороты выносят сквозь окна первых этажей. Словно орда кочевников, внезапно атаковавшая город, потоки воды продолжают путь, унося награбленное добро дальше.

– Ну-с, я жду объяснений, – говорит Философ. – И мне кажется, что имею на это право. Даром я что ли таскал инсектоморфа на закорках, бродил по болотам, корячился, чтобы добраться до каких-то долбанных коконов, похожих на мужские причиндалы, сочинял, как безумный, «Процесс-два», пятился от мертвецов, рожающих белые шары, терпел истерики борзописца, который, кстати, застрелился в религиозном экстазе, когда увидел Бога в лунном пенсне… Я ничего не забыл?

– Ты забыл, что сдал фашиста Соммера, – безжалостно напоминает Тельма. – И еще – выступал перед школьниками, которых едва не увел с помощью шара, изготовленного Мастером. Кстати – где он?

– А черт его знает… Потерял где-то…

– Корабельников застрелился? – уточняет врач.

– Да, прямиком в собственной прихожке…

– Героя убил страх, – задумчиво бурчит Голубев. – И мне кто-то еще будет говорить, что человечество заслуживает лучшей… – Он осекся. – А ну, ребятки, держитесь!

Врач оказывается пророком. Старый «козлик» и без того мчится во всю прыть, а теперь его владелец топит на всю железку, но вода догоняет. Параллельно с дорогой, которая проходит по высокой насыпи, появляется мутный пенный поток. Он выглядит вполне мирно и кажется, что так и будет катить рядом с насыпью, словно по заранее проложенному руслу, но это мирное сосуществование двух стихий лишь иллюзия. И водитель и пассажиры видят, как проседает дорожное полотно. На асфальте появляются трещины. «ГАЗончик» начинает подпрыгивать на них, как будто он и впрямь козел, но в какой-то момент часть насыпи впереди обрушивается.

Голубев проявляет чудеса вождения. Он разгоняет машину до предельно возможной для нее скорости. Она подпрыгивает на вздыбленном куске асфальтового покрытия и словно с трамплина перелетает по другую сторону промыва. Дорога позади перестает существовать, как единое целое. Впереди она идет в гору, так что опасности больше нет и врач сбрасывает скорость. Пассажиры получают возможность выдохнуть. Философ откупоривает бутылку, делает большой глоток и протягивает спиртное своей спутнице.

– Наконец-то нормальная выпивка, – бурчит он при этом. – Кто-нибудь может объяснить, почему в гостинице спиртное превратилось в воду? Это уже дьяволом попахивает… Христос превращал воду в вино, следовательно только его антипод может совершить обратное.

– А ты разве верующий? – спрашивает Голубев.

– Верующий, – отвечает Философ.

– Ну тогда знай, дьявол тут ни причем, – бормочет врач. – Обыкновенный химический процесс.

– Ладно. К черту детали! Мне обещали рассказать о том, что здесь происходит.

– Только не в этой трясучке, – говорит Тельма, – вот приедем ко мне, накормлю вас и тогда расскажу… Кстати, Эрнест Иванович, не пропустите поворот.

Врач не пропускает поворот и через некоторое время «ГАЗончик» останавливается у ворот старого дома полковника Ильвеса. Они входят под его полутемные своды. Голубев сразу уходит в гостиную и заваливается на диван. Через некоторое время слышится его храп. Тельма растапливает титан для нагрева воды и отправляет Философа в ванную мыться. Когда тот выходит, вымытый до скрипа, с мокрыми волосами и в банном халате, то обнаруживает, что хозяйка уже успела приготовить завтрак.

Они решают не будить врача, а позавтракать вдвоем. На улице вовсю сияет солнце и золотая и красная листва на деревьях сверкает, как драгоценные россыпи. Даже представить трудно, что где-то неподалеку затоплен город, покинутый даже покойниками. Уплетая омлет с ветчиной, Философ старается не думать об этом. А его подруга молчит. Они наслаждаются чистотой, пищей и покоем. Потом у них возникают иные потребности. И утолив иной голод, они, наконец, готовы говорить на темы, далекие от простых человеческих радостей.