Финт простака - Страница 2

Стернвуд принялся расхаживать по кабинету.

– Мы были с твоим отцом добрыми друзьями. Ради него дам тебе еще шанс. На этот раз тебе придется выполнять совсем другие обязанности.

– Благодарю, сэр. – Я вздохнул свободнее.

– Не торопись с благодарностями. – Стернвуд снова уселся за стол. – Работа, Чад, особая. Или ты ее одолеешь, или она прикончит тебя. Работенка не для лодырей. Вцепись в нее – и ты выплывешь. Я серьезно. Это твой последний шанс. Чтобы немножко взбодрить тебя, я повышаю тебе зарплату на сто пятьдесят долларов. Но смотри не обольщайся: отработать тебе придется каждый цент.

Я застыл. Только одна должность подходила под описание, а уж она-то мне совсем ни к чему: язва банка, кошмар Лидбиттера, работа, от которой он облысел в полгода.

Стернвуд разулыбался:

– Ну, я вижу, Чад, ты уже догадался. С этой минуты надзор за счетами Шелли на тебе.

Наверное, вы знаете все о Джоше Шелли и о том, как он сделал свои миллионы, выпуская тракторы для ферм, а потом удвоил состояние, переведя заводы на производство танков.

А вот чего вы, возможно, не знаете, так это того, что когда он умер в 1946 году, то оставил всю недвижимость, а также семьдесят миллионов, своей единственной дочке Вестал. Управление своим состоянием и вкладами он доверил Тихоокеанскому банку с оговоркой в завещании, что, если Вестал не понравится, как банк управляет делами, она вольна поместить капитал в другой.

Многие банки и фирмы по управлению отдали бы правый глаз, чтобы получить капитал в свое распоряжение. Тихоокеанский скоро обнаружил, что денежки, которые им удавалось выманить из мисс Шелли, тяжеленько им достаются.

Вестал Шелли была стервой чистейшей воды, можете даже не сомневаться. Сколько лет ее наставлял старик Джош, а не мне вам напоминать, что это был за тип. До его смерти жилось ей паршиво. Он держал дочку на скудном денежном пайке, запугивал, не разрешал водить компанию с мужчинами, никогда не устраивал для нее приемов. Двадцать лет она прожила в строгости и одиночестве, точно монашка.

Будь она милой и доброй, ей можно было бы даже посочувствовать, но ни милой, ни доброй она не была. Пошла дочурка в папашу. Жестокая, злобная, алчная. Так что, когда наконец отец ее сыграл в ящик и на нее свалилось семьдесят миллионов, она вырвалась из одиночного заключения, словно разъяренный бык, жаждущий крови.

За шесть лет по меньшей мере пятнадцать лучших клерков Тихоокеанского банка занимались состоянием Шелли. Они или сами поднимали лапки кверху, доведенные до отчаяния, либо Вестал требовала, чтобы их убрали, якобы из-за их некомпетентности.

Лидбиттер продержался дольше других. Восемь месяцев он служил Вестал словно раб, и если бы вы видели его, когда он начинал эту службу и в ту минуту, когда он передавал дела мне, то поняли бы, как невероятно тяжки были эти обязанности. Счет Шелли служил предметом нескончаемых банковских шуточек, но поверьте мне: тот, у кого он висел на шее, не хохотал над этими остротами.

Я отправился выложить новость Лидбиттеру. Он поднялся и, хотите верьте, хотите нет, задрожал по-настоящему, зримо, с головы до пят.

– Ты серьезно?

– Вполне. Принимаю от тебя дело прямо сейчас, такая мне невезуха.

– Тогда пойдем в комнату Шелли, введу тебя в курс.

В комнате от пола до потолка громоздились полки с папками. Тут стояли все документы до последнего: расписки, контракты, каждый клочок бумаги, касающийся богатства Шелли, находился тут. Пятнадцать простофиль потели, создавая четкую надежную картотеку, так что, если вдруг мисс Шелли вздумается позвонить и спросить о ренте или дивиденде, бедолага, который в данный момент галерничал тут, сумел бы выдать информацию без проволочки.

Когда Лидбиттер начал с папки «А» с явным намерением добраться до «Я», я прервал его:

– Эй, минутку! – Я примостился на стол. – На фиг мне вся эта галиматья! Давай опустим.

Он воззрился на меня, точно я признался в том, что укокошил собственную мамочку.

– Но ты должен знать! Эти папки – основа счета. Несешь черт знает что.

Я недоумевал, чего это он повернулся вдруг ко мне спиной.

– Ты должен знать, где что искать. – Голос у него вдруг сел, я даже испугался. – Ты не отдаешь себе отчета, какая огромная ответственность лежит на тебе. Мисс Шелли требует высочайшего уровня компетентности. Ее счет, пожалуй что, самый крупный в стране. Потерять банку его нельзя ни в коем случае!

– Между нами говоря, – я закурил, – сердце у меня не разорвется, если и потеряем. Может, ты или Стернвуд воображаете, будто я тут ночей спать не буду, так очень зря. – Он ничего не ответил, стоя неподвижно, спиной ко мне, опустив голову, вцепившись в ящик. Я видел, что его по-прежнему бьет дрожь. – Что такое, Том? – встревожился я. – Тебе что, нехорошо?

Тут произошло нечто, чего я в жизни не забуду, мне даже муторно стало. Он спрятал лицо в ладони и зарыдал, точно баба-истеричка.

– Да что случилось-то, Том? Давай сядь, успокойся.

Я обнял его, проводил к стулу, усадил. Он свалился на стул мешком, по-прежнему не отрывая рук от лица и рыдая. Вид у него был до того жалкий и убитый, что я почувствовал не презрение, а жалость и тревогу. Похоже, тут не слабоволие, а человек, дошедший до края.

– Ну давай, легче, легче, – похлопал я его по плечу. – Давай успокойся, ты уже большой мальчик.

Вытащив платок, он вытер лицо. Печально было наблюдать, каких трудов ему стоит совладать с собой.

– Я… я… извини, не знаю, что это на меня напало. Нервы шалят… – Он снова отер лицо. – Прости, Винтерс… нечаянно как-то получилось.

– Ничего, забудь. – Я сел за стол. – Вид у тебя измученный. Ты что, перетрудился?

– Ты не представляешь, что это за баба! – вырвалось у него. – Я так старался угодить! Землю носом пахал! Не хотел терять работу. Стернвуд пообещал мне повышение в конце года. Старшенький-то мой в школу идет, и повышение покрыло бы все расходы. Но мисс Шелли прослышала про повышение. Она всегда и все слышит. И давай придираться! То не так, то не эдак! Что мне вынести пришлось последний месяц! Не представляешь! И вот теперь всему конец. Хоть бы предупредили, хоть бы словечко сказали!

– Но почему она-то не хотела, чтобы тебе зарплату повысили? – недоумевал я, прикидывая: может, бедняга свихнулся от усердной работы?

– Ты погоди! – прерывисто вздохнул он. – Погоди, погоди! Собьет с тебя самоуверенность твою! Ей вообще не нравится, когда кому-то везет. Не по нутру, когда другому хорошо. Только тебе почудится, будто ты научился с ней обходиться, хлоп – оказывается, ситуацией-то управляет она. Человека в покое ни на миг не оставляет, даже ночами звонит. То одно, то другое – то спросит, то напомнит. На этой неделе три раза вытаскивала меня из постели. Посылает за мной дважды на день. Бросишь тут все и мчишься к ней, а там приходится часами сидеть, дожидаться, а потом выходит секретарша и объявляет, что мисс Шелли занята, принять не может. Сижу тут потом допоздна, наверстываю упущенное. Через пару месяцев станешь таким же, как я.

– Думаешь? – высокомерно спросил я. – Ошибаешься, дружок! Смею тебя заверить, уж с женщинами-то я умею управляться. На мне эта мерзавка верхом не покатается. Вот посмотришь!

Я пометил в блокноте: позвонить Вестал Шелли 15 мая в 11 утра. Нельзя сказать, чтобы я особо готовился к встрече оставшуюся неделю: так, научился ориентироваться в папках, а детали запоминать даже не пытался. От Лидбиттера толку было мало. Неважно себя чувствовал. Он посвятил меня только в самые важные пункты, но уж действительно критические.

Не так давно мисс Шелли выдвинула три требования, на которые Лидбиттер не пошел. Вот она и надавила на Стернвуда, требуя убрать непокорного клерка. Итак, во-первых, она потребовала, чтобы норковое манто, недавно ею купленное, стоимостью в двадцать пять тысяч долларов, было представлено налоговому управлению как расход на деловые нужды и включено в соответствующую графу. Лидбиттер справедливо указал, что такое требование нелепо, налоговое управление решит, что в банке все с ума посходили.