Философский словарь - Страница 2

В некоторых других случаях потери носят частичный характер. Так, слово homme по-французски имеет два значения: «мужчина» и «человек». Здесь переводчик стоял перед выбором – какое из двух значений предпочесть? Мы остановились на втором, более широком и более значимом в философском контексте (в словарной статье автора его толкованию посвящено в несколько раз больше места, чем объяснению первого значения). Поэтому статья Homme в русском варианте фигурирует под термином «Человек», а от определения термина «Мужчина» пришлось отказаться.

К счастью, общее число «подводных камней» подобного рода в процентном отношении незначительно, и в целом объем книги остался практически тем же, что и в оригинале.

Еще одно замечание касается терминов, заимствованных из античного философского словаря и традиционно сохраняющих латинское написание, в том числе и на языках, не пользующихся латиницей, – conatus, clinamen и ряда других. Способ выделения каждой из таких статей в отдельный раздел (по первой букве латиницы) показался нам неоправданно тяжеловесным, и мы включили их в общие буквенные разделы, руководствуясь фонетическим признаком (так, оба указанных термина читатель найдет в разделе слов на букву К).

В своей статье о словарях Андре-Конт Спонвиль подчеркивает условный характер организации словарного материала в алфавитном порядке, который на самом деле есть не что иное, как разновидность беспорядка. Мы «перетасовали» все словарные статьи в соответствии с «беспорядком» русского алфавита и надеемся, что автор книги и читатель русского перевода простят нам эту вольность.

В одном из интервью журналу «Монтань» («Гора») Андре Конт-Спонвиль специально подчеркнул: «Я задумал эту книгу не как словарь по философии, а именно как философский словарь, стремясь в первую очередь выразить в ней собственную систему взглядов». Действительно, словарей по философии, содержащих отстраненное («объективное») изложение философских учений и доктрин, существует много. Словарей, являющих собой смелую попытку автора в рамках единой концепции проникнуть в существо теоретических, а также практических вопросов, волнующих человека, появляется гораздо меньше. Таков «Философский словарь» Андре Конт-Спонвиля.

А. П. Поляков, научный редактор

Почему я решил написать философский словарь? Из любви к философии и к определениям.

Ни один язык не способен мыслить, но мышление возможно только на конкретном языке, благодаря языку, а порой и вопреки языку. Вот почему нам нужны слова. Вот почему одних слов нам мало. Слова – наш инструмент, и каждый пользуется им как умеет. Ради красоты речи? Нет, это была бы лишь риторика. Ради красоты мысли и наполненности жизни, а это уже философия, вернее говоря, здесь-то и начинается философия. «Для правильных поступков необходимо верное суждение», – говорил Декарт. Это подразумевает, что мы должны знать, о чем говорим и что именно говорим; это подразумевает, что мы должны обладать опытом и опираться на определения. Опытом нас снабжают мир и жизнь. Определения нам приходится вновь и вновь изобретать самим.

Ни одно слово не имеет абсолютного, вечного смысла. У него есть лишь значения, диктуемые употреблением, а значит, всегда возможны другие слова и иные употребления. Поэтому смысл слов без конца меняется как во времени, так и в пространстве; он зависит от контекста, от ситуации, от личности говорящего, от занимающих его проблем. Особенно справедливо это в отношении философии. Каждый, кто занимается философией, обращается к «речи и рассуждению», как отмечал Эпикур, следовательно, обращается к словам, одновременно подстраиваясь под них и подстраивая их под себя. При этом надо еще донести свою мысль до других. Чтобы тебя поняли, необходимо согласие, пусть приблизительное и временное, относительно некоторого количества определений. Как иначе вести диалог, аргументировать свои выводы, убеждать других в своей правоте? Любое философское учение выражается с помощью слов, чаще всего заимствуемых из обиходного словаря. Но философ по-своему обрабатывает эти слова, делая их более точными, более строгими, более ясными, – он обогащает или воссоздает их смысл. Философия пользуется заемными словами, но идеи, понятия и концепции она изобретает самостоятельно. Процесс этот бесконечный. Язык – не более чем материал, и каждый волен сотворить из этого материала собственный мир, построить из него здание собственной мысли. Одних определений для этого мало. Но возможно ли надеяться на успех предприятия, вообще обходясь без определений?

Эта книга родилась из восхищения автора перед двумя шедеврами – «Философским словарем» Вольтера (1) и «Суждениями» Алена (2). Для меня они и образец, достойный подражания, и вызов, требующий ответа. Кому-то подобное соседство покажется странным – разве можно написать книгу, задуманную как продолжение двух других, к тому же столь непохожих друг на друга? Но сама трудность замысла стала для меня дополнительным стимулом к осуществлению этой попытки. А удовольствие, не покидавшее меня во все время работы, служило мне надежной поддержкой. Человек не обязан писать книги. Но тот, кто пишет книгу, не обязан изнывать от скуки.

Одно признание в том, какие именно книги я взял себе за образец, уже объясняет, в какой тональности написан настоящий «Философский словарь» и к какой аудитории он обращен. Ученых педантов предупреждаю сразу: я не намеревался сочинить исторический труд или блеснуть эрудицией. Напротив, меня вело желание с максимально возможной свободой выразить собственные мысли, изложив их в алфавитном порядке, который с равным основанием достоин именоваться алфавитным беспорядком, и единственным ограничением, что я перед собой ставил, было стремление найти определение конкретному заявленному слову.

Итак, эта книга представляет собой сборник дефиниций? Именно таким был мой первоначальный замысел, но постепенно он расширился. «Я поглощен задачей отчитаться в алфавитном порядке перед самим собой во всем, что я должен думать об этом и том мире», – писал Вольтер в письме, адресованном г-же Дю Деффан (3). К тому же самому стремился и я. На вопрос о сюжете этой книги я хотел бы ответить словами Рене Помо, автора предисловия к «Словарю» Вольтера: «Все, что может быть выстроено в алфавитном порядке, иначе говоря – все на свете». Следовательно, я задумал написать бесконечную книгу – во всяком случае, теоретически бесконечную, и в силу этого не способную претендовать на исчерпывающую полноту. Принимаясь за работу, я заранее смирился с мыслью, что довести ее до конца будет нельзя. Это отчасти извиняет тот факт, что книга получилась такой длинной – ведь по сравнению с тем, какой она могла бы быть, это пустяки. «Если вы не испытаете ко мне никакой благодарности за то, что я вам рассказал, – предупреждает Дидро читателя в предисловии к “Жаку” (4), – будьте хотя бы признательны за то, о чем я не рассказал». А ведь Дидро поведал нам всего лишь одну конкретную историю! Что же делать тому, кто намерен изложить целую философию? Я питаю беспредельное восхищение к Дидро, который со товарищи решился на смелую авантюру издания огромной «Энциклопедии». Но ближе мне, во всяком случае в этом плане, все-таки Вольтер, одобрявший только «прикладной энциклопедизм». Он довольно сдержанно отнесся к попытке Дидро и Д’Аламбера (5) составить немыслимо пространный «Словарь», хотя и не отказался от сотрудничества с ними. Руководствовался он соображениями практической пользы. Если бы Евангелие, говорил он, состояло из бесчисленного множества томов, мир никогда не стал бы христианским. Я никого не собираюсь обращать в свою веру, но не вижу ничего отталкивающего в том, чтобы быть полезным. Поэтому на всем протяжении своего труда я старался быть как можно более кратким. Я не боялся показаться неполным – я боялся быть скучным.

В своем настоящем виде этот том не заменяет ни одного из доступных читателю словарей, прежде всего – тех двух изданий, с которыми я сам чаще всего консультировался по ходу работы. Речь идет о коллективных трудах, вышедших в начале и в конце минувшего века благодаря усилиям Андре Лаланда (6) и Сильвена Ору (7). Но и эти два словаря не заменят моего. Язык у нас один на всех. Философия у каждого своя.