Филипотен - Страница 2

Теперь принципы Филипотена стали более устойчивыми, ибо он начал понимать самое основное. Так, например, из туалетов его жены были навсегда изгнаны белый и зеленый цвета, что придавало платьям этой дамы несколько странный и непривычный вид. Цифра V произносилась в доме Филипотена крайне редко[5] и всегда шепотом. Наконец, кухарке было запрещено подавать к столу груши[6] под страхом наказания по всей строгости закона.

Оставалось облачить в патриотические цвета Пулотена.

Пулотен — это сын Филипотена, шестилетний крепыш, который не столько употребляет, сколько теряет носовые платки, но все же подает большие надежды, если принять во внимание, что когда маршал Лобо позволяет ему сопровождать отца на смотр, он кричит: «Да здравствует король-гражданин!» — до тех пор, пока он сам и все его маленькие товарищи не осипнут окончательно.

Одеть его национальным гвардейцем — идея заурядная, по одному этому она должна была прийти на ум Филипотену. Но идея разрослась, расширилась и привела к весьма примечательному проекту, осуществить который и поторопился Филипотен. Он решил соединить все роды оружия доблестной национальной гвардии в лице Пулотена, прямого и единственного наследника всех его настоящих и будущих надежд. И вот он заказал ему семь мундиров. В понедельник Пулотен был гренадером; во вторник — артиллеристом; в среду — стрелком; в четверг — охотником; в пятницу — гвардейцем предместья; в субботу — пожарным, а в воскресенье, весь сверкая галунами, он изображал спешившегося конного гвардейца.

В первые дни этой национальной роскоши Пулотен по праву мог считаться самым нарядным солдатом-гражданином in partibus[7] в своем квартале. Но с каждым днем появлялись все новые пятна или дыры на панталонах, куртке или мундире какой-нибудь военной одежды, а так как ее никогда не удавалось вовремя привести в порядок, то в конце концов это привело к полному смешению родов оружия. И теперь Пулотен объединяет в своем лице все эмблемы почтенной национальной гвардии вперемежку, перестав уже распределять их по дням недели. Он был бы сурово наказан за такую сборную форму, если бы, подобно своему отцу, имел честь стоять на часах перед будкой привратника Тюильрийского дворца.

Это случилось не далее как вчера.

— О! Какая сладостная, восхитительная ночь! — сказал Филипотен, потягиваясь и тараща глаза. — Я видел во сне красное, видел во сне синее, видел трехцветное, я видел даже целую радугу!.. Да, это предвещает счастье всем патриотам!

Филипотен зевнул, протянул руку, чтобы взять газету «Конститюсьонель», и нащупал какое-то письмо; он взял его, вскрыл; это было письмо от бывшего клиента; прочтя его, он едва не лишился чувств от счастья. Покровитель приказывал Филипотену явиться к нему сегодня же в полдень, намереваясь представить его важной особе, которая, наконец, вручит ему назначение на долгожданный высокий пост.

В тот же миг умиленное состояние духа сменилось у Филипотена приступом буйного помешательства. Он прыгал, он кувыркался в одной рубашке и ночном колпаке, поражая своим невиданным и неприличным поведением жену, сына и кухарку.

Но внезапно, подумав о всей значительности человека, который, несомненно, будет представлен министру, Филипотен обрел спокойствие, приличие и способность оценить требования момента.

— Скорее завтрак! Карету! Казимировые панталоны! Желтые перчатки! Парикмахера! Надушенный платок! Лакированные башмаки! Шпагу! Нет, не шпагу — мешочек с камфарой против холеры!

Пробило полдень, когда Филипотен уселся в карету. Он подгоняет кучера, кучер подгоняет лошадей. Поехали.

И вдруг — остановка.

— Что случилось? — кричит Филипотен в нетерпении.

— Да это, сударь, король отправляется инкогнито в Венсен, и кто-то из свиты, расчищая дорогу, поранил мою лошадь; но ничего, сейчас поедем...

— Эй, кучер, ты что, решил останавливаться на каждом шагу?

— Я пропустил экипаж королевы, сударь, она едет в Нельи...

— Кучер, кучер, будь ты проклят! Что же ты не едешь?

— Прошу прощения, извините, хозяин, но вон едут герцоги Орлеанский и Немурский, они спешат на Марсово поле на военное учение. Я уж лучше пропущу их, а то как бы не ранили и вторую лошадь.

В конце концов Филипотен прибыл к своему покровителю, но на целый час позже назначенного срока. И потому был принят, как принимает провинившегося подчиненного начальник, желающий показать свою власть. Филипотен рассыпался в извинениях; ему удалось умилостивить клиента. Тот сообщил, что желанное назначение у него, и вручил бумагу новому должностному лицу...

Вне себя от счастья, Филипотен развернул ее, — в глазах у него замелькало: префектура! отделение! управление!.. Потом он прочел внимательнее... О! Какой обман!.. Его назначили... привратником Страсбургского замка!

— Такого человека, как я!

Не в силах совладать с этим административным разочарованием, Филипотен разразился обвинениями против отечества, которое дает такое ничтожное вознаграждение гражданину, пожертвовавшему ради него всеми богатствами своей бакалейной лавки, всем богатством своих убеждений и чуть ли не всеми богатствами, какие только у него были! Тщетно клиент убеждал его, что хороший гражданин украшает любую должность своим патриотизмом, — Филипотен ничего не слушал. Он вышел с блуждающим взором, бросился бегом по улице, забыв о своей карете, ворвался в шляпный магазин и купил себе красную шапку. Через час он попал в арестный дом. Три часа спустя он лежал на больничной койке в жестокой горячке. Вечером несчастного Филипотена не стало!

Nota. Лиц, не получивших извещения о похоронах, просят собраться завтра в редакции «Карикатуры».

«Карикатура», 22, 29 марта, 5 апреля 1832 г.