Филемон и Бавкида - Страница 3

на базаре не оставили? Э-хе-хе..."

После обеда к дачному забору подъезжала ведомственная машина. Нерасписанный зять помогал доставить Аленушку к деду с бабкой. Из машины вылезала худая с тяжелой челюстью и ярко-белыми ломкими волосами Татьяна, изнемогая под тяжестью заснувшей дочери. Они кубарем скатывались с лестницы ей навстречу. "А вот и наши, а вот и наши, - сюсюкал Филемон. - Давай, Женя, на стол накрывай. Вот и приехали. Внученьку дедушке привезли..." Пообедав, уставшая Татьяна в открытом сарафане собирала ягоды или качалась в гамаке с газетой, а они наполняли водой пластмассовую ванночку, выставляли ее на солнце и вдвоем, стукаясь сгорбленными плечами, купали в ней пузатую, перекормленную Аленушку, которая, выпучив голубые глаза в небо, расплескивала мыльную воду своими пухлыми, неповоротливыми руками. Вечером Татьяна, подчернив брови и густо намазавшись розовой помадой, торопилась на электричку, а они оставались с Аленушкой. Тогда Филемон начинал читать ей сказки: "Я б для батюшки-царя родила богатыря", - бормотал он, сам засыпая и монотонно покачивая детскую кроватку. Аленушка громко икала. "Ай беда какая! сокрушался Филемон. - Водички ей, Женя, малиновой водички внученьке..."

Наикавшись и наглотавшись малиновой воды, Аленушка засыпала. Филемон разворачивал газету. Она домывала посуду узловатыми плоскими пальцами. Усталость одолевала ее, и в голову лезли мысли о том, что завтра нужно опять пойти на базар (забыли купить ревеня - у Филемона нелады с желудком!), перестирать все Аленушкины маечки, вымыть наверху комнату, потому что в пятницу Татьяна может приехать не одна, а с уклончивым нерасписанным зятем, и тут уж надо в лепешку разбиться, но обеспечить им семейный уют, и вкусный обед, и чистое, лоснящееся, сытое до икоты дитя, чтобы у нерешительного мужчины с ранней лысиной и каменными губами появилось твердое ощущение, что вот это и есть его дом, дача, жена и дочь.

"Нет, - хрипел Филемон, грозя куда-то в газету седовласым дрожащим кулаком. - Нет, при хозяине бы такого не было! Перестреляли бы всех к такой-то матери!" Возводил закапанные заграничным раствором мутные глаза на небольшой портрет в траурной рамке. Большеносое, черноусое лицо, снизу подпертое жестким воротником военного френча, ласково и коварно щурилось на Филемона. "Эх-хе- хе, - вздыхал тот, успокаиваясь, - эхе-хе, Евгень Васильна... - И тут же понижал голос: - Женя, я думаю, сообщить бы надо, что еврей этот иностранные газеты достает и читает - это раз, а самое-то главное - "голоса" ловит. С ихнего балкона все слышно. Меня не проведешь! Сообщить бы надо, Евгень Васильна..."

Она насухо вытирала чистым полотенцем растопыренные пальцы: "Себя побереги, Иван Николаич! Ты свое отслужил! Куда теперь сообщать?"

В глубине души ей казалось, что в свое время Филемон допустил промах, слишком рьяно отстаивая ценности комсомольской юности и не соглашаясь на признание каких бы то ни было ошибок известного периода. Его фанатическое упрямство и привело к тому, что сейчас,Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com