Фиалки синие - Страница 3

Остаток дня был длинным, трудным и напряженным. В чем я нуждался сегодня острее всего, так это в отдыхе от Дирижера.

Не могу сказать, в какой момент, где и каким образом я набрался сил и смелости, но в этот вечер я поехал на свидание. С юристом, окружным прокурором округа. Элизабет Мур была очаровательной хулиганкой, милым бунтарем. Особа весьма важная, она настолько обворожительно улыбалась, что при этом и мои губы неизменно растягивались в улыбке.

Мы ужинали в «Марселе», в Фогги-Боттом, местечке, вполне подходящем для подобных встреч. Кухня там французская, с элементами фламандской. Вечер проходил как нельзя более приятно. Я по крайней мере считал именно так и надеялся, что Элизабет разделяет мое мнение.

Когда мы заказали десерт и кофе и официант удалился, Элизабет мягко опустила свою ладонь на мою руку. Наш столик освещало сияние единственной свечи в хрустальном подсвечнике.

— Итак, Алекс, первый этап мы прошли успешно. Мне все понравилось. Но я нутром чую: меня поджидает какой-то неприятный сюрприз. Готова поспорить, поджидает. Все хорошие парни несвободны. По опыту знаю. Ответь, почему ты до сих пор бегаешь на свидания?

Я прекрасно понял, что она имеет в виду, но прикинулся несколько озадаченным.

— Неприятный сюрприз?

Я пожал плечами, хотя на моих губах все же появилась улыбка.

Элизабет громко рассмеялась.

— Тебе тридцать девять? Сорок?

— Сорок два. Спасибо за комплимент, — ответил я.

— Ты с блеском прошел все испытания, по результатам которых я надеялась узнать тебя получше...

— Какие испытания?

— Ты выбрал отличное место для ужина: романтическое, но не слишком. Приехал за мной точно в оговоренное время. Выслушал мою болтовню о вещах, которые меня интересуют. К тому же ты очень привлекателен, хотя я и не придаю этому особого значения. Вот так.

— А еще я люблю детей и радовался бы, если бы у меня их было больше, — добавил я. — Перечитал все романы Тони Моррисон. Неплохо орудую паяльником. При необходимости могу готовить.

— В чем же подвох? — опять спросила Элизабет. — А вообще-то не отвечай.

Наш официант вернулся с кофе и десертом, и как раз в тот момент, когда он принялся наполнять чашку Элизабет, на моем поясе запищал пейджер.

О, черт!

Все пропало!

Я глянул на Элизабет — и моргнул. Я определенно моргнул первым.

— Не возражаешь, если я отлучусь позвонить? Это важно. Я узнал номер — ФБР в Квонтико. Я ненадолго. Тут же вернусь.

Я вышел в уборную, достал сотовый и позвонил Кайлу Крэйгу в Виргинию. С Кайлом меня связывала давняя крепкая дружба, но, с тех пор как я начал сотрудничать с Бюро, мы стали видеться чересчур часто. Он постоянно втягивал меня в распутывание самых кошмарных преступлений из всех, какими только занималось ФБР. Звонки Кайла мне, признаться, осточертели. Что понадобилось ему на сей раз?

Кайл знал, кто ему звонит. Он даже «привет» не потрудился сказать.

— Алекс, помнишь дело, над которым мы работали месяцев четырнадцать назад? Сбежавшая из дома девочка. Ее нашли подвешенной к люстре. Патриция Камерон. В Сан-Франциско совершено два похожих преступления. Вчера вечером, в парке «Золотые ворота». Убийства зверские — самые страшные за последнее время.

— Кайл, у меня свидание с привлекательной, милой, интересной женщиной. Давай поговорим завтра. Я тебе позвоню. Сегодня вечером я отдыхаю.

Кайл засмеялся. Иногда я забавлял его.

— Нана уже сообщила мне, что у тебя свидание. Твоя подруга — юрист, верно? Послушай-ка, я кое-что тебе расскажу. Встречается дьявол с адвокатом. Говорит, может сделать его своим старшим компаньоном, если тот отдаст ему собственную душу и души всех членов своей семьи. Адвокат пристально смотрит дьяволу в глаза и спрашивает: «А в чем подвох?»

Рассказав шутку, Кайл принялся в подробностях, которые мне не хотелось сейчас слышать, описывать, в чем нынешние жуткие преступления в Сан-Франциско перекликаются с совершенным в округе Колумбия. Я помнил ту жертву, Патрицию Камерон. Ее лицо отчетливо всплыло в моей памяти. Я отмахнулся от этого образа.

Закончив беседу — а Кайл любил вдаваться в детали и говорить многословно, — я вернулся к Элизабет.

Она печально улыбнулась, покачала головой и произнесла:

— По-моему, я догадалась, в чем подвох.

Я заставил себя рассмеяться, но на душе кошки заскребли.

— Вообще-то все не так уж и страшно, как может показаться.

Все гораздо серьезнее, Элизабет.

Утром по пути в аэропорт я завез детей в школу. Дженни восемь лет, Деймону только исполнилось десять. Оба отличные, понятливые ребята, но это дети. Уделяешь им каплю внимания, а они забирают гораздо больше, и все равно им, оказывается, мало. Кто-то сказал однажды, не помню, кто именно: «Американских детей объединяет одна беда: они чрезмерно много общаются с мамой и слишком редко с папой». Беда моих чад состояла в противоположном.

— Я быстро к такому привыкну, — сказала Дженни, когда я остановил машину возле школы Сожурны Трут.

Тихо играл диск с записью Хелен Фолашаде Аду — Шаде. Здорово.

— Не привыкай, — ответил я. — От нашего дома до школы всего-то пять небольших кварталов. Когда я был мальчишкой и жил в Северной Каролине, топал на учебу целых пять миль по табачным полям.

— Да-да! — Деймон усмехнулся. — Ты забыл добавить, что топал по этим полям босиком.

— А ведь так оно и было. Спасибо, что напомнил. Я действительно ходил в школу по этим полям босиком.

Дети засмеялись, и я тоже. Я люблю бывать с ними и старательно записываю на пленку своей памяти все подобные моменты. Чтобы потом, когда они превратятся в несносных подростков, с удовольствием просматривать свои «фильмы» и тешить себя. А еще из страха заразиться одной болезнью — не могу вспомнить ни черта. Подхватить ее ничего не стоит.

— В субботу у нас концерт, — напомнил Деймон.

Он второй год пел в Вашингтонском хоре мальчиков, довольно успешно.

— К субботе я вернусь, Деймон. Поверь, на твой концерт я обязательно приду.

— Ты уже несколько пропустил, — ответил Деймон.

Сердце пронзила острая игла.

— Это был прежний я. Теперь я — новый, улучшенный Алекс. И на некоторых концертах я все же побывал.

— Не смеши нас, пап, — сказала Дженни, разражаясь хохотом. У меня смышленые дети. И чертовски упрямые.

— Обещаю, что к субботе вернусь и приду на концерт Деймона, — проговорил я. — Помогайте бабушке по дому. Не забывайте, что ей почти сто лет.

Дженни закатила глаза.

— Маме Нане восемьдесят, а это не так и много, во всяком случае, по ее мнению. Ей нравится и готовить, и мыть посуду, и заниматься уборкой, — произнесла она, имитируя кудахтанье Наны. — На самом деле нравится.

— Значит, в субботу. Буду ждать с нетерпением, — сказал я Деймону.

Ничуть не кривя душой. Хор мальчиков считался гордостью Вашингтона. Я приходил в полный восторг, когда думал, что мой Деймон талантлив и поет в этом коллективе, а главное, когда видел, что он по-настоящему увлечен своим занятием.

— Целуемся, — предложил я. — И обнимаемся.

Дженни и Деймон скривились, но потянулись ко мне, и я вдруг задался вопросом: до каких пор сын и дочь будут согласны чмокать меня в щеки и обнимать? А потому чуть продлил прощание, пока имел такую возможность. Когда для нас с детьми наступают безоблачные времена, непременно возникают обстоятельства, заставляющие меня все испортить.

— Я люблю вас, — сказал я, прежде чем отпустить Дженни и Деймона в школу. — Что надо ответить?

— Мы тоже тебя любим, — в один голос произнесли дети.

— Потому-то и позволяем ставить нас в дурацкое положение целой школой и всеми нашими друзьями, — добавила Дженни и высунула язык.

— Я привез вас сюда на машине в последний раз, — ответил я.

И тоже показал им язык. Они оба побежали к друзьям. Мои дети слишком быстро растут.