Фея Бориса Ларисовна - Страница 2

– Разрешите, Лариса Борисовна, забрать этого молодого человека на некоторое время?

– Куда? – испугался Лутиков, но тут же взял себя в руки, дёрнул плечом и буркнул: – Отпустите! Сам пойду!

Вера Васильевна взглянула на него осуждающе, но плечо отпустила. Она пошла вперёд, а Юнька поплёлся следом. Он сначала думал, что Вера Васильевна ведёт его в кабинет музыки, но нужный поворот они прошли. Тут Юнька испугался по-настоящему. Дальше по коридору был кабинет директора. Он назывался смешно – «приёмная». Лутиков знал, потому что один раз ходил туда с мамой за справкой.

Вера Васильевна шла прямо к кабинету директора и не оглядывалась. Юнька засопел и начал отставать. От страха ноги сами собой заплетались.

Вера Васильевна оглянулась и подождала его. А потом крепко взяла за руку. Лутиков понял, что пропал. Он зажмурился и решил, что в дверях приёмной растопырится, как ёж, ухватится руками и застрянет. И никто не сможет его туда втащить!

Он даже не сразу понял, что они мимо прошли. Вздрогнул, когда Вера Васильевна сказала:

– Лутиков, открой глаза, а то с лестницы упадёшь!

Они и вправду уже до лестницы добрались! Юнька повеселел немного и с опаской оглянулся на кабинет директора. Стоявшие у дверей старшеклассники засмеялись: они-то поняли, почему Юнька зажмурился. Лутиков взглянул на них с презрением. Он приободрился и дальше уже спокойно шёл. Только головой крутил от любопытства: куда же Вера Васильевна его ведёт?

Она привела его в актовый зал. Лутиков снова оробел немножко. С Еленой Сергеевной и с классом он только три раза здесь был. А главное, Юнька совсем не понимал, зачем сюда? Кабинет директора – и тот был понятнее. Вера Васильевна сразу на сцену прошла. Лутиков переминался у входа.

Вера Васильевна отдёрнула тяжёлый занавес, и Юнька увидел рояль. Он и раньше его видел. Ребята в прошлый раз даже бряцали по клавишам – баловались. Но сегодня всё было по-другому. Вера Васильевна провела рукой по полированной крышке так, словно инструмент был живой. И Юнька готов был поклясться, что рояль тихонечко вздохнул, как будто обрадовался, что наконец её дождался.

Тут Вера Васильевна впервые посмотрела на растерянного Лутикова.

– Как ты думаешь, Юний, музыка – это важно? – спросила она.

Честный Лутиков пожал плечами. Он никогда об этом не думал. Но мама как-то сказала, когда Юнька в школу вставать не хотел, что сегодня лёгкие уроки – музыка и физкультура. И он с ней в общем-то был согласен. Музыка – это тебе не математика. Она так, для общего развития.

– Помнишь, на классном часе Елена Сергеевна вам рассказывала о войне и блокаде Ленинграда? – спросила Вера Васильевна.

Лутиков кивнул.

– А что ты запомнил? – поинтересовалась Вера Васильевна. Голос у неё сейчас был совсем не строгий, но Юнька насупился. Он не понимал, к чему этот экзамен.

– Там… есть было совсем нечего, – нехотя ответил Лутиков. – И бомбили часто…

– Молодец, запомнил… – Вера Васильевна задумчиво кивнула. – Голод был такой, что люди падали от слабости и умирали прямо на улице. Зима, мороз, бомбёжки… – Она замолчала на мгновение, будто видела то, о чём рассказывала. – В домах было совсем холодно. Почти всю мебель давно разломали и сожгли в печках, чтобы согреться. И жила в блокадном Ленинграде вместе со своей мамой одна девочка. И был у них рояль.

Юнька моргнул и посмотрел на рояль другими глазами. А что, он большой, дров много выйдет! А потом Лутиков взглянул на Веру Васильевну и заметил, как та чуть усмехнулась уголками губ, но не весело, а, наоборот, очень грустно.

– Нет, Лутиков, они его не сожгли. Они просто не могли так поступить. Потому что каждый день ровно в девять часов девочка садилась за рояль и начинала играть. Она не слышала гудков, которые предупреждали о том, что надо спрятаться в бомбоубежище. Однажды бомба упала так близко, что вся комната содрогнулась. Из окон вылетели стёкла, и погас свет. Но девочка всё равно продолжала играть в полной темноте.

– Она что, совсем не боялась? – недоверчиво спросил Лутиков.

Вера Васильевна улыбнулась. Она спустилась со сцены, положила руку Юньке на плечо и сказала:

– Я думаю, когда она играла, она просто была не там.

– Как это?

– Понимаешь, музыка – это ведь не просто ноты. Это жизнь. Не та, которую видишь глазами, другая…

И когда девочка играла, то жила в этой другой жизни и забывала о войне, о смерти. И те, кто прятались от бомбёжек в подвале и слушали, как она играет, – забывали тоже.

Юнька молчал. Он думал. Какая такая другая жизнь?

Лутиков быстро взглянул на Веру Васильевну: может, разыгрывает? Но та смотрела серьёзно, не улыбалась.

– Скоро звонок, – сказала она, – беги в класс, а то на урок опоздаешь.

Юнька попрощался и вышел. Он брёл один через всю школу и думал о той девочке, которая не боялась бомб и играла в темноте. Она, наверное, была очень смелая. Он бы с такой дружил. А потом Юнька вдруг понял, что не спросил главного, и понёсся назад, в актовый зал.

Вера Васильевна ещё была там. Она сидела за роялем, но не играла. Руки её лежали на коленях. А лицо было такое усталое, что Юнька испугался.

– Её не убили? – спросил Лутиков срывающимся после быстрого бега голосом.

Вера Васильевна понимающе улыбнулась и покачала головой.

– А как её звали?

– Марина. Марина Дранишникова. Она выросла и стала известной пианисткой.

Юнька шумно выдохнул и хотел ещё о ней спросить, но Вера Васильевна остановила его жестом.

– Мы поговорим об этом на следующем уроке музыки, – пообещала она. – А сейчас давай-ка поспешим, а то точно опоздаем!

Юнька вздохнул и посмотрел в окно. Всю страничку в прописях он уже написал. И что ребята копаются?! Давно бы уже прописи закончили и начали писать в настоящих тетрадях! Куда там, дождёшься их! Пыхтят, склонились над партами. Рядом Анька – сопит старательно, даже язык высунула – выводит буквы. Увидела, что Лутиков к ней в прописи заглядывает, и рукой закрылась. Он опять посмотрел в окно. Там тоже ничего интересного. Недавно снова подморозило, и во дворе никого не было. А в классе стояла такая тишина, что Юнька даже засыпать начал.

Тут до него дошла учительница, посмотрела в Юнькины прописи и покачала головой. Лутиков независимо пожал плечами.

– Вот скажи, куда ты спешишь? – спросила Бориса Ларисовна. – Что это за каракульки? Их же прочитать невозможно!

– Ну и что! Зато я на компьютере красиво печатаю, – надулся Юнька.

Лучше бы он этого не говорил. Бориса Ларисовна ка-ак начала ругаться! Лутиков голову опустил, а прописи рукой закрыл, чтобы Анька не подсматривала. Та всё равно захихикала, и Юнька её по спине треснул. Немножко. Чтобы не вредничала.

Ну и ладно, в угол так в угол! Там даже веселее.

Хотя, если честно, в углу была та же скучища. Юньке быстро стоять надоело. Почему-то в углу больше устаёшь, чем когда в футбол играешь или на коньках катаешься.

Урок всё тянулся и тянулся. Лутиков заподозрил, что гардеробщица Марь Ванна просто задремала и забыла звонок дать. Можно бы сбегать и проверить. Он давно знает, где кнопка. Только ведь Бориса Ларисовна не отпустит!

Новую учительницу он теперь только так и называл – Бориса Ларисовна. Она оказалась даже хуже, чем старуха Шапокляк. Мало того что старая, так ещё и такая ругачая! Чуть что – начинает воспитывать!