Февраль Водяного (СИ) - Страница 7

А я все думал, что же в моей попытке прочесть ситуацию могло указывать на такой итог? Значило ли появление Колеса Фортуны окончание определенного жизненного цикла, переход моей жизни в нисходящую фазу? По возрасту вроде бы пора. Вздохнув, я отправился на работу. И, странное дело, рутинные мои обязанности меня успокоили. Голова, правда, была тяжелой, но зато докучливые мысли отступили. К обеденному перерыву — неофициальному, конечно — я склонился над раковиной, ополаскивая чашку. Вода из раковины отчего-то не сливалась, и раковина набралась наполовину. В отверстии слива посторонних предметов не замечалось, но я, засунув туда руку, извлек из слива комок прозрачной пленки.

Весело зажурчав, вода в раковине закрутилась спиралью, уходя вниз. Внезапно поток воды остановился на мгновение. Затем вся оставшаяся вода разом ухнула в слив, а оттуда плеснуло мне водяным выбросом прямо в правый глаз. Глаз я успел закрыть, но прикосновение воды подействовало на меня, как удар. Пошатываясь, я отошел назад. Правую сторону головы как будто сжало обручем, а глаз нестерпимо жгло. Видеть я мог, шевелить глазами — тоже. А кожа на правой половине головы словно онемела.

Как я и ожидал, невролог никакой патологии не обнаружил. Посмотрел на меня раздраженно, поинтересовался, обращался ли я к психиатру.

— Обратился, и лекарство исправно принимаю. Только ведь сегодня мне водой в лицо плеснуло на самом деле, мне это не почудилось.

— А я и не спорю, — примирительно поднял ладонь перед собой невролог, — неожиданное холодовое воздействие могло послужить пусковым механизмом. А патология есть, и вряд ли она по моей части. Ты же сам врач, Игорь, понимаешь, что без причины ничего не происходит. Не нравится тебе психиатр, так психоаналитика себе поищи…

"И этот туда же". Я ушел в раздражении, даже не попрощавшись. Хорошо хоть, дверью не хлопнул. А то бы милейший коллега точно счел меня психопатом.

Вечером у меня было всего три клиента-москвича. Эти, полагал я, еще не слышали про взорвавшийся джип. Нужные процедуры я проделывал механически, не вызвал у меня эмоций и дневной заработок. Дар не просыпался, зато всю правую половину головы как свинцом налили, причем свинец этот кто-то подогревал и помешивал. А глаз, правый, тот самый, видел все предметы вокруг нечетко. Я со злобой на нашу медицину подумал, что завтра и офтальмолог не обнаружит у меня никакой патологии.

— Игорь, ты весь осунулся. Может, отпуск возьмем, отдохнем вдвоем? — Тоня подсела ко мне, обняла. — Сейчас в санаториях пусто. Можно на месте путевку купить. Я уже спрашивала, мне отпуск дадут, если что.

— Знать бы только, чего лечить, — буркнул я озлобленно.

Но прикосновения ее рук немного уняли неприятные ощущения. "И что на на нашу медицину злобствую. Сам же оккультной практикой занялся, чего же теперь на обычных-то людей надеяться. К оккультистам надо идти, их ритуалы пробовать". Но пробовать не хотелось. Я прекрасно понимал, что почти все местные оккультисты — шарлатаны, а немногие действительно способные свой талант могли проявить хорошо, если в одном случае из пяти. "Нет. Поссорился с водяным — будь добр жертву принести. И не пытайся часами отделаться, халтурщик". Тут я вспомнил, что Аскольд сам купался в проруби и того же потребовал от своих квартирантов. Меня даже передернуло, едва я представил себя, голышом окунающегося в прорубь.

— Тебе плохо, Игорь? Может, чаю с малиной заварить?

— Мне, Тоня, водяному следует настоящую жертву принести. Самому в прорубь окунуться. Иначе мне никакой санаторий не поможет.

Тоня ахнула и уставилась на меня круглыми глазами.

— Какая прорубь, Игорь? Ты же не морж! Сам говорил, у непривычного человека такой перепад температур может остановку сердца вызвать!

— А так я с ровно бьющимся сердцем в иной мир отойду! И по неизвестным медицине причинам. Ты этого хочешь?

Тут моя супруга, женщина весьма практичная и выдержанная, неожиданно разрыдалась. Пришлось ее успокаивать, чего я, как большинство мужчин, не очень-то хорошо умел. За этим занятием я о своих бедах напрочь забыл. Все-таки удивительно, какими только способами женщины умеют добиваться того, чего хотят. Вытерев слезы, Антонина заговорила о всяких домашних делах, стараясь отвлечь меня от неприятностей. Но разговор вскоре увял сам собой. Телевизор передавал местные новости. МЧС достало из реки тело утопленника. Камера показывала водолаза в полном облачении, лодку среди льдин, потом дала общую панораму берега. Это был тот самый берег, где стояла дача Аскольда. Вот и обрыв, под которым живет водяной. Там льда уже совсем не было.

Репортаж закончился, а я все думал: успокоится ли водяной, приняв случайную жертву? И пришел к выводу, что на мое положение судьба случайных утопленников никак не повлияет. "Через день февраль кончится, начнется весна. Надо спешить. 29 февраля день особый, между зимой и весной. Самое время жертву приносить. Да, еще и зима теплая, в воду можно прямо с берега войти". Мои мысли переместились в плоскость практической организации.

"С неба льет дождь, все вокруг мокрое, костра не разведешь. Взять полушубок, чтобы быстро укрыться им после купания? Если водяной примет жертву и простит меня, надо будет суметь выбраться из воды и согреться". Прихватить пневмонию мне совсем не улыбалось. Ну, а если из воды мне выбраться не суждено, тогда полушубок мне точно никогда не понадобится и пусть его забирает случайный прохожий. Подумывал я и о полотенце, и об обуви, в которую можно быстро вскочить на берегу. Попросить у кого из соседей валенки?

Но больше всего меня страшила мысль о стылой февральской воде, в которую мне предстояло погрузить свое изнеженное тело. Надо было подготовиться. Я решительно отправился в ванную, включил холодный душ, разделся и, зажмурив глаза, прыгнул под ледяную струю. Тело обдало холодом, как обожгло. Дыхание разом застыло в груди, мышцы сковало, а голова, казалось, загудела, грозя развалиться на части. После секунды невероятного ужаса я смог вдохнуть. Оказалось — ничего страшного. Просто холодно, аж ноги сводит. Я переключился на горячую воду и отогрелся.

Можно даже сказать, что я почувствовал себя восхитительно. Еще ощущалась в теле некоторая дрожь, еще тело не успело забыть первого прикосновения холода, а я уже чувствовал прилив сил. Настроение разом резко улучшилось. Я смог! Пусть невесть какое геройство — встать под холодную струю, но я на это решился. И никаких видений, никаких неприятных неожиданностей. Значит, я на правильном пути.

Двадцать девятого февраля я вышел к берегу реки возле места жительства водяного. Тоне я оставил дома записку, извещающую том, что я собрался почтить водяного очистительным купанием. С собой я взял нательный крестик на золотой цепочке. Уже много лет я его не носил, но рассудил, что лучшей жертвы хозяину реки и не представишь.

Ноги скользили на раскисшей грязи и я, плюнув на все, разулся. Идти было все так же скользко, но этот жест придал мне решительности. Холодный ветер приветствовал меня своими порывами, пригибая голые ветви деревьев. Разом окоченевшие ноги вроде даже и холода не чувствовали. Я скинул полушубок на чудом уцелевший островок снега и быстро разделся. На куске войлока, который я положил возле самой воды, сиротливой горкой возвышалось мое белье. Ботинки стояли рядом. Я повернул их носками в сторону берега и решительно шагнул в воду. Шаг, второй — холод свел все тело, но я, подогреваемый мыслями о скором решении своей судьбы, плюхнулся в воду пузом, погрузившись с головой.

Свои ощущения я передать не смогу. На меня как будто уронили бетонную плиту, одновременно стегнув электрическим разрядом. За секунду я еще успел разглядеть то ли комок водорослей, то ли зеленую бороду под огромными желтыми кругами, а в следующее мгновения я вихрем выскочил из воды и я, встав на войлок, принялся лихорадочно растираться, приплясывая. Как ни странно, мерзли у меня только ноги. Не помогли ни теплые носки, ни попытки, одевшись, пробежаться по берегу. Я лишь упал пару раз, перемазав полушубок в грязи до полной невозможности использования в людных местах.