Феномен Солженицына - Страница 180
О книге Солженицына «Двести лет вместе» он в этом своём «портрете» подробно говорить не стал. Сказал только, что с избранной им темой – действительно очень больной и сложной – автор не справился, потому что ему для этого не хватило совести, ума, логики и таланта.
Сочувственно процитировав этот вывод и даже дав понять, что полностью к нему присоединяюсь, я сказал, что сам все-таки выразился бы несколько иначе.
На мой взгляд, – сказал я, – причина краха, постигшего автора этого двухтомного труда, в идеологии. В той самой национальной идее, которая владеет душой Александра Исаевича. Именно она, эта национальная идея, эта националистическая идеология подмяла под себя, подчинила себе, с потрохами съела и совесть его, и ум, и логику, и талант.
На этом как будто можно было бы поставить точку.
Но уже после того как все выводы были сделаны и все слова – самые нелицеприятные и даже жестокие – были сказаны, неожиданно явилось на свет до времени припрятанное, а тут вдруг всплывшее на поверхность ещё одно солженицынское сочинение, прочитав которое я увидел, что в действительности дело обстояло даже ещё хуже, чем я думали чем об этом сказал.
Казалось бы, уж куда хуже? Хуже того, что уже было сказано, вроде и быть не может.
Но оказалось, что может. *
Незадолго до выхода в свет первого тома «Двухсот лет вместе» некий Анатолий Сидорченко обнародовал раннюю работу Солженицына «Евреи в СССР и в будущей России». Опубликовал он её в своей собственной – откровенно черносотенной – книге, как труд союзника и единомышленника. Сделал он это, разумеется, для того, чтобы укрепить свои антисемитские позиции авторитетом громкого солженицынского имени.
Когда первый том двухтомного солженицынского исследования появился в печати, Виктор Лошак – тогдашний главный редактор еженедельника «Московские новости» – взял у Солженицына интервью, в котором, между прочим, задал ему вопрос и об этой загадочной публикации. И задал его так, словно ответ на него был ему уже заранее известен. «Ваше авторство, – скорее в утвердительной, нежели вопросительной форме сказал он, – просто фальсифицируют!»
А. И., как и следовало ожидать, с этим утверждением согласился, но в какой-то неясной, я бы даже сказал, уклончивой форме:…
Это хулиганская выходка психически больного человека. В свою пакостную желтую книжицу он рядом с собственными «окололитературными» упражнениями влепил опус под моим именем. Ситуация настолько вываливается за пределы цивилизованного поля, что исключает какой бы то ни было комментарий, а от судебной ответственности этого субъекта спасает только инвалидность.
Понимать это можно было по-разному. «Влепил опус под моим именем», – значит вроде не его, а чей-то чужой опус? С другой стороны – «ситуация настолько вываливается за пределы цивилизованного поля», что он не считает для себя возможным даже входить в обсуждения этого вопроса. То есть, что означенный «опус» сочинил не он, а кто-то другой, впрямую так и не сказал.
Джинн, однако, уже был выпущен из бутылки. Многочисленные оппоненты и критики «Двухсот лет вместе» напропалую стали его цитировать. А тут ещё первая жена Солженицына Наталья Решетовская сообщила, что работа такая Александром Исаевичем действительно была написана. И один её экземпляр, оказавшийся у неё, она отдала на хранение в отдел секретных рукописей Пушкинского Дома.
Оттуда ли он попал в руки Сидорченко и каким путем – дело совсем уже неясное. Но после этого заявления бывшей жены настаивать на прежней своей формулировке Александру Исаевичу было уже трудно. И в ответе своим оппонентам (Александр Солженицын. «Потёмщики света не ищут». «Комсомольская правда», 22 октября 2003 г.) обвинил одного из них в том, что тот…
…смеет обсуждать воровскую публикацию – с её сквозным хулиганским изгаженьем и грязной фальсификацией – выкраденных моих черновиков 40-летней давности.
Сквозь зубы, но все-таки, значит, признал, что «опус» – не чужой, а его собственный. «Черновой», так сказать, вариант нынешнего капитального труда.
Что касается меня, то я, прочитав этот «опус», ни на секунду не усомнился в авторстве Александра Исаевича. Начать с того, что я сразу же обнаружил, что большие куски из этого своего «черновика», даже не редактируя, не меняя в них ни словечка, он, не мудрствуя лукаво, включил в «беловик».
Вот – начало главы 20-й «беловика»:…
В ЛАГЕРЯХ ГУЛАГА
Если б я там не побывал – не написать бы мне этой главы.
До лагерей и я так думал: «наций не надо замечать», никаких наций вообще нет, есть человечество.
А в лагерь присылаешься и узнаёшь: если у тебя удачная нация – ты счастливчик, ты обеспечен, ты выжил! Если общая нация – не обижайся.
Ибо национальность – едва ли не главный признак, по которому зэки отбираются в спасительный корпус придурков. Всякий лагерник, достаточно повидавший лагерей, подтвердит, что национальные соотношения среди придурков далеко не соответствовали национальным соотношениям в лагерном населении. Именно, прибалтийцев в придурках почти совсем не найдёшь, сколько бы ни было их в лагере (а их было много); русские были, конечно, всегда, но по пропорции несравненно меньше, чем их в лагере (а нередко – лишь по отбору из партийных ортодоксов): зато отметно сгущены евреи, грузины, армяне; с повышенной плотностью устраиваются и азербайджанцы, и отчасти кавказские горцы.
И, собственно, – никого из них нельзя в этом винить. Каждая нация в ГУЛАГе ползла спасаться, как может, и чем она меньше и чем поворотливей – тем легче ей это удавалось. А русские в «своих собственных русских» лагерях – опять последняя нация, как были у немцев в Kriegsgefangenenlagers.
Впрочем, не мы их, а они нас вправе были обвинить, армяне, грузины, горцы: а зачем вы устроили эти лагеря? а зачем вы держите нас силой в вашем государстве? Не держите! – и мы не станем сюда попадать и захватывать такие привлекательные придурочные места. А пока мы у вас в плену – на войне как на войне.
А как с евреями? Ведь переплёл русских с евреями рок, может быть, и навсегда, из-за чего эта книга и пишется.
Но ещё прежде того, прежде вот этой строчки, найдутся читатели, бывшие в лагерях и не бывшие, кто с живостью оспорит, что я высказал тут правду. Они скажут, что многиеевреи были на общих работах. Они отрекутся, что были такие лагеря, где евреи составляли большинство среди придурков. Тем более отвергнут они, что будто бы нации в лагерях помогали друг другу избирательно и, значит, за счёт остальных. А кто вообще не считают себя какими-то отдельными евреями, а ощущают такими же во всём русскими. Если же где получался перевес евреев на ключевых лагерных постах, то совсем не преднамеренно, выбор шёл по личным признакам, по таланту, по деловым свойствам. Кто ж виноват русским, что у них нет деловых свойств?.. Будут и такие, кто горячо утвердит прямо противоположное: что никому в лагере не жилось так тяжело, как евреям, да это и на Западе так понято: в советских лагерях тяжче всего страдали евреи.(А. И. Солженицын. Двести лет вместе. Часть вторая. М. 2002. Стр. 330–331)
А вот – начало той же главы из «черновика»: тут она идет под номером одиннадцатым и называется просто:…
В ЛАГЕРЯХ
Если б там я не побывал – не написать бы мне и этой работы (как и всех моих книг). До лагерей и я так думал: «наций не надо замечать», никаких наций вообще нет, есть человечество. До лагерей я был интернационалистом – энергично наивным, неистовым.
А в лагерь присылаешься и узнаешь:если у тебя удачная нация– ты счастливчик, ты обеспечен, ты выжил! Еслиобщая нация – не обижайся.
Ибо национальность – едва ли не главный признак, по которому зэки отбираютсяв спасительный корпус придурков.Всякий беспристрастный лагерник, достаточно повидавший лагерей, подтвердит, что национальные соотношения среди придурков далеко не соответствуют национальным соотношениям в лагерном населении. Именно, прибалтийцев там почти совсем не найдешь, сколь бы ни было их в лагере (а их – много); русские есть всегда, но по пропорции несравненно меньше, чем их в лагере; непомерно сгущены армяне, грузины и евреи (чаще бывает так, что все армяне, грузины и евреи, сколько их есть в лагере – все и придурки, на общих работах их нет); с повышенной плотностью устраиваются азербайджанцы и отчасти кавказские горцы. И собственно – никого из них нельзя в этом винить. Каждая нация ползет спасаться как может, и чем она меньше, и чем поворотливей – тем легче ей это удастся. А русские в своих собственных «русских» лагерях – опять последняя нация, как были и у немцев в их лагерях.