Феномен Солженицына - Страница 165
Военнослужащему – считалось стыдно…
Заступающий сегодня дежурный по тюрьме старший лейтенант Шустерман был высокий, черноволосый и не то чтобы мрачный, но никогда не выражающий никакого человеческого чувства, как и положено надзирателям лубянской выучки. Вместе с Наделашиным он тоже был прислан в Марфину с Лубянки для укрепления тюремной дисциплины здесь. Несколько зэков шарашки помнили их обоих по Лубянке: в звании старшин они оба служили одно время выводными, то есть, приняв арестанта, поставленного лицом к стене, проводили его по знаменитым стёртым ступенькам в междуэтажьи четвёртого и пятого этажа (там был прорублен ход из тюрьмы в следственный корпус, и этим ходом вот уж треть столетия водили всех заключённых центральной тюрьмы: монархистов, анархистов, октябристов, кадетов, эсеров, меньшевиков, большевиков, Савинкова, Кутепова, Местоблюстителя Петра, Шульгина, Бухарина, Рыкова, Тухачевского, профессора Плетнёва, академика Вавилова, фельдмаршала Паулюса, генерала Краснова, всемирно известных учёных и едва вылезающих из скорлупы поэтов, сперва самих преступников, потом их жён, потом их дочерей); подводили к женщине в мундире с Красной Звездой на груди, и у неё в толстой книге Регистрируемых Судеб каждый проходящий арестант расписывался сквозь прорезь в жестяном листе, не видя фамилий ни до, ни после своей; взводили по лестнице, где против арестантского прыжка были натянуты частые сетки, как при воздушном полёте в цирке; вели долгими-долгими коридорами лубянского министерства, где было душно от электричества и холодно от золота полковничьих погонов.
Но, как подследственные ни были тогда погружены в бездну первого отчаяния, они быстро замечали разницу: Шустерман (его фамилии тогда, конечно, не знали) угрюмой молнией взглядывал из-под срослых густых бровей, он как когтями впивался в локоть арестанта и с грубой силой влёк его, в задышке, вверх по лестнице. Лунообразный Наделашин, немного похожий на скопца, шёл всегда поодаль, не прикасаясь, и вежливо говорил, куда поворачивать.
Зато теперь Шустерман, хотя моложе, носил уже три звёздочки на погонах.
Наделашин объявил: едущим на свидание явиться в штаб к десяти утра. На вопрос, будет ли сегодня кино, ответил, что не будет. Раздался лёгкий гул недовольства, но отозвался из угла Хоробров:
– И совсем не возите, чем такое говно, как «Кубанские казаки». Шустерман резко обернулся, засекая говорящего, из-за этого сбился и начал считать снова.
В тишине кто-то незаметно, но слышно сказал:
– Всё, в личное дело записано.
Хоробров с подёргиванием верхней губы ответил:
– Да драть их вперегрёб, пусть пишут. На меня там уже столько написано, что в папку не помещается.
С верхней койки свесив ещё голые волосатые длинные ноги, непричёсанный и в белье, крикнул Двоетёсов с хулиганским хрипом:
– Младший лейтенант! А что с ёлкой? Будет ёлка или нет?
– Будет ёлка! – ответил младшина, и видно было, что ему самому приятно объявить приятную новость. – Вот здесь, в полукруглой, поставим.
(Александр Солженицын. В круге первом. М. 2006. Стр. 154–174)
Как и подследственные, впервые столкнувшиеся с Наделашиным и Шустерманом, мы тоже «быстро замечаем разницу», настолько разительно несхожи эти два характера. Перед нами – «загадочная славянская душа и загадочная еврейская душа», как иронически замечено в воспоминаниях Евгения Петрова о его друге Ильфе.
Наделашин, как и Шустерман, старательно доносит начальству всё, что подмечает его «доглядчивость и дослышанность». Но это – его способ загладить, хоть чем-то компенсировать свою человеческую непригодность к бесчеловечной палаческой службе. Что же касается Шустермана, то он, похоже, в этой своей палаческой должностиобрёл себя.Во всяком случае, она пришлась ему точно впору.
Всё это так очевидно, так подчеркнуто густой, жирной чертой, что никакие комментарии тут даже и не нужны.
Еще резче выразился, проявился у Солженицына этот «антисемитский душок» в тогда же дошедшей до меня его книжке «Ленин в Цюрихе». Но в особенности, когда мне случилось прочесть новую, не сразу вошедшую в «Август четырнадцатого» гигантскую главу (в сущности, – книгу в книге) об убийстве Столыпина.
Тут уж никаких сомнений быть не могло: антисемитизм безусловно входил в систему взглядов писателя Солженицына как весьма важная её составляющая.
Особенно, помню, меня поразил такой факт.
Узнал я о нем от давнего моего приятеля Марлена Кораллова. Тюремная и лагерная биография Марлена заслуживает отдельного рассказа, но тут достаточно упомянуть, чтослучилось ему побывать и в Кенгире – том самом Кенгире, которому в солженицынском «Архипелаге» посвящена специальная глава: «Сорок дней Кенгира». Сорок дней (с 16 мая по 26 июня 1954 года) – это срок события знаменательного, едва ли не уникального в истории «ГУЛАГа» – вооруженного восстания зэков Степлага в лагпункте Кенгир под Джезказганом. В восстании этом принимало участие восемь тысяч заключенных. Подавлено оно было военной силой, в том числе и танками.
По версии Солженицына возглавил восстание…
…бывший полковник Красной Армии Капитон Кузнецов (выпускник Фрунзенской академии, уже немолодой; после войны он командовал полком в Германии, и кто-то у него сбежалв Западную – за это и получил он срок; а в лагерной тюрьме сидел «за очернение лагерной действительности» в письмах, отосланных через вольняшек)…
(А. Солженицын. Архипелаг ГУЛАГ. Том третий. М. 1989. Стр. 301)
У Марлена версия была другая.
Он знал (а позже рассказал об этом печатно), что Капитон Иванович Кузнецов был осведомителем (по-лагерному – стукачом). Теперь уже опубликовано его «Сообщение» членам комиссии МВД и Прокуратуры СССР, в котором он (уже после танкового разгрома восстания) на сорока трех листах дал обстоятельный анализ готовящегося мятежа. Сообщение разбито на параграфы: «Переход конспиративного центра Келлера и Слученкова к открытой деятельности», «Организация оперативного отдела Глебом Слученковым и военного отдела Келлером Михаилом»…
Из всех предводителей восстания Капитон Кузнецов был единственным, кто не был расстрелян.
Что же касается двух других, упомянутых в его «Сообщении», то одного из них (Слученкова) Солженицын в своей «кенгировской» главе называет, а другого (Келлера) даже ине упоминает.
Об их роли Марлен (его изложение событий теперь тоже уже опубликовано) рассказывает так:…
…одним из руководителей восстания был Келлер. Не Михаил, как утвердилось в Кенгире, а Герш Иосифович, родившийся в Славском районе Дрогобычской области, в селе Анненберг. В 1924 году Келлер – еврей, партизанивший в отрядах ОУН… Начальный срок получил 8 октября 1944-го… Келлер по кличке Жид возглавлял оборону Кенгира… Именно он вместе с уроженцем села Борки Шацкого района Рязанской области Энгельсом Ивановичем Слученковым – лагерное имя Глеб – был истинным руководителем восстания.
(Марлен Кораллов. Восставшие в аду. Московские новости. 25 июня – 1 июля 2004 года. Стр. 22)
Знал ли об этом Александр Исаевич?
Да, знал.
Во всяком случае, узнал, когда ещё не поздно было внести необходимые исправления в текст уже написанного (но ещё не опубликованного) «Архипелага»:…
Через дюжину с лишним лет после Кенгира мне довелось участвовать в примечательной встрече, связанной с темой восстания.
Она произошла на Садовом кольце, недалеко от Курского вокзала, над кинотеатром «Встреча», в квартире сплошь арестантской семьи Улановских. Глава семьи Александр Петрович в местах отдалённых близко сошёлся с Михаилом Петровичем Якубовичем. Отбывать свой первый срок Якубович начал в тридцатом… Он был на воле знаком с Троцким,с Каменевым, Зиновьевым, потом много размышлял об отечественной истории в Александровском централе…
Мог ли Александр Солженицын, завершая «Архипелаг», упустить возможность встречи с таким собеседником?
Разговаривал он с Якубовичем в маленькой комнате. Хозяйка дома Надежда Марковна, Володя Гершуни и я сидели в большой, передавая из рук в руки листы доверенной рукописи. Когда беспощадный допрос завершился, пришёл черед толковать с нами…