Феномен режиссера Филина - Страница 1

Мой друг – режиссёр Филин – заявился ко мне мрачный и злой. Сбросив небрежно плащ и шляпу на холодильник, стоявший рядом с вешалкой в коридоре, он прошёл в гостиную, сел в кресло, вытянув ноги, и тут же погрузился в тяжёлые думы.

Я устроился в другом кресле и, покуривая сигарету, стал ждать, когда он пояснит мне причину своего визита. Но друг сидел неподвижно и, казалось, в ближайшие три дня не собирался произнести ни звука.

Мне же уже через полчаса надоело его молчанье: иметь в квартире гостя и не разговаривать с ним, то есть иметь его, как говорится, для мебели, – было не в моём характере. Если человек пришёл к тебе в гости, он должен или рассказывать о случившемся с ним, или пересказывать прочитанное, просмотренное, услышанное где-нибудь на стороне, или, по крайней мере, поделиться какими-нибудь сплетнями о знакомых. Тем более это касается моего друга. Как я заметил, он режиссёр, и всяких, мягко говоря, сказочек об артистах у него бывает предостаточное количество.

Я же, будучи журналистом, и по природе своей и по долгу службы – человек любознательный, точнее любопытный, поэтому всегда рад обогатиться новыми сведениями из сферы чужой жизни, не важно какими – реальными или вымышленными: и те, и другие забавляют и дают пищу воображению.

Сегодняшнее молчание друга и его мрачный вид не столько были неприятны мне, сколько разжигали любопытство, так как подобный мрак в душе и на лице был не свойственен его натуре. Он относился к типу людей жизнерадостных, энергичных, скорее к холерикам, чем к меланхоликам. Поэтому, наблюдая за ним, я пришёл к выводу, что случилось нечто непредвиденное, и, не выдержав, спросил:

– Феликс, что у тебя стряслось?

Удивительно – он не расслышал, настолько мысли завладели его вниманием.

Я повторил громче, почти прокричал:

– Что случилось?

Мои слова на этот раз дошли до него. Он взглянул на меня каким-то отсутствующим взглядом, затем, видимо, сообразил, что это я, глаза его приняли более осмысленное выражение, и он задумчиво протянул:

– Да, неприятная вещь, – и снова «ушёл в себя».

Я хлопнул его довольно крепко по плечу, по себе зная, что в таком состоянии физические ощущения доходчивее слов, и громко сказал:

– Слушай, не молчать же ты сюда притащился. Выкладывай, что у тебя.

– Мне бы рюмочку, покрепче, – попросил он тихо.

Рюмочка у меня всегда найдётся: на случай гостей я имел прекрасный набор вин. Купил себе винный бар – такую небольшую, но содержательную для каждого мужчины вещицу, полированный с инкрустацией ящик, подвешиваемый на стену. С виду – закрытая полка. Открываешь, а там разнокалиберные бутылочки, каждая в индивидуальной ячейке, и тут же, в углублении крышки – две рюмки. Всё сделано с изумительным вкусом, сразу чувствуется, что изобретатель – мужчина, женщина придумать такое не способна, и не потому, что умом слабовата. Нет, не поэтому. Женский ум мы все знаем прекрасно, а в силу её природной ненависти к алкогольным напиткам.

Давно сказано: истина – в вине; я не знаю, что это за истина, лично мне её выудить оттуда не удалось, но толк в винах я знал, это точно. Поэтому, учитывая состояние друга, достал армянский коньяк, пододвинул журнальный столик, и мы освежились первой рюмкой. Потом второй, приободрились, а после третьей почувствовали, что способны вести долгую и интересную беседу.

Феликс немного ожил и стал наполовину напоминать прежнего Феликса, но печать чего-то затаённого продолжала прятаться в глубине его глаз.

– Виктор, – обратился он ко мне обречённо, – я убийца.

– Ты? – я готов был застыть от изумления, но поперхнулся табачным дымом, перейдя от одной крайности к другой, и еле откашлялся.

– Ты кого-то убил? – спросил я осипшим голосом, когда откашлялся. – Специально или нечаянно?

– Не знаю, – задумчиво ответил он, – И не одного, а троих. При этом известии я сунул сигарету не тем концом в рот, не знаю, как это у меня получилось, и обжёг себе язык. Со злостью выплюнув окурок, я прохрипел не своим голосом:

– Ты в своём уме?

Он мрачно молчал.

– Сразу или по очереди? – снова спросил я, как будто это имело значение.

– По очереди… Два года назад первого. В ноябре прошлого года – второго. А неделю назад – третьего.

– И до сих пор молчал? – изумился я.

– Не знал, что их убил я, – мрачно ответил он.

– Как так? Убил – и не знаешь, что ты? – пришёл я в недоумение.

– Ты что, пристукнул их не до конца, и они скончались позднее?

– Да, почти так, – согласился он.

– Чем же ты их укокошил, что до сих пор на свободе? – поинтересовался я, любопытство начало брать верх над изумлением.

– Ролью, – произнёс Феликс таким тяжёлым тоном, не мрачным, а именно тяжёлым, потому что я почувствовал, что мне самому стало тяжело.

– Дело было так, – начал он, наконец, сам без дальнейших расспросов. – Ты помнишь, я снимал фильм «Огненная земля», – я кивнул.

– На этот фильм был приглашён Урицкий. Прекрасный актёр, я любил его. У него было особое виденье роли, он необыкновенно точно входил в образ и играл так, что я, режиссёр, иногда забывал, что передо мной актёр, и это – при всём моём видении.

Я подтвердил:

– Конечно, ты умеешь видеть человека.

– Вот это виденье и погубило его, – мрачно заявил он, закурил сигарету и после нескольких затяжек продолжил: – В этом фильме по роли актёр погибает: несётся по горной дороге на автомобиле. До этого у него происходит ссора с отцом. И будучи в плену эмоций, он теряет нормальную ориентацию, начинает неправильно оценивать ситуацию, мысли и действия раздваиваются. Между мозгом и двигательной системой нарушается единство. Мозг думает об одном, тело делает другое, подчиняясь безусловным рефлексам; одно неосторожное движение – и машина летит в обрыв.

– Он погиб на съёмках, – сделал я вывод.

– Нет, что ты. Я эти трюки прекрасно обыгрываю. Машина разбивается, а актёр остаётся жив. Актёрами я никогда не рискую.

– Так что же тогда? – не понял я.

– Дело в том, что ровно через две недели после окончания съёмок этот актёр разбивается в автомобильной катастрофе.

– Так это же случайность. Он сам разбился, – возразил я и пошутил: – Надеюсь, ты не раскрутил гайки на его машине?

– Нет, к его машине я не прикасался, – ответил Феликс серьёзно.

– Ну, так это была просто случайность, – обрадовался я. – Сейчас век техники и скоростей, почитай статистические данные: каждый день в автомобильных катастрофах погибают сотни.

– Да, погибают, – согласился он, – но послушай дальше. Потом я снимал фильм «Поиск». Для главной роли я выбрал Варкулова. Очень эмоциональный актёр, пустяк обыграет так, что аудитория слезами заливается. Бесподобный талант, очень яркое дарование. Он украсил мой фильм. И вот по сценарию этот артист умирает от внезапной остановки сердца. Герой фильма – деятель науки, много ищет, работает, сильное нервное и физическое перенапряжение, – сердце не выдерживает и останавливается. Ради поиска, ради открытия он не жалеет себя, и в результате – смерть.

– Так что же? Герой по сценарию умирает, а артист… – я замер.

– А артист умер через месяц и, как показало вскрытие, тоже от внезапной остановки сердца.

Неприятный холодок пробежал у меня по спине, и чтобы согреться, я налил в рюмку коньяк и залпом выпил; потом, ещё ничего не понимая, попытался объяснить ситуацию.

– Но ты же знаешь – в век скоростей и эмоций мы все несёмся неизвестно куда, бежим, спешим, испытываем постоянные нервные перегрузки. Сердечные болезни по статистике занимают в настоящее время одно из первых мест.

– Это так. Но и в этот раз я ещё не сделал для себя никакого вывода. Мало ли, действительно, случайностей. Я искренне погоревал о нём и приступил к новой работе. Это был фильм «Русское поле». Фильм довольно обыденный. В главной роли – Виктория Волохова, тоже яркий, самобытный талант, чуткая, тонкая душа. Сценарий прозаичен: крестьянский быт, борьба за человека, то есть пьяницу-мужа. Сама героиня – передовой человек, старается, чтобы люди жили честно, работали добросовестно. Она добивается высоких показателей в труде, добивается успехов в общественной жизни и мужа-пьяницу вытягивает из болота, однако сама умирает от простой язвы.