Феникс: Выход из сна (СИ) - Страница 12

— Я была на задании. Работала.

— Какая к чертям работа, Джой! Ты только послушай себя. У тебя умерла мать, а ты предпочла общество отмороженных бандитов вместо ее похорон!

Фрэнк со всей силы вцепился в руль, переполненный эмоциями. Но что творилось на душе его дочери, это оставалось загадкой. Больше всего Чейз боялся, что за темными очками Джой, спрятана пустота, а не скупые слезы. От одной этой мысли он приходил в ужас. Неужели его девочка потеряна навсегда?

— Знаешь что! — комиссар нервно завел двигатель. — Отказываешься от помощи? Хочешь перейти на черную сторону? Стать сраным Дарт Вейдером? Я покажу тебе во что ты превратишься в конечном итоге!

Нажав педаль газа, Чейз помчался в больницу. Пришло время для встречи с Маркусом Морлоу.

***

Годами ранее.

Оливия Уэллс перекладывала бумаги на столе, когда к ней в кабинет вошел Маркус. Мальчик выглядел спокойным, если не сказать хмурым. Русые волосы аккуратно зачесаны на бок. Серый свитер, шорты. На ногах сандалии. Он смотрелся чистым и опрятным. Это отличало его от большинства детей, которым дай волю, и они бы играли с утра до ночи, позабыв о внешнем виде.

Проработав с Маркусом ни один год, Оливия привыкла к нему. Можно сказать: прикипела. Поначалу он показался ей потерянной душой. Окончательно заблудшим. Особенно после инцидента в приюте. Но шли недели, месяца; мальчик начал откликаться. Оливия видела это в его глазах. Он по-прежнему оставался скрытным и немного замкнутым, но пропасти между ними больше не было. Иногда он сам охотно шел на контакт. Рассказывал о том, что творится в его жизни. В эти моменты Оливия гордилась проделанной работой, ведь Маркус выглядел совершенно нормальным ребенком. Но так было не всегда. Порой он вновь замыкался. Ставил блок внешнему миру, погружаясь вглубь себя.

Он все так же безустанно рисовал. Его мастерство стало гораздо лучше. К двенадцати годам Маркус мог дать фору любому студенту изобразительных искусств. Работы Морлоу получались на редкость живыми. Глядя на них, Оливия чувствовала стержень художника. Его крепкую руку. Иногда ей казалось, что рисунки принадлежат кому-то другому. Что ребенок не может так точно передавать эмоции на листе бумаги.

Чаще всего Маркус рисовал абстракциями. Выплескивал на холст свое настроение. Бил в самую глубь зрителя, используя только цвета. Но когда он выдавал нечто более приземленное, заключенное в понятную оболочку, Оливия чувствовала трепет, глядя на то, как точно он воспроизводит ту или иную сцену. Мальчик настолько щепетильно подходил к каждой детали, что доктор Уэллс была искренне удивлена его талантом.

— Маркус, сколько лет ты приходишь ко мне на сеансы?

Скомкав бумажный лист с неудачным наброском, ребенок аккуратно положил его в мусорное ведро. Замерев на секунду, он поднял глаза на женщину:

— Около шести лет, доктор Уэллс.

— Как ты думаешь, наши разговоры помогают тебе?

— Я думаю, что теперь на меня не смотрят как на фрика.

— Это ведь хорошо? — Оливия наклонилась на стол, скрипя креслом.

— Так определенно проще. Нужно следовать правилам, иначе кто-то может подумать, что со мной что-то не так. Начнутся вопросы. Я стану привлекать лишнее внимание. И все это, в совокупности, будет отвлекать меня от работы.

— Говоришь совсем как взрослый.

— Взрослые любят умничать. Особенно в разговорах с детьми. Если говорить с ними на их же языке, то чаще всего интерес ко мне пропадает.

Оливия улыбнулась, поправив очки. Глядя в ясные глаза мальчика, она искала подвоха, но он выглядел совершенно искренним. Иногда ей казалось, что Маркус говорит то, что у него на уме. Иногда то, что люди хотят от него услышать.

— А что за работа такая, от которой ты не хочешь отвлекаться? — спросила Оливия.

— Можно я не стану отвечать на вопрос.

Мальчик скрестил пальцы, положив их на колени. Его глаза не бегали по сторонам, пытаясь уйти от взгляда доктора. Нет. Он внимательно посмотрел на Оливию, дав ей понять, что это его личное дело. Что ее это не касается.

— Что ж, справедливо. В таком случае может расскажешь, как проходят твои дни в приюте? Как учеба? Как отношения со сверстниками?

— Сносно. Оценки средние. Нормально, — коротко ответил Морлоу.

— Маркус, мне кажется, ты что-то не договариваешь.

Взяв со стола блокнот, Оливия перелистнула пару страниц и что-то прочитала.

— Со слов миссис Шайдер, твоей учительницы по английскому…

— Я знаю, кто такая миссис Шайдер, — перебил Маркус.

Оливия заметила, как мальчик напрягся. Язык тела выдавал его раздражительность. Он явно не хотел упоминания об учителе.

— Так вот, — сказала Оливия. — Миссис Шайдер говорит, что некоторые зачеты ты сдаешь гораздо хуже, чем мог бы. Что ты умнее большинства детей в классе, но специально портишь свои отметки. По правде говоря, она думает, что ты гений. Но по какой-то причине, самолично зарываешь свой талант, — Оливия с хлопком прикрыла блокнот. — Это так?

— Доктор Уэллс, — Маркус наклонился вперед, скрещенные пальцы положив на стол. — Вы знаете, что после того инцидента в церкви, много лет назад, некоторые всерьез думали, что я одержимый. Раньше я не знал этого термина. Сейчас же, мне все стало ясно.

— И что же тебе стало ясно, Маркус?

Оливия сверлила мальчика глазами, стараясь не давать слабину. Здесь она ведомая. Он должен это понимать. Нельзя отпускать вожжи. Даже если Маркус выглядит нормальным, говорит как все остальные и реагирует, это не отменяет факта, что он другой. Она сама научила его адаптироваться.

— Люди боятся того, чего не понимают, доктор Уэллс, — Маркус протянул руку вперед, не отводя глаз от Оливии. На короткий миг сердце в груди психолога екнуло. Она испугалась его хладнокровия. Взяв чистый лист бумаги, мальчик вновь вернулся в привычное положение. — Мне не стоит выделяться. Нигде и ни в чем. Только так я смогу заниматься тем, что для меня важно.

Уверенной рукой, Маркус провел линию на листе.

— И что же для тебя так важно, Маркус?

— Когда-нибудь вы об этом узнаете…

Внутренний голос кричит: найди выход! Отыщи путь к свободе! Будь сильной. Собери остатки воли в кулак и прекрати скулить. Ты сможешь! Ты обязана справиться!

Но я сломлена…

Стоя на коленях, ловя капли воды на избитом теле, я вдыхаю холодный воздух, не зная, что делать дальше. Куда идти? В какую сторону двигаться? Вокруг меня лишь густая пелена черноты и больше ничего.

Но нужно подняться! Встать на ноги, пускай все кости ломит от холода и боли.

Звук! Тихий всплеск за моей спиной. Я слышу его! Возможно, это притаившийся в темноте надзиратель, решивший напоследок поиграть с умирающей жертвой! — но других ориентиров нет. В непроглядном мраке я могу полагаться только на звук.

С трудом поднявшись на ноги, я иду навстречу дьявольской неизвестности, понимая, что каждая секунда может стать последней.

***

Касаясь кончиками пальцев холодного стекла, Джой смотрела на мужчину, лежащего в больничной палате. Сквозь щели жалюзи ей был виден обездвиженный человек, укрытый белым покрывалом. Отросшие волосы, борода, пустой взгляд, устремившийся в потолок. Глядя на Маркуса Морлоу, Джой охватывал глубинный интерес. Кто он такой? Что сподвигло его на совершение подобного? Для чего он нес разрушающее зло?

Во время зверства Морлоу Джой готовилась к пятой защите титула. Каждый подготовительный лагерь к бою она сопровождала абсолютным отрешением от внешнего мира. Никаких новостей, интернета и телевидения. Одни лишь тяжелые тренировки и полная концентрация на поставленной цели. Только так она могла оставаться лучшей.

При задержании Морлоу Джой лежала на операционном столе, после пропущенного удара в клетке. Двенадцать часов врачи боролись за ее жизнь. Она оказалась бойцом и сумела выкарабкаться. Впрочем, как всегда. Что касалось выживания, то тут Джой Грин могла дать фору любому.