Феникс Побеждающий (ЛП) - Страница 62
Пропустив приветствия, Аткинс вытянул из-за пояса карточку памяти.
— Тут приказы Воинственного разума. Я знаком с планом, и считаю, что лучше ничего придумать нельзя, учитывая наши ограниченные сведения. Если вкратце, наша цель — найти вражеское командование, сущность, которую вы называете "софотеком Ничто".
— Что значит "называю"?
— Вряд ли это Софотек. Скарамуш умышленно выбирал слова, чтобы вы поверили ему и сдались. Действительно, кто захочет бросать вызов Софотеку? Так вот, чтобы ознакомиться с планом, вы должны с ним согласиться.
Фаэтон не сразу понял, чего от него хотят.
— Как же я соглашусь не зная с чем?
— А как ещё вы сможете защитить Золотую Ойкумену, не вступая в армию? Во время военных действий необходимость в субординации настолько очевидна, что я даже не понимаю, почему нет закона, позволяющего экспроприировать корабль для нужд армии. Законы мешают нам сражаться. Эти же законы могут нас и погубить. И что мне остаётся делать? Я доложил, что для успеха нужны вы и ваш корабль, я объяснил им всё.
— И ответ, я полагаю, вас не обрадовал?
— Не ухмыляйтесь, мистер, ничего смешного нет.
— Я и не думал шутить, маршал! И я не ухмыляюсь, это естественное выражение лица, но просто приятно услышать, что даже Парламент и Софотеки уважает и соблюдает мои права, даже в такое время. Странно, что они отстаивают мои права, раньше я считал их главной угрозой для моих свобод…
— Не спешите выбирать сервиз.
— Прошу прощения?
— Не влюбляйтесь в Парламент раньше времени. Они бы всё сделали, как я, и без промедлений, если бы не единодушный протест Софотеков. Западный Разум предсказал, что за такое обращение с вами Курия тут же объявит протест, следом вступится Цензор, и уже к завтрашнему утру сами Наставники будут копаться в Талайманнарских канавах. За вас даже Навуходоносор вступился.
— Ирония судьбы.
— Если бы не он, вам бы сейчас курс молодого бойца загружали. Вместо уговоров вы бы слушали приказы.
Аткинс никак не убирал карточку.
— Так что сказал Навуходоносор?
— Сказал, что цивилизация, неспособная родить героя, готового ради неё умереть, не заслуживает спасения, — Аткинс помолчал, подчёркивая важность сказанного, а потом с нажимом продолжил, — и я ответил, что нужно спасать Ойкумену, родных и друзей, заслуживают они того или нет. Правильный ли расклад, когда за всю Ойкумену какой-то парень, вроде вас, решает, "заслуживаем" мы спасения или нет? — он опять протянул карточку. — Ну? Согласны? Исполните план?
— Вы хотите, чтобы я положил Феникса и всю свою жизнь на какой-то план, содержание которого даже не знаю? Я, может, и не лучший в мире делец, но даже мне очевидно, что идея дурная.
— Плевать, какой из вас делец. Какой из вас патриот? А если вы прочтёте план, и передумаете, а потом по глупости попадёте в руки врага? Они узнают план, а мне бы этого не хотелось.
— Бросьте, маршал! Ваши требования неразумны.
— Война неразумна. Разумная война называлась бы "мир". Единственное, что я могу — показать план, с соблюдением всех мер секретности, а потом стереть вам память, оставив только знание о том, что план есть, и вы с ним согласились.
— Но когда я очнусь, я не вспомню, почему согласился. Подумаю, что вы воспользовались каким-нибудь военным правом доступа и подделали память. Я только что вернулся из лабиринта амнезий. Назад не хочется.
— Простите. Но как ещё? Нельзя через вас передать план врагу. Подумайте вот о чём — вы вернётесь в лабиринт как Тесей. Бояться должно чудищу, что бродит среди этих стен.
— Маршал, у вас душа поэта.
— Киплинга, надеюсь.
— Вы просто похожи на Серебристо-Серого — такие архаизмы время от времени вворачиваете.
— При всём моём уважении, профессия воина гораздо древнее Серебристо-Серой школы. Она древнее остальных, и уйдёт последней. Без неё другие призвания невозможны. Ну так что? — он снова выставил карточку. — Заслуживает ли Ойкумена жизни? Или нет?
Фаэтон сдвинул крышку символьного столика. Под ней прятался переносной ноэтический прибор, подарок Аурелиана.
— Для редакции подойдёт. Вычислительной мощи корабля и моей брони для необходимой иатропсихометрии хватит. Когда проснусь — жить буду вслепую. Пора бы уже привыкнуть… — вздохнул Фаэтон.
В уголках глаз солдата проступили хитрые морщинки. В стандартные мимические словари такое выражение не входило, но Фаэтон, знакомый с историческими передачами, его понял. Аткинс улыбался до ушей, хоть рот и продолжал сжиматься в угрюмую щель.
— Так, так, так, — сказал Аткинс. — Сколько чудес в нашем мире. Вы, оказывается, отважны.
— Отважнейший, надеюсь.
— Второй по отважности.
— Вы, маршал, всё равно довольны, так ведь?
— Я рад, что участвую в деле. Конечно, всё случается гораздо хуже, чем представляешь, и гражданские охотнее рвутся в сечу, чем опытные вояки, и когда начинается война, хорошие люди не готовы, не обучены, оружия не имеют. Но всё-таки…
— Всё-таки, спустя века подготовок, вы дождались? Этот день настал, маршал? Вы наконец нужны?
Аткинс отвернул взгляд, будто смутился, и смущение его самого удивило. Он хмыкнул носом.
— Скорее всего, мистер Фаэтон, мы оба сыграем в ящик. [20]
— И кто победит в этой игре?
— Виноват. Это значит, что мы умрём. Возможно, не раз, и от того, что какой-то тип проснётся с моей памятью, умирать не легче. Если враг — действительно Софотек, то участь наша будет хуже смерти. Нас обратят. Переделают. Сделают слугами врага. Так что уберите ухмылку с лица!
— Уважаемый, я не "ухмыляюсь". Как я уже говорил — это естественное выражение лица
— На Земле вы так не выглядели.
— Это естественное выражение в условиях корабля. Вам первому повезло его увидеть.
Аткинс усмехнулся, а Фаэтон не удержался и, запрокинув голову, от души захохотал:
— Вперёд! Я не боюсь старых колоний, чёрных лебедей с мёртвой звезды и злодеев-Софотеков! Мне ничего не страшно. Во мне пылает пламя! Во мне сила титанов! Всё это вокруг — мечта, которую я своей силой втащил в настоящий мир! Каждый эрг, каждую частицу, каждое поле! От носа до кормы, от киля до надстроек, всё это — моя мысль, наяву! И сделана вопреки миру, забывшему, что такое "явь"! Добро пожаловать на борт, маршал Аткинс! Обещаю — мы сразимся с врагом плечом к плечу, и либо победим, либо погибнем с честью! Вот моя рука.
Щека Аткинса чуть натянулась. То ли посмеивался над громкими словами, то ли одобрял рвение.
— Корабль официально не ваш, и дальше Юпитера мы не полетим. Настоящий владелец предпочтёт скрыться, а не воевать. Но выбора у него нет. Он покажется.
— В бой? — сказал Фаэтон.
— В бой. Тут выпивка есть? Момент заслуживает тоста.
Фаэтон сел на трон, открыл мыслепорты брони.
— Всем станциям, системам, подсистемам, и программам! Внимайте, ибо говорит капитан. Готовьте величайший корабль в истории к первому настоящему вылету! Поторопитесь, даже если полёт окончится в огне! Запускайте процедуры, начинайте проверки, ибо сегодня Побеждающий Феникс летит!
В разуме и расширениях разума начались проверки. Зеркала зажигались одно за другим. Где-то вдалеке заработали, загудели, зашумели двигатели.
Проверка шла наполовину автоматически. Личный надзор понадобится только через час — тогда он сольётся с мозгом корабля и проследит за последним разогревом перед запуском двигателя в полную мощь.
Времени достаточно. На знакомство с планом, на прощальные письма, на составление завещания. Времени достаточно.
Он обратился к Аткинсу:
— Что там с тостом?
— Старинный обряд. Вам понравится.
— Маршал, я знаю, что такое тост, я живу лордом в симуляции Викторианского особняка. Там пьют… как лорды. Так за что пьём?
Робот в виде юнги уже вылез из пола и нёс поднос с хрустальными бокалами.
Аткинс взял бокал: