Феликс - Страница 20

(кто такая?). И наконец, в последних кадрах, появляется Феликс. Он снимает рубашку и рассматривает на своем плече фурункул, заклеенный лейкопластырем, рассуждая о том, можно ли ему купаться с таким заболеванием.

Девушки доказывают Феликсу, что купаться ни в коем случае нельзя, а он настаивает, что купаться можно и даже полезно. Пленка на этом обрывается, но я ничуть не сомневаюсь, что Феликс искупался, и скорее всего – в одежде.

Феликса на этой записи довольно много, потому что он чудил, хохмил, солировал и камеру часто направляли на него. Я с большим трудом отбивал кассету у своей бывшей семьи (то есть – у тёщи), считавшей её своим неотъемлемым имуществом, наряду с моими книгами, пластинками и паспортом (а другого имущества у меня не было), и кое-как выторговал на том условии, что предоставлю им точную копию.

Кассета ещё долго ходила по рукам, её долго смотрели и копировали родители Феликса и его вдова. А когда она вернулась ко мне в потрепанной коробке через несколько месяцев, смотреть там было нечего. Феликса на ней не было, меня не было, не было дыхания жизни и дружбы, а были какие-то паяцы, пляшущие человечки, тени забытых предков.

Свадьбу мы решили устроить на даче: для экономии, для свежего воздуха и вообще… Довольно глупо было устраивать пиршество по всем канонам уездного ритуала – с плюшевыми мишками, лентами и гармошками

– человеку, который женился так часто, как я, и питал к этому занятию такое отвращение.

И все же, полностью перебороть мировоззрение тёщи мне не удалось.

Что касается расходов, она согласилась урезать их до минимума, из жадности. В том же, что касается ритуала, она не уступила ни пяди

(поскольку бесплатно).

Для начала нас озадачили какой-то пакостью перед дверью квартиры, перетянутой, если не ошибаюсь, ленточкой. Навстречу нам в подъезде попался зашуганный, угнувшийся тесть с ведром воды, очевидно, пытавшийся что-то символизировать. А возле ленточки у нас стала выпрашивать выкуп соседка. Феликс дал ей одну купюру среднего достоинства, потом другую, – она не унималась, как будто решила обогатиться на этом деле всерьез и строила определенные финансово-хозяйственные планы. Для подобных целей я выделил Феликсу некоторую сумму, а теперь ему приходилось влезать в собственные, более чем скромные сбережения, жизненно необходимые для нашей же опохмелки. Даже на видеозаписи видно, как в этот момент мы начинаем сердиться не на шутку, как играют у Феликса желваки.

– А мы тогда не будем жениться. Пойдем, друг мой, куда-нибудь ещё, – сказал Феликс настолько серьезно, что соседка отлипла. Эта фраза на записи тоже сохранилась.

Но пошлый ритуал на этом не закончился. Нам вынесли трехлитровую банку с водой, на дне которой лежал какой-то ключ (от райских кущ?).

Надо было исхитриться достать этот ключ из банки либо, если рука не проходит, выпить всю воду до дна. Зная обычаи моей новой семейки, я бы не удивился, что это придумано из экономии: нахлебавшись такого количества воды, много водки не выпьешь. Тут уж Феликс отбросил условности, растолкал баб и ворвался в квартиру, чтобы "похитить невесту" – или как там это называется.

Последняя, и самая физически неприятная дань народности заключалась в прекрасном венецианском обычае объезда трех главных городских мостов – тем более странном, что роль главного водоема в нашем городе выполняет обмелевший, заболоченный ручей, по которому стекают отходы оборонного машиностроения. На последнем, самом длинном мосту по пути в Ясную Поляну обычай требовал пронести невесту от начала до конца. Вроде, пустяк, для такого неслабого мужчины, как я, несущего такую тощую бабу. Прыгающая камера запечатлела, как невеста всё-таки выскользнула из моих объятий на последнем рывке и протащилась несколько метров ногами по земле под радостный гогот зрителей. Камера не могла передать моего острого желания перекинуть обузу через перила моста в Воронку.

Потом мы остановились в лесочке у поворота на Ясную Поляну, открыли шампанское и Феликс провозгласил:

– Все попали в вену? Тогда – горько!

Это фраза из анекдота, которого я не помню. Её нет на записи.

После свадьбы я ни разу не надевал подаренный мне Феликсом костюм. Он стал мне велик, и в нем неудобно лежать на диване. Кроме кассеты и костюма, материальным свидетельством жизни Феликса осталась только фотография под стеклом моего письменного шкафа.

(Точно такая же, но побольше и с траурным уголком, стояла под стеклом в кабинете Стасова.) За минувшие пять лет Феликс заметно помолодел, а я не изменился.

Я перестал вздрагивать, встречая двойников Феликса на улице, и они перестали встречаться. Когда мы вспоминаем Феликса на поминках, то повторяем одни и те же истории, словно пересказываем с чужих слов. У каждого истории свои, словно речь идёт о разных людях.

И он почти перестал являться мне во сне. Теперь, когда мне становится больно и страшно, я сам говорю себе:

– Просто сними очки, ложись и расслабься. Ничего с тобой не будет. Не таких откачивали. Не бойся и не ужасайся.

Люди не умирают, пока остаются в чьей-нибудь голове.

2000 – 2001

"Наша улица" 2001, No 8