Фельдмаршал Манштейн. Военные кампании и суд над ним. 1939—1945 - Страница 15

При такой организации Красной армии русские, возможно, наилучшим образом использовали свои ресурсы. После потерь 1941 г. пополнение их личного состава в значительной степени происходило за счет выходцев из Азии, выносливых гуннских народов Средней Азии, некогда составлявших основу орд Аттилы и Чингисхана. Это были слаборазвитые, почти полностью неграмотные и зачастую совсем не знавшие русского языка люди. Такие солдаты вряд ли могли чему-либо обучиться, кроме как обращению с личным оружием, зато они обладали природными выносливостью и упорством.[58] Сила их основывалась всегда на численности, а не на боевом искусстве, и русский метод предполагал максимальное численное превосходство на линии фронта (в конце марта 1942 г. был издан приказ начальника Главного управления формирования и укомплектования войск Народного комиссариата обороны СССР армейского комиссара 1-го ранга, генерал-полковника Щаденко. 2 апреля 1942 г. этот приказ был доведен до военкоматов и командования частей директивой штаба Северо-Кавказского военного округа. Архивная ссылка – ЦАМО. Ф. 144. Д. 93. Оп. 13189. Л. 222. Приказ гласил: «Всех военнослужащих рядового и младшего начальствующего состава по национальности чеченцев и ингушей уволить в запас и отправить по месту своего жительства с отметкой в военном билете «уволен в запас до особого распоряжения». Аналогичные приказы существовали не только в отношении чеченцев и ингушей, но и других горских народов Северного Кавказа, Закавказья и Средней Азии. Директива того же Щаденко за номером М/1/1493 г. от 9 октября 1943 г. Архивная ссылка ЦАМО. Ф. 209. Оп. 999. Д. 332. Л. 142 предписывала: «Вплоть до особых указаний не подлежат призыву в армию призывники и военнообязанные местных национальностей Узбекской, Таджикской, Туркменской, Казахской, Киргизской, Грузинской, Армянской, Азербайджанской ССР, Дагестанской, Северо-Осетинской, Чечено-Ингушской, Кабардино-Балкарской АССР, Адыгейской, Карачаевской и Черкесской автономных областей». 13 октября 1943 г. было принято специальное постановление Государственного комитета обороны за номером 4322. – Пер.).

Красная армия показала свою большую эффективность в наступлении, а не в обороне. Ее сержантскому и младшему офицерскому составу недоставало выучки и интеллекта для командования своими подразделениями. Отступление под натиском противника вскоре превращалось в беспорядочное бегство. Им навязывался статичный метод обороны, поскольку младшим командирам нельзя было доверить отступление подразделений со ставших непригодными для обороны позиций, а также потому, что их войска никогда не обучались маневрированию при отступлении. Они цеплялись за свои позиции с невероятным упорством, что, в таких случаях, как оборона Ленинграда и Сталинграда, оказалось верной стратегией. Однако чаще это вело к окружению и становилось причиной огромных потерь Красной армии. Если какой-либо участок оборонительных рубежей оказывался потерянным, то обычно терялся и весь рубеж, потому что их войска были не способны во время передислоцироваться для исправления внезапно изменившейся ситуации.[59] Во время позиционных боевых действий 1914–1918 гг. мы и сами были близки к тому, что наша армия точно так же оказалась неспособной к оборонительным маневрам.

При наступлении негибкость русских методов стала серьезным недостатком и открывала широкие возможности для войск противника, способного на быстрое маневрирование. Русское наступление планировалось на уровне армии, а подготовительная перегруппировка представляла собой длительный процесс. Перед каждым подразделением ставилась конкретная задача, и им не разрешалось отклоняться от нее ни на йоту. Огромная численность войск, которую Красная армия могла выставить на линию фронта, позволяла атаковать противника одновременно во многих местах. Атаки в большинстве случаев производились почти по одному шаблону. Сначала пехота прощупывала немецкие позиции, затем начиналась основная атака – масса пехоты, с воодушевлением и не считаясь с потерями, бросалась вперед. Порой на позиции обрушивалось до тридцати атак в день. И когда где-то находился слабый участок, появлялись танки и вперед выдвигались резервы, расширяющие образовавшуюся брешь. Каждый солдат нес за плечами вещмешок с продовольствием и самым необходимым, чтобы подкрепиться при первом удобном случае и ненадолго встать на отдых.

Фон Манштейн всегда стремился избежать сражения на условиях русских, или сам атакуя и разбивая противника до того, как закончится перегруппировка, или отступая и потом нанося контрудар в тот момент, когда русские упускали инициативу. Однако Гитлер всегда хотел перенять те стратегические ограничения, которые навязывал русским сам характер их армии. Он искренне восхищался упорством, с которым русские удерживали свои позиции, и это действительно достойно восхищения. Но Гитлер был не в состоянии понять, что необходимость удержания позиций любой ценой всего лишь частный случай тактики и что принятие на регулярной основе подобной практики могло оказаться губительным для армии, не обладавшей значительным численным превосходством. Он никогда не мог смириться с мыслью об отступлении и постоянно отказывался давать разрешение на временные отступления, необходимые для сопротивления тактическим приемам русских. И фон Манштейну приходилось сражаться не только с русскими, но и с патологическим невежеством Гитлера.

На последних этапах битвы за Харьков Манштейн доложил Гитлеру оперативную обстановку. Для удержания 550 миль фронта в его распоряжении имелось где-то от 35 до 40 дивизий, против которых русские выставили от 200 до 300 своих.[60] Манштейн объяснил, что, с его точки зрения, русские наверняка начнут наступление на юге, поскольку южное направление сулило им большие выгоды. И если они прорвутся к морю, то возьмут в кольцо не только группу армий «Юг» Манштейна, но и группу армий «А», до сих пор удерживавшую надежные позиции на Кубани. С политической точки зрения можно было ожидать, что успех русских втянет в войну Турцию. Манштейн выразил мнение, что совершенно невозможно удержать столь протяженную линию фронта имеющимися в его распоряжении силами. Русские станут атаковать сразу в нескольких местах и неизбежно где-нибудь совершат прорыв.

Затем Манштейн предложил план, который по своей сути повторял тот, что он осуществил во время битвы за Фландрию. Он дождется русского наступления, отойдет на юг, временно оставив бассейн реки Северский Донец, и отведет свой правый фланг к Днепру. Вдохновленные успехом, русские бросят на юг новые силы. Тем временем он сконцентрирует свои бронетанковые и другие наиболее боеспособные соединения в районе Харькова, а когда русские будут полностью заняты своим продвижением в южном направлении, он ударит им как бы «под лопатку», как сделал это союзникам в Арденнах, и, прорвав их фронт, продолжит наступление вниз вдоль реки Северский Донец. Таким образом, русские окажутся в кольце и прижатыми к морю.

Однако Гитлер не мог смириться с мыслью отступить из Донбасса. Он никогда добровольно не сдавал то, что захватывал. В их конфликте перед битвой за Харьков он спорил с Манштейном по вопросам стратегии, и Манштейн победил. Теперь же Гитлер оперировал терминами экономики и политики, в которых Манштейн не мог состязаться с ним на равных. Гитлер заявил, что минеральные и промышленные ресурсы Донбасса жизненно важны для немецкого военного потенциала и что немецкая военная промышленность не сможет нормально функционировать, если они будут потеряны; с политической же точки зрения, отступление из этого района повлечет за собой немедленное вступление Турции в войну [на стороне союзников]. Манштейн находился не в том положении, чтобы возражать таким заявлениям фюрера. И Гитлер настоял на своем.