Фатальное колесо. На все четыре стороны (СИ) - Страница 5

– Караваев! – У Веры Семеновны эта констатация звучит, как «ну вот, попался!».

– Караваев – моя фамилия, – соглашаюсь я, не удержавшись от пародии на Шилова из «Ментовских войн». – У меня к вам, Вера Семеновна, очень важный разговор.

Делаю серьезно-трагическое лицо. Настолько, насколько позволяет мимика семилетнего ребенка.

Брови директора медленно ползут вверх.

Лицо завуча непроницаемо.

Дыхание учительницы за спиной перестает быть слышным.

– Разговаривай, – очень медленно произносит Вера Семеновна.

Она пока еще не выбрала тактику своего поведения со школьником, на которого пять минут назад как-то сумбурно и невнятно настучала классная руководительница.

Не любим мы непоняток. А что вы скажете на это?

– Сальвадор Альенде убит, Вера Семеновна. Такие вот дела. Певцу и гитаристу Виктору Хара на стадионе в Сантьяго отрубили кисти рук, а потом проломили голову. В Чили военный переворот, уважаемые педагоги. К власти десять дней назад пришла хунта Аугусто Пиночета.

Все это выговариваю медленно, нарочито трагическим голосом. Контакт с директором – глаза в глаза. Она с каждым моим словом щурится все больше и больше.

Молчание.

Нервное постукивание карандаша о край стеклянной чернильницы.

Браво, Вера Семеновна!

Вы понятия не имеете, кто такой Сальвадор Альенде. Но озвучивать сей прискорбный факт не торопитесь.

– И?.. – Ее глаза уже превратились в злобные щелки.

Буря уже готова разразиться громом и молниями, но директор не знает, что в рукаве у меня грозный и непробиваемый козырь:

– И… завтра в газете «Правда» будет опубликовано «Заявление советского правительства», в котором мы разорвем дипломатические отношения с фашистским режимом Чили.

Вера Семеновна производит короткий горловой звук, будто проглатывая готовую вырваться наружу грозную и обличительную тираду. Растерянно смотрит на завуча. Завуч тут же подхватывает потерянную партнером шайбу:

– Откуда ты знаешь об этом, Витя? – Лариса Викторовна всегда быстро и точно схватывает корень проблемы.

Человек без нервов и эмоций. Гениальный педагог.

– Я не могу вам ответить на этот вопрос, Лариса Викторовна.

Завуч остается невозмутимой, хотя мой ответ явно намекает на глубокий и суровый подтекст, так знакомый диссидентствующей советской интеллигенции. И, к слову, ни один первоклассник в школе никогда не мог правильно вспомнить ее имя-отчество.

– И у меня есть предложение… – А дальше, как черт за язык, ну не могу удержаться от шкоды: –…От прогрессивной прослойки учащихся начальных классов.

Очень хотелось спровоцировать Ларису Викторовну на эмоцию.

Не получилось. Смотрит внимательно, всем видом демонстрируя спокойствие, внимательность и доброжелательность санитара из дурки.

– И какое предложение от вашей… прослойки, Витя?

Умничка!

Говорит ласково и задушевно. Как с умалишенным. Теперь и взятки гладки.

– Я думаю, наша школа может в числе первых проявить солидарность с многострадальным чилийским народом. Например, конкурсом детского рисунка. Под девизом «Руки прочь от Луиса Корвалана!».

– А Луис Корвалан – он кто, антифашист?

А вот Лариса Викторовна не стесняется пробелов в спектре собственного кругозора. Второй раз умничка!

– Лариса Викторовна! – Моей укоризне нет границ. – Луис Альберто Корвалан Лепес – генеральный секретарь компартии Чили! Вы просто забыли.

Все замерли.

Я разворачиваюсь и шагаю на выход.

В дверях вновь поворачиваюсь, мимолетно наслаждаясь очередной немой сценой, и произвожу «контрольный выстрел»:

– И кстати! Корвалана арестуют на конспиративной квартире в Сантьяго только через неделю. Время еще есть. Пойду-ка я рисовать.

Осторожно, без стука прикрываю дверь за собой.

После школы меня уже ждали.

Это было естественно и легко прогнозировалось. Вот если бы не ждали – было бы странно. А так – группка человек из шести-семи во главе с «джинсовым» неадекватом демонстративно отиралась возле школьного забора, грозно потирая руки и поплевывая окрест себя.

Пионерские галстуки сняли. Мелочь, а приятно. Не хотят позорить символ борьбы за дело коммунистической партии непотребством всяким.

Собственно, по всем законам школьного социума бить меня никто не собирался. Первоклашек не бьют. Их «ставят на место», если требуется, конечно. Впрочем, даже до этого, как правило, не доходит. Не та публика, чтобы дерзить. Низшая ступень пищевой цепочки. Без права голоса и тем паче без права на свершение более или менее значимых поступков.

Но уж коли вышла такая печалька, вселенский баланс должен быть восстановлен. Любым путем. Хотя и не без своеобразного благородства.

Справедливости ради надо заметить, что нарушитель миропорядка не ставится в абсолютно безнадежную ситуацию. В школе кроме центрального есть еще два выхода – у спортзала и через столовую. Нормальный среднестатистический первоклассник, заметив грозную демонстрацию силы у ворот, обязан струсить и рвануть в обход – через кусты-заборы к мамочке под юбку. Это нормально. Дело тогда спокойно можно считать закрытым, а совесть чистой. Ну, будут слегка в дальнейшем попинывать при встрече, но это – сам виноват. Не нарушай «табели о рангах». Тем более так борзо.

Только меня такой расклад ни в коей мере не устраивал.

Настало время ломать традиции.

Я вышел через парадный вход и ровным шагом направился к открытым воротам.

– Эй, малой! Сюда иди…

Ничего не меняется в этой жизни! Даже фразы. Ни в будущем, ни в прошлом. А менять надо, господа. Свежеет ветер перемен. Он прилетит, прогнав ветра измен…

Я остановился перед «джинсовым» терпилой, держась руками за лямки до боли знакомого ему ранца.

– Иди сюда, я сказал!

Надо же, слова переставил! Прогресс. Собственно, я уже пришел. Стою здесь, куда просить изволили. Нагло рассматриваю потрепанное ухо своего собеседника.

Ну, раз первоклашка так туп, что не сообразил удрать, «кто не спрятался – я не виноват». Предводитель пионерского беспредела, рыкнув для убедительности, схватил меня за шиворот и потащил за угол школы. Соратники потянулись вслед, старательно изображая «уркаганский» шик, высмотренный, по всей видимости, в черно-белых сценах довоенного кинематографа, – оглядывались воровато, не прекращая сплевывать на ходу.

Молча препровождать меня к месту казни «джинсовому» показалось не так эффектно, поэтому по дороге он стал нагонять жути: «Ну сейчас… Ну все… Сейчас все…»

Что-то совсем плохо у парня с лексиконом. Благо идти было недалече и словарного запаса хватило. Он приволок меня на пустырь за углом и тут же прижал к кирпичной стене левой рукой. Правую сжал в кулак и поднес к собственному правому уху. Как лук натягивал. «Страшно» выпучил глаза:

– Ты что, шкет, совсем охренел?

С козырей зашел. Ошибка. Самое верное решение для него было бы молча надавать мне по ушам, развернуться и величаво удалиться с чувством выполненного долга. А так – начинается вербальный контакт. А здесь примитивная мускульная сила может и растерять свое определяющее значение.

Ну, что дальше?

Пока молчу и смотрю ему прямо в глаза. Нагло и вызывающе. Для приматов – это угроза. Во взгляде у злодея мелькает легкая неуверенность. Что-то неправильное происходит в этом мире. Диссонанс. По идее я должен сразу же получить психотравму от страшного ругательного слова, закрыть лицо руками, просить пощады и так далее. При таком раскладе все просто: опять же получаю по шее, пинком под зад – и все, дело можно сдавать в архив.

Однако программа начинает давать незапланированные сбои.

– Ты что, – экзекутор решает зайти с противоположного фланга, – в репу хочешь?

Тот же козырь, но, правда, чуть помельче.

И, разумеется, опять без ожидаемого эффекта. «Джинсовый» непроизвольно даже встряхнул меня несколько раз, инстинктивно пытаясь вернуть «непонятку» к реальности. Мол, «ты это… давай… не безобразничай тут».