Фата-Моргана 3 (Фантастические рассказы и повести) - Страница 7

Спустя несколько минут звук стал громче, словно кто-то перебирал струны лютни.

Все посмотрели вверх, головы повернулись к западу.

Даже сейчас они не понимали, что этот звук, подобный дрожанию натянутой струны, шел от каната, опоясывающего землю, что канат был натянут до предела и что именно море натягивало его.

Прошло некоторое время, прежде чем они поняли. Горизонт кончился.

Когда они это заметили, было уже поздно.

Рассвет не просто пришел, как молния, он сам был молнией. И хотя все три корабля попытались резко повернуть влево, внезапное увеличение скорости и безжалостное течение свели маневр на нет.

Именно тогда роджерианин пожалел, что у их корабля нет генуэзского винта и парового двигателя. Тогда они могли бы противостоять страшной мощи напирающего, как разъяренный бык, моря. Именно тогда одни начали молиться, другие обезумели, а кое-кто попытался атаковать Адмирала; несколько человек выскочили за борт, несколько впали в оцепенение.

Только неустрашимый Колумб и отважный Брат Проводок продолжали выполнять свои обязанности. Весь день толстый монах сидел в своей маленькой будке, передавая точки и тире своему коллеге на Гран Канариа. Закончил он лишь тогда, когда взошла Луна, словно огромный красный пузырь, вздувающийся из горла умирающего гиганта. Тогда он стал внимательно слушать и работал, забыв обо всем, что-то черкая, безбожно ругаясь и листая книгу шифров. Так прошла ночь.

Когда в реве и хаосе вновь наступил рассвет, монах выскочил из toldilli с куском бумаги в руке. Он смотрел безумными глазами и быстро шевелил губами, но никто не понимал, что ему удалось разгадать шифр. Не слышал никто и его криков:

— Это португальцы! Португальцы!

Одинокий человеческий голос не мог прорваться к их ушам сквозь нарастающий рев. Покашливание и звон струны были только вступлением к собственно концерту, а теперь началась увертюра: могучий, как труба Гавриила, разносился грохот Океана, рушащегося в космическое пространство.

Брат Френсис Джерард из Юты никогда не нашел бы святого манускрипта, не будь пилигрима в набедренной повязке, что явился во время его великопостного бдения в пустыне. Брат Френсис никогда прежде не видел странника в набедренной повязке, но с первого взгляда понял, что незнакомец — настоящий паломник. Это был высокий человек в соломенной шляпе, с палкой в руке и с буйной бородой, пожелтевшей возле рта. Паломник слегка прихрамывал, и бедра его были обернуты куском рваного и грязного конопляного полотна — единственного одеяния, если не считать шляпы и сандалий. На ходу он мелодично посвистывал.

Незнакомец пришел с севера по заброшенному ухабистому тракту и, похоже, направлялся в аббатство братьев Лейбовича, что располагалось в шести милях южнее. На обширной территории древних руин паломник и монах заметили друг друга издалека. Пришелец перестал свистеть и вытаращил глаза, а молодой монах, следуя правилам отшельничества в дни поста, быстро отвел взгляд и вновь принялся собирать камни, чтобы укрепить свое временное обиталище и защититься от волков. Слегка ослабленный после десятидневной диеты из плодов кактуса, брат Френсис чувствовал, что от усилий у него кружится голова, и видел окружающее словно сквозь туман, испещренный танцующими черными лепестками. В первое мгновение он решил, что бредит от голода, но тут бородатый призрак весело крикнул:

— Эй, там!

Голос у него был приятный и звучный.

Обет молчания не позволял молодому монаху ответить на приветствие, и он только слегка улыбнулся, опустив взгляд.

— Эта дорога ведет к обители? — спросил странник.

Послушник кивнул и потянулся за обломком, похожим на мел. Паломник подошел ближе.

— Что ты делаешь со всеми этими камнями? — поинтересовался он.

Монах встал на колени и торопливо написал на широком плоском камне слова «Одиночество и Молчание», чтобы путешественник, если он умеет читать — что было статистически маловероятно, — понял, что искушает кающегося грешника, и оставил его в покое.

— Ничего не поделаешь, — сказал паломник. Он постоял немного, поглядел по сторонам, после чего стукнул палкой по одному из больших камней.

— Этот может тебе пригодиться, — произнес он и добавил: — Желаю удачи. И чтобы ты нашел Голос, который ищешь.

В ту минуту брат Френсис не понял, что чужак имел в виду «Голос» с большой буквы, а подумал, что старик счел его глухонемым. Он еще раз взглянул на паломника — тот удалялся, посвистывая, — молча благословил его, желая безопасного путешествия, и вернулся к своему занятию: строительству укрытия размером с гроб, в котором можно спать ночью, не рискуя стать добычей волков.

Стая перистых облаков, плывущих, чтобы одарить влажным благословением далекие горы, принесла желанный отдых от палящих лучей солнца, и молодой монах упорно работал, торопясь закончить свое сооружение, прежде чем они растают. Работал он, тихо молясь о послании ему истинного Зова, поскольку такова была цель медитации во время поста в пустыне.

Наконец он поднял камень, на который указал паломник.

В ту же секунду кровь отлила от его лица, он отступил на шаг и выпустил камень, словно обнаружил, что под ним таилась ядовитая змея.

Среди обломков лежала полураздавленная, ржавая металлическая коробка.

Монах с любопытством потянулся к ней, но потом остановился. В мире существовали не только Божьи вещи, но и ИНЫЕ. Он торопливо перекрестился, прошептал короткую молитву и, укрепив тем дух свой, вновь повернулся к коробке.

— Apage Satanas![4]

Он погрозил ей тяжелым крестом от четок.

— Изыди, Подлый Искуситель!

Украдкой вынув из кармана рясы небольшое кропило, брат Френсис, прежде чем находка могла понять, что он собирается делать, быстро окропил ее святой водой.

— Если ты дьявольское творение, сгинь, пропади!

Но коробка не усохла, не взорвалась и не расплавилась. Не потекло из нее и богохульной сукровицы. Она спокойно лежала на своем месте, позволяя солнцу и пустынному ветру высушить святые капли.

— Да будет так, — сказал монах и присел, чтобы вытащить ее из углубления. Сев на землю, он почти час колотил коробку камнем, пытаясь открыть ее. Ему пришло в голову, что такая археологическая находка — по-другому ее не назовешь — может оказаться знаком его Зова, посланным небесами, но он отогнал эту мысль так же быстро, как она появилась. Аббат сурово предостерегал его, чтобы он не ожидал какого-либо эффектного Откровения. Брат Френсис покинул обитель, собираясь сорок дней поститься и замаливать грехи, чтобы в награду на него сошло вдохновение в виде зова к ордену, но ожидать видения или голоса, вопрошающего: «Френсис, где ты?» было бы чрезмерной дерзостью. Слишком много послушников возвращались от пустынного бдения, рассказывая о видениях и знаках на небе, поэтому добрый аббат выработал по отношению к ним довольно энергичную линию поведения. Только Ватикан имел право определять подлинность таких событий. «Солнечный удар еще не доказывает, что ты готов принять торжественные обеты ордена!» — гремел он.

И все же брат Френсис, колотя старую металлическую коробку, старался не сломать ее окончательно.

Она открылась неожиданно, рассыпав часть своего содержимого. Монах долго разглядывал все это, прежде чем осмелился чего-либо коснуться, и дрожь возбуждения сотрясала его тело. Настоящие древности! Как студент-археолог, он не верил своим глазам. «Брат Джерис позеленеет от зависти», — мелькнуло у него в голове, но он быстро пожалел об этой грешной мысли и возблагодарил небеса за сокровище.

Брат Френсис осторожно коснулся найденных предметов они оказались достаточно реальны — и принялся их сортировать. Учеба дала ему достаточно знаний, чтобы узнать отвертку — инструмент, которым некогда пользовались, чтобы ввертывать в дерево тонкие кусочки металла, — и щипцы с остриями не больше ногтя, но достаточно мощными, чтобы разрезать мягкие кусочки металла или кости. Лежало там и странное устройство со сгнившей деревянной ручкой и тяжелой медной оковкой, к которой пристали несколько капель расплавленного свинца, но молодой монах не знал, для чего это служило. Рядом он заметил кольцевидный рулон липкой черной субстанции, слишком пострадавшей от времени, чтобы ее можно было опознать. Лежали там также странные кусочки металла, битое стекло и множество тонких цилиндрических предметов с проволочными усиками, похожих на ценимые горными язычниками талисманы и амулеты. Некоторые археологи считали их останками легендарной machina analytica, из времен, предшествовавших Огненному Потопу.