Фараон Эхнатон - Страница 7

— Не простыми, — прервал его Ахтой. — Почему же-простыми?

— А как прикажешь вас называть? Неужели же богами?

Ахтой покраснел: это с ним бывало только перед приступом гнева или в мгновения острого недовольства. К счастью, вмешалась Ка-Нефер.

— Я все объясню, — сказала она, одаряя обоих мужчин попеременно своими улыбками, чудесными как заря. — Для того чтобы понять царицу, надо поближе стать к его величеству — жизнь, здоровье, сила! — и к его великому дому… И в то же время, — она обратилась к мужу, — надо понять и тех, кто приехал сюда издалека, и притом впервые. Не каждый уразумеет все тонкости очаровательного Ахетатона. — Она уже улыбалась Нефтеруфу: — Не правда ли, столица очаровательна?

Ответ был подсказан самой госпожой дома. Ей нужен был ответ лояльный, ответ комплиментарный. И никакой иной! Другое дело — зачем? Об этом пока что можно только догадываться…

Нефтеруф налил себе пива.

— Этот ваш напиток хорош, — сказал он. — Хотя попробовал его только что. Я говорю: прекрасен Ахетатон, хотя я видел его одним глазом, и то ночью, и то впопыхах, торопясь в ваш счастливый дом.

Ответ понравился Ахтою. А еще больше егосупруге.

«…Вот истинно догадливый и тонко воспитанный человек. Если Нефтеруф проявит столь же изощренную тонкость во всех делах — ему жизнь в столице улыбнется, а улыбка эта чего-нибудь да стоит. Этот воспитанный лев, несомненно, встретит понимание в первую очередь среди женской части столицы. А это совсем, совсем немало…»

Ахтой поддержал Нефтеруфа и развил его мысль. Он сказал:

— Чтобы представить себе красоту Ахетатона, надо пройтись на утренней или вечерней заре от Северного дворца до Южного. И не только Дорогой фараона, но и боковыми улицами и переулками. Идти вперед, задерживаться для лучшего обозрения, снова двигаться вперед и возвращаться на прежнее место, чтобы полюбоваться дворцами, храмами или домами вельмож. При всей кажущейся единообразной роскоши — на самом деле перед табой возникают фасады, не похожие один на другой, отличные в деталях и в пропорциях. Скажем, дом его светлости Хоремхеба или дом его светлости Маху. Их надо непременно видеть самому, чтобы решить вопрос о том, что их объединяет в смысле зодческого мастерства и что отличает их. В первом случае колонны, украшенные листьями лотоса, ничем не отличаются по высоте и ширине от колонн Маху, построенных в виде связки стеблей папируса. Но если вглядеться получше? Разве не отличишь руку Май от руки Туту? Май все свое внимание обращает на отделку частей здания, в то время как Туту озабочен больше пропорциями, соотношениями плоскостей и проемов…

— Это что-то весьма мудреное, — сказал Нефтеруф. — Во всяком случае, моя голова не совсем приспособлена для такого рода бесед, Однако же не кажется ли тебе странным, дорогой Ахтой, что и один и другой зодчий, которых ты назвал, всегда должны принимать в расчет как отдельные части здания, так и соотношения стен, окон, дверей и лестниц?

У Ахтоя блеснули глаза

— Как хорошо ты сказал! — обрадовался он. — Это как раз то, что исповедую я сам как ваятель и как зодчий, ибо мне, кроме глины и камня, приходится иметь дело и с чертежами домов и храмов. Было бы очень хорошо, если бы мы могли соединить в одном лице таланты Май и Туту — воистину богатырей зодчества, которых не знали в Кеми со времен Нармера.

— Объединить? — небрежно спросил Нефтеруф. — Объединить таланты?

— Почему бы и нет?

— Друг мой, — продолжал Нефтеруф, — не кажется ли тебе, что и Май и Туту, которых я не знаю, славны именно тем, что существуют порознь, каждый сам по себе? И что бы было, если бы все на свете соединялось и смешивалось в одной большой тарелке, наподобие шумерских блюд?

Ахтон, казалось, приперт к стенке рассуждениями Нефтеруфа. Но он не считал ребя побежденным.

— Почему ты полагаешь, — возражал он, — что соединить два таланта, два их начала — это плохо?

— Ужасно, а не плохо!.. А самое главное, тогда не было бы у тебя Ка-Нефер!

— Это почему же?

— Да потому, — пояснил Нефтеруф, — что красоту ее, если следовать твоему пожеланию до конца и во всем, пришлось бы разбавить с красотой какой-либо уродины. А ведь согласись, Ахтой, что нельзя ничего ни убавить, ни прибавить к лицу и любой части тела твоей славной госпожи.

Муж поглядел на свою жену с таким вожделением, словно и не лежал рядом с нею нынче же ночью.

— Я бы никому не позволил тронуть ее, даже дающему жизнь всему сущему. Тронуть — значит испортить чудеснейшее из творений.

— Возгоржусь, — кокетливо заметила Ка-Нефер, подвигая к гостю новое блюдо. — Не кажется ли тебе, Ахтой, что досточтимый Нефтеруф немножко прикидывается простачком?

— Именно прикидывается. Теперь я вижу, что предо мною — соперник, досконально разбирающийся в зодчестве.

— Только не это! — возразил Нефтеруф. — Я всего-навсего человек, умеющий повторять чужие, где-то услышанные или где-то прочитанные мысли. И если вы обяжете меня строить дом — из этого ничего не получится: я осрамлюсь!

С улицы донеслись голоса продавцов зелени и булочников. Утро вступало в свои права.

— Мне пора идти, — сказал Ахтой, подымаясь. — Мой учитель и начальник Джехутимес не любит, когда кто-либо из его мастеров опаздывает на работу.

Нефтеруф спросил его:

— Могу ли я рассчитывать на гостеприимство в этом доме?

— Ты говоришь обидные слова, Нефтеруф…

— Да, да, — вмешалась Ка-Нефер, — не следует задавать такой вопрос тем, кто является другом Шери.

— Вот это сказано и точно и красиво!

И Ахтой попрощался с гостем. Ка-Нефер проводила его до порога, где супруги о чем-то пошептались. Вскоре блистательная Ка-Нефер появилась снова с кувшином пива. Она окинула взглядом стол и, решив, что все в должном порядке, уселась на свое место, Ее волосы, заплетенные во множество тонких косичек, отливали синим цветом — так черны и так чисты они были.

— Здесь более нет никого, — сказала она как бы между прочим.

— У фараона уши длинны, Ка-Нефер.

— Они кончаются у порога моего дома.

— Это хорошо.

— Не совсем, Нефтеруф.

— Почему?

— Да потому, что неплохо иметь под боком соглядатая, который не скажет ничего и не выдаст тебя.

Бывший каторжник сказал:

— Да какой же это соглядатай, который тебя не предает?! Разве бывают такие?

Ка-Нефер прикрыла на мгновение глаза, — дескать, бывают.

— Говори, Нефтеруф, свободно и откровенно, так, как если бы ты разговаривал с Шери или с каким-нибудь близким другом.

— Благодарю тебя, Ка-Нефер! Я в таком положении, когда мне нужны верные уши и сердца.

— Кто же ты?

— Я достаточно долго испытывал твое терпение и ждал этого вопроса. Но я молчал, потому что не знал ваших отношений (он имел в виду Ахтоя). Как не знаю до сих пор. В Та-Нетер утверждают, что жена и муж — два конца одной палки…

— Одной палки, Нефтеруф?

— Точнее, хворостины. А хетты говорят: жена и муж — добро и зло

— Где же добро и где зло?

— Это каждый раз приходится определять особо.

Ка-Нефер поднесла к губам чарку с пивом и пила его, о чем-то размышляя. Потом медленно поставила чарку на место, все о чем-то размышляя. Потом посмотрела в глаза своему гостю, тоже о чем-то размышляя. Это был взгляд и красавицы и мудреца. И добрый и жестокий, и нежный и колючий взгляд…

Нефтеруф с любопытством уставился на нее. Ему хотелось прочесть в ее глазах то, что скрывал язык ее. Это безумно трудно. Это слишком трудно. Но возможно! Для этого надо изнурить свое сердце и напрячь до предела ум. Для этого необходимо думать только, о деле, не поддаваясь женским чарам, до которых так падки ординарные мужчины.

Она продолжала смотреть на Нефтеруфа, и ему казалось, что встретился с мудрою змеею, подобно Синехуту из старинной сказки. «В руках этой женщины — моя жизнь, — думал Нефтеруф, — она может мне даровать ее или погубить для бесславного существования в долине Иалу… Вот она, Изида всемогущая, если верить Шери. Но не верить Шери невозможно, ибо Ка-Нефер должна быть именно такою, какую рисовал ее в лестных выражениях Шери…»