Фараон Эхнатон - Страница 3

Шери сказал:

— Они молчат до поры до времени. Но приговор их будет суров.

— Ерунда!

— Он будет подобен грому.

— Чепуха!

— Они низринут его…

— Они? Никогда!

— И суд их будет воистину потрясающим!

— Только мы с тобою можем судить его!

— С их помощью, Нефтеруф, с их помощью…

Нефтеруф снова выругался, точь-в-точь как там, на рудниках От такого ругательства впору затыкать уши. И он сказал, строя гримасу на лице, будто ел прокисшую винную ягоду.

— Открой мне, в чем сила этого женоподобного? Я никогда не поверю, что Кеми держится на горбу Эхнатона. Никогда! Я должен доподлинно знать, где тот столп, на который опирается свод нашего государства. Надо знать врага истинного, а не подставного. Кто же тот могущественный враг, который упек меня в жуткую дыру? Кто закинул туда, чуть ли не к истокам Хапи? Посмотри, скажу не хвастая, могу вступить в единоборство со львом. Не отступлю от зверя! И чтобы одолел меня этот человек с округлым женским задом? Да я же его и человеком не считал! Его покойный отец, чье имя сын соскреб со всех камней, вызывал уважение к себе. Хотя бы видом своим. А этот?.. Курва он — вот кто!

Шери прошелся быстрым взглядом по верхушкам дворцов, мысленно представил себе ненавистного фараона.

— Он… — проговорил Шери зловеще.

— Что — он?

— Он способен на все!

— Не верю.

— На многое… Если мы с тобой пренебрежем хотя бы малейшей осторожностью — очутимся в подземелье. И ты и я. Оба вместе!

— Ты не трус, Шери.

— Как будто так.

— Поэтому я верю тебе… Но ведь всё — буквально все! — говорит о его малодушии…

— Например? — сухо спросил Шери.

— Враги теснят его повсюду…

— Точнее: где?

— Хетты на Севере… В Ретену… Эфиопы бьют..! Не довольно этого?

— Нет.

— Почему?

— Потому что он может согнуть нас с тобой в бараний рог. Для этого достанет у него и силы и воли. Рекомендую тебе: осторожность, осторожность и еще раз осторожность!

— Но ведь этак можно превратиться в бездельника. Осторожность хороша, когда она точно отмерена.

— Об этом и идет речь.

— Между тем ты отдаешь меня в руки некоей красавицы. Тут, по-моему, предосторожностью и не пахнет…

— О нет! — Шери остановил его властным жестом. — О нет, ты не прав. Вот встретишься с нею. Потом мы повидаемся с тобой. И тогда скажешь свое мнение. А до того, прошу, не настраивай себя против Ка-Нефер. Мне это очень неприятно… Она тебя познакомит с его светлостью Хоремхебом…

— Светлостью?! — воскликнул Нефтеруф. — И Хоремхеб стал светлостью! Вот в какое чудное время мы живем! Я могу представить себе любую светлость, но только не этого мужлана…

Шери дал ему выговориться. Бывший каторжник сыпал словами, перемешанными с проклятьями и отборной руганью. Неблагоразумно было останавливать его — на это потребовалось бы слишком много сил.

«…Он очень сердит, он очень обижен. Воистину этот Нефтеруф явился сюда, в Ахетатон, чтобы совершить правосудие. Если не этот — тогда уж никто! Ибо никто так не обозлен, как Нефтеруф, и нет человека сильнее Нефтеруфа. Он свое сделает. Он обязан сделать это!..»

— Ты свое сказал, Нефтеруф?

— Не совсем.

— Я подожду. Я не тороплюсь. Я слушаю.

Шери говорил очень тихо и очень спокойно и сумел этим нехитрым способом остановить горячего друга.

— Спокойствие, спокойствие, Нефтеруф, — сказал Шери.

— Не могу слышать это слово! Если бы ты пробыл в дыре, которая именуется золотым рудником в Желтых горах, — вел бы себя иначе. Тогда бы ты схватил камень и постарался бы забросить его во двор этого проклятого дворца. — Нефтеруф кивнул туда, за реку. — Бросить в надежде, что он попадет по назначению…

— Сейчас тебе придется сойти к реке…

К переправе подплывала черной тенью огромная ладья. Да, надо идти… Шери счел необходимым еще и еще раз предупредить своего единомышленника.

— Нефтеруф, мы с тобой будем связаны. Невидимо для чужих глаз. Ка-Нефер — хороший посредник. Ты обживись в этом городе. Постарайся не выдать себя. Ты понял меня? Не выдать! Я обращаюсь к твоему разуму: возьми себя в руки, остуди себя.

— Мне обидно. Очень обидно. Я готов рыдать…

— Остуди себя!

Нефтеруф как бы обращался к самому себе:

— Вот мы оказались в одном ряду с жалкими простолюдинами. Мы взялись с ними за руки. Как равные. Они сделались нашими союзниками. Скоро мы будем кланяться им. Благодарить их!.. «Спасибо вам, спасители наши! Спасибо! Спасибо! Спасибо! Спасибо…»

Нефтеруф — этот лев — согнулся в три погибели, словно нищий, и кланялся, кланялся, кланялся…

— Остуди себя! — приказал Шери.

— Нет, это очень неверно, — сказал Нефтеруф, вдруг выпрямившись и странно улыбаясь. — Послушай, Шери: вот стоишь ты, потомок великого рода, а рядом с тобою — грубый, недостойный, полуголодный мужик. И ты в союзе с ним, ты называешь его братом, ибо вы оба — против фараона. Так повернулось время! Так повелели события! Против твоей воли. И против моей. И мы бессильны поступить иначе: мы должны крепко держаться этого союза с теми, кто копошится в грязи! С этими жалкими немху[12]!

Нефтеруф сплюнул. Ему было противно. Все противно! Ненавидел себя, Шери, весь мир!

А Шери поразительно спокоен.

— Ну что ж, — говорит он, — подержим немного грязную лапу, знак союза, — лишь бы одолеть этого. — И совсем шепотом. Эдаким зловещим: — Этого! Это чудовище! Это омерзительное создание!.. Думай только об этом… Только об этом. Ибо он жаждет твоей крови, а не сапожник какой-нибудь. Он, а не крестьянин. Он, а не рыбак. Он, а не харчевник. Он, а не мелкий писец. Он, а не пахарь. Он, а не каменщик. Он, а не носильщик тяжестей. Он, а не пастух. Он, а не… Словом, он, он, он… Понял ты?

— Понял, — буркнул Нефтеруф.

И он почти побежал к переправе. Шери дождался мгновенья, когда ладья снова отчалила в чернильную реку. Вот-вот наступит рассвет. Ночь приближается к своему пределу. Сейчас покажется край утра.

Шери еще раз окинул взором лежащую за рекой столицу, вдохнул хорошую толику прохладного воздуха и медленно пошел вниз по реке.

Желающих переплыть на тот берег Хапи оказалось не так уж много: несколько крестьян с грубыми камышовыми мешками, несколько каменотесов с инструментами да горожане, возвращавшиеся из дальних поездок. Посредине палубы восседал главный кормчий — грузный мужчина средних лет. Кожа у него задубилась на солнце и походила на старую пальмовую кору. Он отдавал приказания сиплым голосом бывалого моряка. Глядя на него, Нефтеруф решил, что кормчий, наверное, плавал и в Та-Нетер, и на остров Иси. А может быть, еще дальше. Куда-нибудь на Запад по Великой Зелени.

В темноте трудно было разобрать гребцов. Они, казалось, сидели где-то глубоко, в преисподней. Тяжелое, прерывистое дыхание доносилось снизу. Надсмотрщик над гребцами мерно отбивал такт на барабане, и ладья медленно двигалась к восточному берегу Хапи.

Плату за переезд взимал писец, пристроившийся возле кормчего. Он клевал от усталости носом и приходил в себя после строгого начальственного окрика.

Нефтеруф небрежно подал писцу серебряную пластинку, полагая, что ее вполне достаточно. Скриб[13] не сразу разобрал, что ему всучили, Разглядев получше, он показал пластинку кормчему, молча кивнув Нефтеруфу. Кормчий, которого звали Прэемхабом, подлил рыбьего жиру в светильник. На палубе стало светлее. Буйное пламя высотой в два локтя трепыхалось в темноте. От этого еще мрачнее становилось вокруг.

Прэемхаб подошел к бывшему каторжнику.

— Я тебя знаю, — сказал он.

Нефтеруф даже бровью не повел.

— Ты человек щедрый, — продолжал кормчий, под началом которого работали два молодых человека у рулевого весла. — Такие всегда запоминаются. Но еще больше врезалась в память твоя обезьяна. Где она? И когда ты начнешь снова развлекать добрых людей?