Фантомас и пустой гроб - Страница 3

А сейчас Жермене предстоял неприятный разговор. Она не сомневалась, что явился племянник покойной, молодой человек по имени Педро Коралес, который неоднократно приходил в клинику с визитами. Он слыл богатым парижским банкиром, одевался чрезвычайно изысканно и элегантно, и его горячие темные глаза производили на Жермену большое впечатление, которого не портили слишком черные волосы Коралеса и чрезмерное обилие перстней на пальцах. И сейчас молодая девушка спрашивала себя, как он отреагирует на смерть своей тетки, единственной родственницы, которая у него была на свете?

Дверь палаты приоткрылась, и один из служителей передал Жермене просьбу спуститься в салон для свиданий. В салоне посетитель стоял спиной к двери и не обернулся, когда неслышно вошла медсестра. Но она сразу узнала Педро Коралеса. Перуанец с задумчивым и меланхолическим видом смотрел в окно. За окном с самого утра, не переставая, шел дождь. Педро был одет в строгий черный костюм, который очень ему шел. Почувствовав присутствие Жермены, он обернулся и приветствовал ее почтительным светским поклоном.

— Прошу извинить меня, мадемуазель, — сказал он, — но, узнав о кончине моей бедной тетушки, я хотел прежде всего переговорить с вами.

Он сел и указал Жермене кресло напротив. Медсестра покраснела, но не села, так как это было запрещено инструкциями мадемуазель Даниэль.

— Спасибо, я не устала, — сухо сказала она.

Тогда Педро Коралес тоже встал.

— Моя бедная тетушка была обречена заранее, не правда ли, мадемуазель? — заговорил он. — Я так и подозревал. Когда она ложилась на операцию, которая была ей совершенно необходима, какой-то внутренний голос говорил мне, что ей уже не встать.

Не отводя взгляда от лица Педро Коралеса, Жермена проговорила бесцветным голосом:

— Профессор Дроп творит чудеса. Никогда не надо заранее сомневаться в результатах операции.

Перуанец чопорно поклонился. Потом произнес, пристально глядя Жермене в глаза:

— Я знаю, что профессор Дроп — первоклассный хирург и, кроме того, весь его персонал достоин высочайшей похвалы. Во время моих посещений я имел возможность убедиться, с каким профессиональным умением и с какой самоотверженностью вы заботились о моей бедной тетушке. То, что вы для нее сделали, заслуживает с моей стороны не только благодарности, но и вознаграждения, принимая во внимание все тяготы вашей трудной, но благородной профессии. Я надеюсь, вы не будете против этого возражать?

Педро Коралес подошел к Жермене и попытался пожать ее руку. Девушка почувствовала, что сердце готово выпрыгнуть у нее из груди. Слова перуанца заронили глубокое смятение в ее душу. Ей было мучительно выслушивать слова благодарности, зная при этом, что своей неосторожностью она привела больную к гибели. И она не выдержала:

— Ах, сударь! Я не могу принять вашу благодарность… Я недостойна её… Напротив, я виновата, очень виновата!

Педро Коралес опешил:

— Вы? Виновны?.. Но в чем?..

Его взгляд смущал девушку все больше и больше. Нарушая все правила профессиональной этики, она упала в кресло и залилась слезами:

— Ах, сударь! Ваша тетушка умерла по моей вине!.. Ах, если бы вы знали… Я в отчаянии… Но я хотела сделать как лучше!

И, рыдая, она рассказала ему все. От слез комната плыла у нее перед глазами. Временами ей казалось, что она теряет сознание…

Жермена пришла в себя, чувствуя, что ее сжимают крепкие мужские руки и черный ус щекочет ей шею. Или это только снилось? Вдруг она почувствовала, как страстный поцелуй обжег ей губы. Возмущенная, Жермена резким движением освободилась из объятий перуанца.

— Сударь! — воскликнула они, — Что вы себе позволяете?

Но ей ответил голос, исполненный нежности и страсти:

— Я вас люблю… О, восхитительная, божественная!..

И растерянная Жермена увидела, что Педро Коралес стоит на коленях у ее ног…

Ноябрьский день был серым и беспросветным, как это бывает поздней осенью. С утра шел проливной дождь, затем он прекратился, но ему на смену пришел густой туман, накрывший Париж траурным покрывалом. В домах, окружавших площадь Биржи, спозаранку зажгли газовое освещение. На улицах газовые фонари горели мигающим светом, в то время как электрические лампадеры, окруженные туманным ореолом, излучали ровное сияние. Голубоватый электрический свет отражался в лужах и придавал всем предметам фантастическое обличье.

Несмотря на туман, уличное движение было весьма оживленным. По улице Четвертого сентября в направлении Больших бульваров катился целый поток роскошных экипажей и рычащих автомобилей, в котором с трудом прокладывали себе путь большие автобусы, похожие на мастодонтов. Спасаясь от потоков разбрызгиваемой колесами воды, пешеходы жались к стенам и подъездам домов.

Вокруг Биржи толпа людей сгущалась и чувствовалось нервное напряжение, которое, казалось, излучают сами стены гигантского здания, внутри которого бушевали страсти и свирепствовала самая заразная болезнь нашего времени — золотая лихорадка… Под сводами огромного зала стоял гул от сотен голосов, сливавшихся в какой-то непрерывный, чудовищный, надсадный вопль обезумевшего чудовища. Множество фигур биржевых маклеров, торговых агентов, мелких жучков и крупных воротил сновали во всех направлениях, размахивали руками, кричали, что-то наспех записывали в своих записных книжках.

В этот день на Бирже назревала гроза. Стало известно о странном заказе на пушки, который был размещен на французских заводах представителями иностранной державы. Это известие тут же обросло целым клубком комментариев, сплетен, предположений. Сердце Биржи забилось лихорадочно и неровно. Группы дельцов собирались, шушукались и вновь разбегались в разные стороны.

— Это война! — говорили одни. — Я продаю свои акции золотых приисков!

— А я продаю медные рудники!

— Скажите, а что делает Ротшильд?

Биржевая мелюзга старалась узнать намерения крупных спекулянтов. Что надлежало делать? Покупать или продавать? Играть на повышение или на понижение? Неизвестно откуда распространилась информация, что надо продавать.

— Знаем мы эти трюки, — говорили скептики. — Завтра произойдет повышение на два пункта, и те, кто сегодня продают, завтра окажутся в дураках.

Тем не менее, котировки шли вниз. Слабонервные кинулись продавать. Более опытные спускали акции мелкими партиями, готовые в любой момент перейти к игре на повышение.

И действительно, за час до закрытия Биржи произошел резкий поворот. Биржевая конъюнктура изменилась. Прошел слух, что крупные банки, объединившись, целыми пакетами скупают обесценившиеся акции. Те, кто продавал, в свою очередь кинулись покупать, но было уже поздно. Курс акций резко пошел вверх. Целые состояния оказались развеянными в прах.

Среди всеобщей суеты человек лет сорока, одетый со скромной элегантностью профессионального финансиста, улыбался, стоя у одной из колонн. На его лице читалось удовлетворение от удачно проведенной операции.

— Просто поразительно, — ворчал он себе под нос, — сколько дураков поддаются каждый раз на одну и ту же комбинацию! В этом проклятом вертепе никогда нельзя быть уверенным, богат ты или беден.

— Вы большой скептик, Миниас, — сказал какой-то человек, стоявший тут же рядом и что-то записывавший в свою книжку.

Элегантный финансист, чьи лицо и фамилия указывали на греческое происхождение, повернулся к своему соседу:

— Ах, это вы, Жорж! Как ваши дела?

— Как нельзя лучше! Но я слышал ваше рассуждение, оно меня позабавило!

— Вот как! Стало быть, вы выиграли?

Человек, которого Миниас фамильярно называл Жоржем, неопределенно улыбнулся:

— Я не выиграл. И не проиграл.

— Как так?

— Я вообще не играл.

— Это вы-то не играли? — поразился Миниас. — Не может быть! Но почему?

— У меня были для этого веские основания.

Молодой человек по имени Жорж закрыл свою книжку, положил ее в карман и добавил: