Фантомас - Страница 9

Юноша застонал:

– Значит, они тоже меня подозревают?

Он снова схватился за голову, но вскоре лицо его прояснилось:

– Отец, но эти обвинения беспочвенны! Ведь нет никаких фактов! Никаких доказательств!

– Увы, есть. И тебе трудно будет их опровергнуть… Слушай внимательно.

Этьен Ромбер встал, и Шарль машинально сделал то же самое.

Отец и сын снова смотрели друг другу в глаза.

– Так вот, Шарль. В ходе следствия было установлено, что в ту роковую ночь никто не мог пробраться в замок снаружи. Таким образом, ты единственный мужчина, который ночевал внутри, к тому же по соседству с маркизой.

Юноша нервно дернулся:

– Почему же никто не мог забраться сюда?

– Это выяснено абсолютно точно. А впрочем, если бы и мог… Ты-то не сможешь этого доказать.

Шарль не ответил. Он был совершенно оглушен. Глаза его блуждали, мысли путались.

Чувствуя, как подгибаются ноги, он умоляюще посмотрел на отца. Этьен Ромбер с опущенной головой направился к туалетной комнате.

– Иди за мной, сын, – сказал он, и голос его дрогнул.

Шарль, казалось, не слышал.

Господин Ромбер вошел в туалетную комнату, порылся за вешалкой, вынул оттуда изрядно помятое полотенце и вернулся в комнату.

– Смотри! – глухо произнес он, поднося полотенце к глазам сына.

В ярком свете Шарль Ромбер увидел на ткани красные пятна крови…

Юноша подпрыгнул на месте и открыл было рот, но отец властным жестом остановил его:

– Сядь! Ты собираешься продолжать отпираться?! Несчастный! Безумец!

Смотри же! Вот оно, неопровержимое доказательство твоего злодеяния! Эти кровавые пятна говорят сами за себя. Как ты можешь объяснять, что это полотенце оказалось в твоей туалетной комнате?

Итак, теперь ты по-прежнему будешь все отрицать?!

– Да, я буду все это отрицать! Буду! Я… я просто ничего не понимаю!

Молодой человек, вконец обессилев, снова опустился в кресло.

Старый Ромбер смотрел на сына с бесконечной нежностью и состраданием.

– Бедное, бедное дитя… – прошептал он. – Но, может быть, ты не так виноват, как кажется? Может, есть обстоятельства, которые могут тебя оправдать?

– Значит, вы все-таки меня обвиняете… Вы не верите мне…

Старик в отчаянии покачал головой:

– Боже, если бы мог я сохранить честь нашей семьи, уважение друзей! Если б я смог доказать, что это все проклятая наследственность…

– Чтобы наука доказала, что я так же болен, как мама? – грустно переспросил юноша.

– Да, загадочная и неизлечимая болезнь… Медицина перед ней бессильна. Называется она просто – безумие, но никто не знает, что это такое.

– Боже мой! – поразился Шарль. – О чем я узнаю! Так моя мать безумна?!

Он помолчал, что-то вспоминая, и наконец посмотрел на отца:

– Да-да, наверное, вы говорите правду… Сколько раз я был удивлен ее странным, непонятным поведением! Но я, я-то тут причем!

Шарль ожесточенно потер лицо, словно проверяя, не спит ли он:

– Ведь я, я же в здравом уме!

Этьен Ромбер покачал головой:

– Дай Бог, чтобы так. Но, возможно, это было временное помрачение…

Сын перебил его:

– Нет, отец, нет! Я могу быть глупым, юным, каким угодно, но я не сумасшедший!

Чрезвычайно возбужденный, молодой человек больше не мог сдерживаться. Он почти кричал, словно пытаясь убедить самого себя. Голос его гулко раздавался в равнодушной тишине замка.

Этьен Ромбер тоже повысил голос. Заявление сына вывело его из себя:

– Отлично, Шарль! Если ты в здравом уме, то твое преступление не имеет никаких оправданий! Значит, ты сознательный, хладнокровный убийца!

Внезапно какой-то шорох в коридоре заставил их замолчать. Дверь комнаты медленно открылась, и из полумрака на пороге появилась белая фигура.

Это была Тереза в длинной ночной рубашке. Глаза ее расширились от ужаса, она покусывала бескровные губы. Ее била дрожь.

С усилием подняв руку, она указала пальцем на Шарля, беззвучно шепча что-то.

– Тереза! Тереза!

Несчастный отец бросился на колени. Он с мольбой протянул к ней руки:

– Девочка! Ты была за дверью?

Помертвевшие губы шевельнулись, и Тереза чуть слышно прошептала:

– Я… была…

Девочка не смогла продолжать. Она покачнулась, глаза закрылись, и она упала на пол.

Километрах в двадцати от Суйака линия Брив – Каор делает резкий изгиб и уходит в тоннель. Шедшие зимой дожди изрядно попортили насыпь. Еще до этого грозы, разразившиеся в первых числах декабря, вызвали сильное оседание почвы.

Обеспокоенная железнодорожная компания прислала на эти места своих лучших инженеров.

Специалисты выяснили, что пути в нескольких десятках метров от Суйака требуют серьезного ремонта. С тех пор уже два месяца все поезда, следовавшие из Брива в Каор, – скорые, пассажирские, товарные – постоянно опаздывали, бывало, даже на полчаса.

Неисправность дороги внушала серьезные опасения компании, и все машинисты расписались в журнале по технике безопасности. Машинистам, следующим из Брива, предписывалось останавливать локомотив за двести метров до выезда из тоннеля, а на обратном пути в Каор необходимо было тормозить еще раньше, за пятьсот метров. Эти меры, по мнению компании, обеспечивали безопасность…

Итак, в то серое декабрьское утро бригада дорожных рабочих под руководством мастера вышла укладывать новые рельсы, привезенные накануне. Люди потихоньку переговаривались:

– Как ты думаешь, – говорил старый рабочий своему напарнику, – они что, заставят нас укладывать здесь двенадцатиметровые рельсы? По мне, так они нисколько не лучше, чем восьмиметровые, а укладывать их – адская работенка, ты уж мне поверь!

Его товарищ вздохнул.

– А что делать? – откликнулся он. – Против начальства не попрешь! Мы люди маленькие, наше дело простое – делай, что говорят…

Неожиданно раздался резкий свисток.

В черном чреве тоннеля показались огни двух фонарей: поезд, следующий в Каор, согласно инструкции, затормозил, не доезжая места работ. Ему необходимо было получить разрешение на проезд.

Дорожный мастер поставил своих людей по обеим сторонам полотна, затем дошел до небольшой хибарки обходчика, расположенной у самого въезда в тоннель, и взмахнул жезлом, позволяя машинисту двигаться дальше.

Путевой обходчик, хозяин хижины, был специально прислан сюда железнодорожной компанией. Он нес ответственность за состояние четырехкилометрового участка дороги, включая девятьсот метров тоннеля.

Из-за избушки вышел мужчина и небрежно спросил у мастера:

– Должно быть, это тот самый поезд, что прибывает в Верьер в шесть пятьдесят пять утра?

Из дверей показался обходчик.

– Действительно, – подтвердил он. – Только опаздывает, как всегда.

В это время поезд прогрохотал мимо. Мелькнули три красных фонаря на задней стенке последнего вагона и тут же пропали в утреннем тумане.

Мастер ушел к бригаде, а обходчик вернулся к своим повседневным делам. Сейчас ему необходимо было заняться густой травой, проросшей между шпалами и вдоль насыпи. Время от времени ее приходилось пропалывать.

Железнодорожник уже почти скрылся в темноте тоннеля, когда его окликнули. Мужчина обернулся.

Собеседником его оказался не кто иной, как Франсуа Поль, бродяга, которого накануне после короткого допроса отпустил следователь.

– Похоже, этот утренний поезд не забит пассажирами, – ухмыльнулся он. – Особенно в вагонах первого класса, верно, приятель?

– Чего ж тут удивительного! – отозвался обходчик, снимая с плеча мотыгу и ставя ее на землю. – Не так-то уж много людей ездит первым классом. А богачи, которые могут себе это позволить, предпочитают экспресс. Он приходит в Брив в два пятьдесят утра.

– Так-то оно так, – продолжал Франсуа Поль. – Но ведь кому-то может понадобиться выйти в Гурдоне, Суйаке, Верьере – ну, одним словом, на маленьких станциях, где скорый не останавливается.