Фантограф. Русский фантастический № 2. 2014 - Страница 3

— Они вроде бы не ведьмы, — сказала Хенн, — а колдуньи.

— Да неважно. Важно то, что без применения магии эту проклятую долговую верёвку нельзя снять. Её можно только продать кому-то другому. Но я не могу даже попробовать, сёстры не отпускают меня далеко.

— А тот парень, что её тебе продал? Он же как-то от них выбрался?

— Да, он сбежал через реку. Но снять верёвку не смог. Впрочем, достаточно было того, что он нашёл, кому её продать. Беллатристе Ранд явилась вскоре, и я не успел добраться до… так сказать, человека, который снял бы верёвку за очень умеренную плату. Я надеялся на него и проиграл. Всё из-за нехватки времени.

— А при чём здесь Шивер?

Вдали застрекотала сорока — очень-очень далеко впереди. Мы замерли, прислушиваясь, но она вскоре затихла.

— По иронии, — сказал я, — моя обязанность у Ранд — собирать долги. Налоги, займы и всё такое прочее. Шивер им должен.

— Я так поняла, что возвращать долг он не спешит.

— Да, он спешит в другую сторону, — ответил я и замолчал.

Хенн молчать долго не могла. Спустя полсотни шагов она опять начала разговоры про охоту:

— Тут хоть самой в долги залазь. Надо себе хороших собак. Не одну, а три… На птицу натренировать, и, кстати, две хорошие собаки могут держать кабана на растяжке, можно подойти и просто ножом его зарезать…

Я не перебивал Хенн, и она вошла во вкус, продолжая описывать свои охотничьи мечты и воспоминания. Я надеялся, что она замолчит, если не поддерживать разговор, но она почему-то всегда любила болтать в моём присутствии.

— …О, однажды мы тут на кабанов охотились! Я, Кресса, Сивальд, брехло ещё… Ну ты его не знаешь… Стадо было голов двадцать! Мы тогда всех положили, тут от крови мокро было, как на болоте, честное слово…

— Хенн, — не выдержал я. — Избавь меня от подробностей. Я не люблю охотников, ты знаешь.

Хенн, увлечённая своим рассказом, как раз остановилась перевести дух, и при моих словах глаза её как-то потухли.

— Извини, Джером, — сказала она.

— Ну правда, Хенн.

— Почему ты всегда зовёшь меня по фамилии? Ты не помнишь, как меня зовут?

— Помню — Ида. Мне так привычнее.

Хенн шмыгнула носом и замолчала. Наконец-то, подумал я.

Впереди снова затрещала сорока. Явно заметила кого-то. Дубы вокруг поредели, стали ниже, но раскидистее. Закатное солнце сквозь тучи окрасило медью полнеба.

Хенн, видимо, быстро надоело молчать, и она негромко спросила:

— А ты не боишься его? Он же жуткий тип. Я старалась не шевелиться, когда его заметила.

— Ты ещё его коня не видела, — ответил я. — Он умеет оживить лошадь имея от неё только ноги.

Хенн резко остановилась.

— Что такое? — спросил я, глядя в её озадаченное лицо. — Что?

— Джером, — сказала Хенн. — Мне это не нравится. Он идёт в ту сторону, а у меня там два чучела, и они полностью готовы.

Меня передёрнуло. Она ещё и чучелами занимается, подумал я. Не хватало, чтобы Шивер выпустил нам навстречу какого-нибудь волка с песчаным нутром.

— Не скажу, что рад. Это хищники?

— Всеядные, — буркнула Хенн. — Кабан, вот только закончила, и… второе…

Сорока затрещала впереди ещё раз, на таком же расстоянии. Значит, нам надо было идти быстрее. Если, конечно, птица ругалась на Шивера, а не на какое-нибудь зверьё.

— Ладно, — сказал я. — Будем надеяться, он твой шалаш не найдёт.

Мы ускорили шаг. Мне совсем не нравился такой поворот событий. Несколько потусторонняя природа происходящего, видно, не давала покоя и Хенн.

— Ты когда-нибудь пересекался с чем-то таким? Страшным? — спросила она, глядя вдаль по лесной дороге. Тихо тянущий ветер доносил до нас горький запах осенней листвы, дыма и сухой травы.

— Да, — ответил я, вспоминая.

…Это были дикие леса, где ясными ночами седые призрачные псы, видимые только в лунном свете, рыскали между замшелыми стволами, и я пробирался через эти места, ибо ничего другого мне тогда не оставалось.

Перед самым закатом я увидел девушку. Она лежала, согнув спину, на боку, на поваленном стволе. Худая и черноволосая, она то ли спала, то ли ей было плохо. Я шагнул к ней и окликнул.

Она начала оборачиваться, и прилипшие к стволу волосы потянулись клейкими нитями, а выпирающие позвонки стали раскладываться с влажными щелчками. Она оборотила ко мне длинную белую морду — высокая, безглазая, с шевелящимися отростками вместо ногтей, и я, ошпаренный ужасом, попятился и побежал…

— Да, — повторил я и добавил, не желая вдаваться в подробности: — Но я не знаю названия той твари.

— А я однажды повстречала Долгую Ведьму, — сказала Хенн.

— Ого, — сказал я, помолчав. — И как?

— Когда смотришь на неё, она кажется небольшой, сухонькой, но ты понимаешь, что у человека не бывает таких пропорций. А когда оборачиваешься, убегая, то она огромна.

Я присвистнул.

Мы вышли из-за поворота и увидели, что на дороге стоит кабан.

В первую секунду Хенн не испугалась, потому что по привычке увидела в нём добычу.

Потом она поняла, что это такое на самом деле.

Я рванулся влево, она вправо, выхватывая нож.

Тяжёлая туша ринулась вперёд, хруст пересохших сухожилий потонул в треске ломаемого сухостоя. Он двигался так же быстро, как живой. На мгновение я ясно увидел крутой бок, покрытый тусклой безжизненной щетиной, время словно споткнулось и тут же снова понеслось вскачь.

Хенн отскочила спиной к дубу, но забраться на него не успевала. Она присела, делая выпад ножом, кабан обогнул её по дуге и с крутым заносом обежал дерево. Я припал к земле перед прыжком вперёд.

Кабан был страшен. Застывшая в оскале огромная харя не шевелилась, и теперь казалось странным, что мы даже на мгновение могли принять его за живое существо. Он не дышал, двигая лишь ногами, и это странное зрелище, сродни механическому театру, гипнотизировало. Длинное горбатое рыло, низкий лоб, тёмная сухая пасть — это было обличье мертвеца.

Когда сражаешься с животным, то сталкиваешься с его яростью, эмоциями, понимаешь его действия. Это же была просто машина, движимая какой-то потусторонней мощью, и нам оставалось только погибнуть либо уничтожить это.

Тускло блеснули стеклянные шарики, вставленные вместо глаз. Кабан рванул к Хенн, а я — к нему, оттолкнувшись ногами изо всех сил и выдирая клинок из ножен.

Я опоздал на полсекунды. Кабан пригнул голову, нырнув под нож Хенн. Она вонзила его ему в бок, не выпуская из руки, и лезвие с треском пропороло длинную борозду в шкуре. С ужасающей стремительностью кабан скользнул позади Хенн, походя разорвав ей клыком артерию под правым коленом.

Кровь хлынула багровым фонтаном, Хенн надломилась, как скошенная трава, и, выпустив бесполезный нож, упала в листья.

Он развернулся ко мне в тот момент, когда я с силой опустил клинок, разрубая ему шею прямо за ухом.

Я выдернул меч из пустой раны прежде, чем он повернулся ко мне, и ударил изо всех сил, развалив рыло надвое.

Он прыгнул на меня, и я упал, пропуская его над собой. На меня падал песок. Я перебил ему ногу в прыжке, и, когда он приземлился, я перевернулся и глубоким выпадом подсёк ему заднюю.

Кабан завалился на бок: перебитые ноги не выдержали.

Он пытался подняться, молча, не издавая никакого звука, кроме шороха сминаемых листьев, и не смог. Я отрубил ему ещё одну ногу — просто так, на всякий случай, и он замер. Не умер — умер он уже давно — а просто перестал двигаться, превратившись в испорченное чучело. Мне сделалось как-то до тошноты жутко, когда я подумал, что он снова может начать шевелиться в любой момент.

Я отвернулся от него и бросился к Хенн.

Она пыталась сесть, опершись локтем о землю, стараясь зажать рваную рану непослушными пальцами. Кровь уже не хлестала, но продолжала обильно течь. Я бросил меч, схватил её нож и разрезал штанину, отхватив нижний кусок. Затем я перетянул её бледное, окровавленное бедро выше раны, так туго, как смог. Я ничего не смыслил в ранениях, понимал только, что ей сейчас плохо. Она вся была бледной, белизной лица почти сравнявшись с масками проклятых Ранд. Теплый металлический запах крови стоял над поляной. Листья под Хенн покрыла глянцевая красная плёнка.