Фантастика— о чем она? - Страница 14

Ошибочность этого тезиса сегодня яснее, чем когда бы то ни было, — прежде всего потому, что круг гипотез и фантастических допущений, как выяснилось со временем, весьма ограничен. Угроза бездуховности в будущем; космические путешествия и контакты с иными формами разумной и неразумной жизни; путешествия во времени; роботы, искусственный разум и проблемы его сосуществования с человеческим — вот, по сути, почти полный перечень используемых сегодня фантастических допущений. Было бы нелепо утверждать, что это ограничивает возможности НФ; в конце концов круг сюжетов «обычной» литературы тоже не так уж велик; писателя-нефантаста вряд ли упрекнут в том, что он построил свое произведение, скажем, на «вечной» сюжетной схеме любовного «треугольника» — важно, что он скажет, чем наполнит эту схему. Так же и в НФ — на одной теме могут быть построены самые разные по своему художественному уровню и этическим позициям произведения. Роман В. Савченко весьма интересен прежде всего с социально-философской точки зрения. В споре о человеке, идущем на его страницах, мы находим отчетливое понимание того, как рискованны и с какой ответственностью сопряжены попытки применить непосредственно к личности те или иные достижения НТР. Но отмеченное выше расхождение между темой и сюжетом дает себя знать — спор о человеке выше и значительнее Детективной истории об исчезновении инженера Кривошеина, но, будучи заключен в ее рамки, много теряет в художественной убедительности. Это тем более огорчительно, что в финале автор находит свой, оригинальный (хотя и «лекционно» изложенный) подход к одной из главных тем современной фантастики — к поиску «абсолютно надежного», исключающего всякую возможность вреда для человека, способа использования научного открытия (в данном случае того, которое сделал Кривошеин). Но получив самостоятельное бытие, все три дубля Кривошеина постепенно отдаляются от своего создателя, каждый идет своим путем, ищет свое решение. Один — через биологию: он открывает возможность сознательного управления реакциями и рефлексами человеческого организма. Другой — через искусство: не просто вводить в человека информацию искусства, но через обратную связь добиться, чтобы эта информация стала неотъемлемой частью его индивидуальности: «И тогда эта великая информация станет его жизненным опытом наравне с житейской, станет для него обобщенной истиной наравне с научной». Третий мечтает о создании новой науки, «Экспериментального и Теоретического Человековедения».

Кто же из них прав? Все трое и все — не до конца, частично. Да, пригодится и информация искусства, и управление рефлексами, и человековедение на научном уровне тоже придется создавать. Но решение не в каком-то отдельном способе усовершенствования, а в комплексе всех возможных средств положительного воздействия на человека, в том числе и тех, которые дают уже сегодня и еще больше дадут в будущем наука и техника. Не какие-нибудь «пилюли счастья» или «таблетки гениальности», не машина, штампующая «идеальных людей» с некоего эталона, а «Универсальная Программа Усовершенствования Человека». Универсальная — вот что главное. Как говорит один из «дублей», «стопроцентной гарантии нет, не все в наших силах. Может, не все и получится. Но если не пытаться, не стремиться к этому, тогда уж точно ничего не получится!»

Я уже отмечал, что проблему «человек и НТР» фантастика стремится решать комплексно, не выбирая одно, пусть кажущееся сегодня самым важным, направление — именно этой мыслью венчается роман. Научный и технический прогресс — лишь одно из множества направлений, можно сказать, лишь одна из основ для прогресса социального и духовного. Герои «Открытия себя» намечают дальнейшие этапы своей работы: «Соберем вокруг работы талантливых исследователей, конструкторов, врачей, художников, скульпторов, психологов, музыкантов, писателей, просто бывалых людей — ведь все они знают о жизни и человеке что-то свое». Говоря другими словами, будущее человека и человечества «запрограммировано» в настоящем, в лучших людях сегодняшнего дня, нашего времени. Что может наука? По фантастической гипотезе Владимира Савченко она может аккумулировать все талантливое, доброе, прекрасное, что есть в современном человеке. Возможно ли это в действительности? Трудно сказать. Необходимо ли это? Конечно же, да. Дело не в том, верна ли данная фантастическая гипотеза, но в том, какая цель ставится перед наукой, на что ее ориентирует писатель-фантаст.

Как мы могли убедиться, поворот НФ от популяризации науки к художественному исследованию ее влияния на жизнь человека и общества привел к преобладанию «человеческой», социально-психологической проблематики над «технической». Оригинальные и остроумные фантастические допущения имеют ценность уже не сами по себе, но лишь постольку, поскольку с их помощью писателю удается открыть нечто существенное в человеке. Добавим — в современном человеке, ибо НФ прочно «привязана» к своему времени, более того, к злобе дня; попытка заглянуть в будущее имеет больше шансов на успех, если в качестве точки опоры избирается самое новое, что есть в настоящем.

И следовательно, критерием оценки той или иной фантастической гипотезы должна быть не столько ее научная оригинальность или смелость, сколько художественная плодотворность этой гипотезы, ее способность породить новую точку зрения, новый аспект неисчерпаемой проблемы «человек и НТР». Возникновение такого критерия представляется мне закономерным следствием включения НФ в общелитературный процесс.

Выше отмечалось, что в популяризаторской, «жюльверновской» фантастике научная гипотеза составляла, по сути, содержание произведения. В современной НФ с ее помощью устанавливаются, так сказать, правила игры, однако в самой «игре» она может и не участвовать. Можно привести примеры неудачных фантастических произведений, в которых использована интересная гипотеза; бывает и наоборот — гипотеза вторична или сугубо условна, но автору удалось «выжать» из нее нечто значительное и существенное.

В рассказе Михаила Грешнова «Цветы Альбароссы» мы находим очередную вариацию темы «Соляриса». Перед космонавтами, высадившимися на планету Альбароссу, появляются их двойники, сначала двое, потом все больше и больше. Немного времени спустя выясняется, что планета материализует все их мысли и воспоминания: появляются здание земного космовокзала, часть улицы, на которой жил один из них, клумба с флоксами, театр. В скопище призрачных предметов и двойников они теряются, никак не могут найти дорогу к собственной ракете. Случайно один из космонавтов делает открытие: достаточно мысленного приказа или пожелания, чтобы призраки исчезли. На опустевшей поверхности планеты остается только ракета, в которой и улетают друзья-исследователи, чтобы доложить о своем открытии.

Как же использована М. Грешновым фантастическая ситуация, созданная Лемом, что нового он привнес в тему «мысленного» контакта? Отметим, что у польского писателя океан Соляриса материализует не все подряд мысли и воспоминания, но лишь самые стойкие, самые сокровенные — это дает Лему возможность заглянуть в глубь человека, в самую суть личности и попытаться ответить на существеннейший вопрос: что может предъявить человек чужому разуму, с каким этическим и духовным багажом он отправляется в космос? Разумеется, повторять найденное нет никакого смысла, но, оттолкнувшись от данной ситуации, можно было поискать свой путь, поставить свои вопросы и попытаться найти ответы.

Ни поисков, ни вопросов, ни тем более ответов в рассказе «Цветы Альбароссы» нет. Все ограничивается описанием удивления, потом испуга, потом растерянности космонавтов, а когда призраки исчезают и можно добраться до ракеты, они спешно улетают, поскольку истекает срок, отведенный на обследование планеты. Необыкновенное открытие, первая встреча с разумом (как оговорено в рассказе) — какое это имеет значение, если положено сорок земных часов. Космонавты — причем не туристы, но участники исследовательской экспедиции, — ведут себя, как люди, которых совершенно не интересуют суть явления, его логика и механизмы, они даже не пытаются найти причину столь необычного феномена — им достаточно знать, «на какую кнопку нажать», что сделать, чтобы расчистить путь к ракете. Единственный вывод, который делает один из них: «Нужна вторая экспедиция на Альбароссу!.. Буду настаивать!» Восклицательные знаки, расставленные автором, и слово «настаивать» явно излишни — очевидно, и без их настояний загадочная планета будет изучена самым тщательным образом. Но начать-то должны были именно первооткрыватели— тут и могла бы проявиться их интеллектуальная и духовная готовность к контакту, зрелость разума и сила духа. Однако люди, отправившиеся в космос для исследования, ограничиваются тем, что… утверждают необходимость исследования. Финал рассказа равен его началу, общий итог — нулевой. Автор не сумел художественно использовать фантастическую ситуацию и удовольствовался тем, что, так сказать, просто экспонировал ее. Не позаимствовал чужое решение, но и не предложил своего, познакомил читателя со своего рода «полуфабрикатом» рассказа.