Фантастика— о чем она? - Страница 13
«С работы шел не спеша… Жорка увидел меня издали, взял еще два пива. Кружки были щербатые, поцарапанные. Полрыбца взяли у Заммеля, ему сунули пиво. Побрел дальше… По дороге встретил еще буфет, где возле окошка дремал Роман Гнатышин…
Будешь? — спросил он печально.
Конечно, — ответил я…»
Парень ясен весь до донышка — ни культуры, ни духовных запросов, выпивка — единственный способ времяпрепровождения, потому что, напившись, можно ни о чем не думать. Унылая бездуховность, механическое существование… характер, знакомый нам и по жизни, и по современной литературе. Причем, в сущности, неплохой парень — вот вступился за какого-то «щуплого интеллигентика», которого пытаются избить двое хулиганов. Не из благородства, а из дешевого самолюбия — «что-то слишком быстро начали считать себя хозяевами моей улицы!»— но все-таки вступился.
Случайно он узнает, что спасенный собирается провести на себе какой-то опасный для его слабого здоровья эксперимент. Парень добивается, чтобы эксперимент провели на нем. Из бескорыстной тяги к знанию? Нет, ему даже неизвестно, в чем смысл опыта. Просто от нечего делать, от скуки, и еще потому, «что болел только раз в жизни. И то в детстве, когда объелся пирожными».
Цель эксперимента — расщепление генетической памяти: в парне пробуждается сознание его предков, и близких и живших много поколений назад. Он осознает себя владельцем огромного духовного наследства, воочию убеждается, что благородство, совесть, стремление жить для людей — не пустые слова. Вот финал рассказа: «Громадный город уже спал. Шел я медленно. Домой идти не хотелось, а куда нужно идти, еще не знал. Впрочем, целая ночь впереди. К утру придумаем, куда идти. И вообще, зачем живем на свете.»
НТР, таким образом, вторгается в самое существо личности и меняет эту личность. Правда, следует отметить, что такие же перемены могли бы произойти, если бы герой рассказа сам, без фантастического эксперимента, интересовался бы историей и искусством. Тем не менее вряд ли можно протестовать против такого вмешательства — в том-то ведь и дело, что, несмотря на доступность всего культурного наследия человечества, есть еще люди, которые предпочитают обходиться суррогатами культуры, не требующими практически никакого усилия для их освоения, не столько совершенствующими человека, сколько позволяющими убить свободное время.
В рассказе Ю. Никитина все решает случай — бездумный паренек подвергается воздействию, пробуждающему в нем способность и желание мыслить. Дальше он должен идти сам, разбираться, «зачем живем на свете», придется ему самому. То есть воздействие имеет целью не производство совершенного человека, человека будущего, но первый толчок, первоначальный импульс — подтолкнуть его, заставить сделать первый шаг по дороге духовного совершенствования, просто показать, что она существует.
И, разумеется, указать направление, обозначить цель. Это и есть самое сложное — определить критерий совершенного человека и, таким образом, сделать возможным не случайное, но сознательное и целенаправленное вмешательство.
В романе Владимира Савченко «Открытие себя» кибернетическое устройство синтезирует неодушевленные предметы и живые существа на основании полученной о них информации. Первую информацию оно получает от своего создателя, инженера Валентина Кривошеина, и, естественно, изготавливает его точную и живую копию — «дубля».
Оба Кривошеина вначале совершенно идентичны, и оба озабочены одним — последствиями открытия, тем, что оно может дать человечеству: «…сейчас не средние века… И не прошлые столетия. И даже не начало XX века, когда все было впереди. Тогда первооткрыватели имели моральное право потом развести руками: мы, мол, не знали, что так скверно выйдет… Мы, их счастливые потомки, такого права не имеем. Потому что мы знаем». Они знают, что при другом общественном строе их открытие может быть применено для массового производства унифицированных, не думающих солдат. Что в их же институте какой-нибудь ловкач от науки может приспособить их машину для собственного благополучия — обзавестись шикарной квартирой, двумя «Волгами», двумя дачами, «дублем», который будет работать за него. Они знают, что их обязанность — не допустить, чтобы открытие привело к нежелательным для человека и человечества последствиям.
И тогда встает вопрос: а какие последствия будут желательными? Или, как формулируют оба Кривошеина, «нужно самим определить, какие цели стоят сейчас перед человеком». (Профессор Хоггарт, работая над расшифровкой Послания, напоминает, что успех немыслим без того, чтобы сначала найти «этическую панацею для всего человечества»; именно такие — глобальные — задачи ставит перед человеком НТР, именно их приходится решать нынешним первооткрывателям.)
Довольно быстро друзья-двойники приходят к выводу, что не существует Человека Вообще, что люди разные и, следовательно, «все попытки найти оптимальные «параметры» для человека с погрешностью не более пяти процентов — пустая трата времени». Потом возникает идея дублировать людей «умных, деятельных, порядочных… талантливых ученых, писателей, музыкантов, изобретателей, героев» и, наконец, мысль об усовершенствовании, улучшении человека.
С помощью машины удается и это — следующие два «дубля» Кривошеина уже кое в чем превосходят своего создателя. И когда на свет появляется последний, наиболее совершенный, — вновь начинается спор о том, что есть добро, кого можно назвать хорошим человеком и как «использовать открытие на пользу людям с абсолютной надежностью» (слова из клятвы, которую дали себе Кривошеин и его первый «дубль»).
Споры эти сами по себе интересны. Правда, Владимиру Савченко не удалось избежать «лекционности»: сюжет романа развивается сам по себе, социально-философские отступления существуют сами по себе. (В какой-то мере это можно объяснить тем, что личностные позиции героев очень близки, почти идентичны — ведь они мало чем отличаются друг от друга. Перед нами своего рода внутренний монолог, «расписанный по голосам» — Кривошеин спорит сам с собой.)
Социально-философская публицистика, которой пронизан роман, не находит себе ни опоры, ни соответствия в поворотах сюжета. Повествование начинается с загадочного происшествия в лаборатории Кривошеина — на полу обнаружен труп, лаборант, единственный свидетель (это и есть третий «дубль», внешне уже не очень похожий на своего создателя), не может дать удовлетворяющего милицию объяснения, а потом бежит из-под стражи. Появляется вполне живой Кривошеин (первый «дубль», срочно приехавший из Москвы), так что следователь Онисимов окончательно запутывается. В конце концов совместными усилиями всех трех «дублей» уголовное дело прекращается, ибо живой Кривошеин налицо (то есть первый, самый похожий «дубль» — сам Кривошеин погиб при эксперименте), и три его «потомка» продолжают обсуждать последствия открытия. По ходу повествования расхождение между сюжетом и темой увеличивается. Детективная интрига, вначале поддерживающая читательский интерес, довольно скоро исчерпывает себя и завершается почти пародийно — первый «дубль» излагает Онисимову совершенно несусветную, но пригодную для закрытия уголовного дела версию, и Онисимову приходится принять ее. А тема, уже окончательно оторвавшись от сюжета, разрабатывается и развивается. Можно, конечно, усмотреть в этой пародийности сознательный замысел, желание подчеркнуть различие между парадоксальной логикой современной науки и повседневным здравым смыслом, но тогда придется признать, что этот замысел мельчит роман: слишком глубока и серьезна тема, чтобы «разбавлять» ее насмешкой над недалеким, хотя и старательным следователем.
Роман «Открытие себя» может служить наглядным примером сложности художественных задач, решать которые приходится современной фантастике. Заимствуя формы и приемы из неисчерпаемого источника «обычной» литературы, она должна искать способы их интерпретации, соответствующие ее собственным темам и целям. Удается ей это не так уж часто, однако, и неполный успех, полуудача по-своему полезны и поучительны, ибо, во-первых, яснее обозначается направление движения НФ, во-вторых, мы убеждаемся, как тесно связаны в ней художественный уровень и зрелость социально-философской мысли. Связь эта в «обычной» литературе представляется естественной, само собой разумеющейся, однако для НФ порой все еще делается некая «скидка» на специфику жанра: дескать, была бы оригинальная, интересная научно-техническая гипотеза, а все остальное приложится.