Фантастика, как литература влияющая на умы, ушла навсегда (Интервью с А Лазарчуком) - Страница 2

- Случайность?

- Может случайность, может одинаковый ход мысли, хотя сказать, что я когда-то фанател от "Хроник Амбера", ну никак нельзя: Скорее, внешнее сходство.

Столько написано всего, всегда можно найти сходство с чем-то. Был вообще скандальный случай, правда, в обратном порядке. Совершенно полное текстуальное совпадение с моей "Монеткой", которая уже сто лет назад вышла. "Химия и жизнь" опубликовала американский рассказ - один к одному. Другие имена, но все остальное то же. "Карен на краю вечности", по-моему.

О РАБОТЕ, ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИИ И БОГЕ - Какое произведение писалось легче, быстрее всего?

- Легче? Хм: Нет, ну когда молодой был, то писал очень легко. Тогда все писалось для себя, по вдохновению. Накопилось, быстренько сел и быстренько написал. А вот когда превратилось в работу, то стало монотонным занятием, не добавляющим эмоций.

- И какая же работа была продуктивней, по вдохновению или работа-работа?

- Работа-работа.

- Почему? Ведь расхожее мнение гласит, что написанное по вдохновению от Бога.

- Это очень ленивое рассуждение ленивого человека. А повседневная работа требует контроля над подсознанием и сохранения притом внешнего спокойствия. Дается сложнее, но когда концентрацией овладеваешь, все получается гораздо лучше. Так что самая идеальная работа - ежедневная и монотонная, с минимумом внешних раздражителей.

- На вас каким-либо образом влияет институт литературной критики?

- Для меня критика - штука вторичная. Я не знаю, зачем она нужна, равно как литературоведы... или лягушки, например.

- Но они нужны?

- Не знаю, не знаю. Раз они в природе существуют, значит, для чего-то нужны. А вот как они входят в экологическую цепочку я не очень хорошо понимаю. Но даже лягушка более конкретна, чем литературный критик.

- Как говаривал Сергей Доренко в ответ на заявления Макашова: "Раз Бог в неизъяснимой мудрости своей создал красных, значит это зачем-нибудь нужно".

- Ну если на Бога все валить: Может быть его самого для того создали, чтобы оправдывать свои грехи.

- Я вижу у вас особенный взгляд на само понятие Бога. Кстати, а он для вас существует?

- Скажем так: любое явление, в которое верит большое количество людей, действительно существует. Вне зависимости от того, существует ли оно в отрыве от них.

- И оно способно совершать некие действия?

- Разумеется.

- Андрей Геннадиевич, вот вы говорите, что Бог существует, когда в него верит достаточное количество людей. Я понял, себя вы к ним не относите. Ну а для тех, кто не разделяет веру остального населения, он все равно является реальной силой?

- Конечно. Здесь осознанная вера или неверие мало на что влияет. Тем более, что часто неверие - обратная сторона той же самой веры.

Пример - истовый атеизм. Еще в школе помню на стихотворении "Смерть пионерки" меня что-то как стукнуло: истово верующей была девочка. А у матери - суеверия, маленькая вера на всякий случай: не помешает же тебе на шее крестик.

- И какая позиция более близка вам? Вера пламенная или маленькая и спокойная?

- Трудно сказать. Это ведь не от сознания зависит, а от чего-то более глубокого. Я не знаю, как может повести себя человек на пороге смерти. Вот тогда - проверка, он более или менее узнает, кто он такой.

О ФАНТАСТИКЕ, ФАНТАСТАХ И ДОБРЫХ ГЕРОЯХ - В своей монографии "Перекресток утопий" исследователь фантастической литературы Всеволод Ревич пишет, что на смену эпохе братьев Стругацких так ничего и не пришло.

- Не пришло. Я не скажу, что нет авторов, сравнимых со Стругацкими по технике, но нет авторов, равных им по влиянию на читателя. Да и читатель стал другим. Стругацкие были очень сильно сплющены, искажены, деформированы. Не столько даже их готовые вещи, сколько сам способ мышления, способ создания. Ведь постоянно шла борьба с цензором, вообще с той реальностью. А реальность была диковатая, хотя и давала тот уровень сопротивления, который позволял накачивать мышцы. Сейчас сопротивление немножко другого рода: мягкое, кисельное, ватное. Через него надо долго муторно пробираться - скорее устаешь, чем накачиваешься. Вот и получается, что авторы с потенциалом, не меньшим, чем у Стругацких, пишут в десятую часть их силы.

- А что должно случиться, чтобы пришел новый писатель, новый читатель?

- Ничего. Я думаю, что фантастика, как литература влияющая на умы, ушла совсем: или надолго. Она стала перерождаться в развлекательную литературу. Раньше ведь были великие фантасты, преображавшие мир своими произведениями - Уэллс, Оруэлл, - они буквально взрывали все вокруг.

- Оруэлл - фантаст?

- Конечно. Просто у критиков-литературоведов есть тенденция: все хорошее из фантастики затаскивать в большую литературу.

- У Ревича есть своеобразный литературный водораздел - по одну сторону "чернуха", по другую - все остальное. Вас он отнес именно к "чернухе":

Лазарчук удивленно:

- А я всегда считал, что у меня очень оптимистические произведения.

- Критерием разграничения он сделал доброго героя. Он разбирает вашу повесть "Там вдали за рекой". И главный упрек - негуманность спасательных служб, которые долго размышляют об оплате за вызов, прежде чем придти на помощь. Ревич считает, что это - относительная гуманность. А если бы им не заплатили, - спрашивает он, - они бы что, не полетели?

- Не полетели бы. Видимо он просто не встречался с реально существующими спасателями.

- А вы согласны, что в произведении обязательно должен быть добрый герой?

- Не согласен. Это не признак хорошей литературы: Ревич, конечно, умный мужик, но литературовед.

О "ГИПЕРБОРЕЙСКОЙ ЧУМЕ" И ТВОРЧЕСКИХ ПЛАНАХ - Сразу после вашей первой совместной работы с Михаилом Успенским романа "Посмотри в глаза чудовищ" - последовало огромное количество отзывов, как простых читателей, так и коллег по цеху, надо признать, благожелательных было значительно больше. Вы сели писать продолжение, которое сначала называлось "Пролетарская машина времени", а потом сменило имя на "Гиперборейскую чуму". Что вы скажете об этой вещи?

- Всегда трудно писать продолжение. Хотя оно и не прямое: есть в этих двух книгах общие герои, но Гумилева уже нет.