Фантастика и Детективы, 2013 № 06 - Страница 16

— Видали мы таких Лихих, — раздраженно сказал Пинчук. — Потолкуй с ним в узком кругу. Не поймет — принимай самые крутые меры.

Я наметил пикник и пригласил на него Лихого. Ничего не подозревающий Веня допустил промашку и приехал один. Во время разговора я стал давить на Веню. А тот намекнул, что я не местный в Юхнове и, если стану ему поперек, то мне несдобровать. Я не сдержался и сказал Струку, чтобы тот показал, кто в доме хозяин. И Струк убил его. Я понимал, что если не уберу Веню, допущу слабину, моя песенка будет спета. Герман сделает меня безработным и повесит на меня все долги. Он слов на ветер не бросает.

Случилось так, что на пикнике оказалась Тина, хотя я не был намерен ее туда приглашать. Но она приехала в тот день в Юхнов и пожелала поехать со мной. О ее реакции на то, что произошло на пикнике, я уже рассказывал вам. Об этом я рассказал Герману. Тот сказал: «Ее нужно убрать. Нам рисковать нельзя. Она слишком много знает…» «Не могу, — ответил я. — У меня к ней сильные чувства». Пинчук взорвался: «Ты создаешь мне проблемы». Потом успокоился и предложил: «Пригласи ее к себе завтра вечером, а около полуночи привези домой…»

Я догадывался, что затевает Пинчук, но возразить ему не посмел — боялся, что его «шестерки» уберут и меня. Я привез Тину и высадил в переулке, неподалеку от дома. И тут заметил, как за ней метнулась чья-то тень. Впереди у тротуара стояла машина. Когда Тина проходила мимо, дверца машины открылась, и тот, кто преследовал девушку, бросился к ней и толкнул в салон…

— Неужели Пинчук был равнодушен к красавице Тине?

— Гера с самого начала положил на нее глаз, но Тина предпочла меня. Этого он простить ей не мог. Как и то, что не согласилась доносить ему обо мне…

— У нас есть сведения, что Герман Пинчук охотник? — спросил Ступнев.

— Да. Охота — его страсть. Когда я узнал, что на месте убийства был обнаружен другой штык-нож, я почему-то сразу подумал о Пинчуке, который на охоте всегда имел на поясе армейский штык-нож.

Ступнев нажал на кнопку в крышке стола. Вошел конвой.

— Уведите, — распорядился следователь.

Он снял трубку телефона, набрал нужный номер, и, услышав знакомый голос, сказал:

— Все сходится, Юрий Павлович. Установив того, кто три года назад приобрел штык-нож в магазине «Охотник», мы вышли на опасного злодея по прозвищу Питон, за которым тянется длинный кровавый шлейф. Дальше действуем по плану.

^{Кирилл Берендеев}

17 августа 1974 г.

Мой друг адвокат Феликс Вица встретился мне в месте, совершенно для него необычном и явно не подходящем ему уже в силу одной только заурядности. Неведомыми ветрами он оказался занесен в библиотеку, причем не какую-то солидную центральную, где, теоретически, его можно было бы встретить, а самую что ни на есть заурядную, районную, позабытую не только жителями этого самого района, но, думается, и составителями телефонного справочника.

Меж тем, Феликс был там. Он прохаживался меж стеллажей и не просто любезничал с миловидной девушкой библиотекаршей, отнюдь нет. Он уже держал в руке книгу и явно намеревался взять ее с собой, поскольку в изящных выражениях, присущих только ему одному, просил девушку оформить на него абонемент и предлагал свои водительские права для засвидетельствования личности. Во всем, довольно просторном, помещении библиотеки они были одни, и голоса их свободно разносились по коридорам и лестницам. Особенно голос Феликса, хорошо поставленный, четкий, с великолепной артикуляцией. К слову, раз речь зашла обо мне, то я как раз поднялся до второго этажа и, уткнувшись в табличку «Библиотека № 27 им. Гончарова» — только в этот момент в голову закралась мысль, что я ошибся зданием, — услышал сочные звуки, голоса моего друга. Он (голос) столь мало вязался с убогой обстановкой помещений, что я против воли заинтересовался и заглянул за прикрытую дверь.

Феликс стоял, наклонившись над заполнявшей абонемент девушкой, — ладонь его накрывала ее свободную ладонь, — и довольно мило, хотя и излишне громко, разглагольствовал о пустяках такого рода, от которых у девушек слушающих их, не исключая и симпатичную библиотекаршу, немедленно пунцовели щеки и потуплялся взгляд, а дыхание становилось прерывистым и от этого грудь взволнованно вздымалась и опускалась, символизируя нешуточный шторм, разыгрывающийся в эти минуты в прежде безмятежно ясной и тихой заводи.

Войдя незамеченным, я некоторое время просто наблюдал, ожидая, когда буду замеченным. Это случилось не ранее, чем девушка заполнила абонемент и Феликс поцеловал ее тонкую руку, ту, что производила все записи, и долго не выпускал из своей. Впрочем, и девушка не спешила забирать ее у приятного посетителя, и сделала это, лишь когда ее рассеянный взор сосредоточился на моей фигуре у самой двери.

Оба немедленно прервали свои прежние занятия. Феликс быстро подошел ко мне, видимо, собираясь что-то высказать, но я опередил его:

— Вообще-то я по твою душу.

Феликс недовольно хмыкнул. Но делать нечего, визит был безнадежно испорчен мною, ему оставалось только попрощаться.

— Интересно, — буркнул он, выпроваживая меня за дверь, — каким образом ты умудрился здесь оказаться? Занимался частным сыском?

Я постарался успокоить недовольного Феликса, не особенно старавшегося скрыть свои чувства и вкратце объяснить причину своего появления в этом глухом уголке города. Получилось неплохо, адвокат вынужден был даже признать неосторожное обращение с собственным голосом.

— Никогда бы не предположил, что здесь такая акустика, — И, переменяя тему, спросил: — А что тебя заставило гоняться за мной по всему городу?

Выслушав ответ, Феликс только плечами пожал.

— Так ведь не горит.

— А я искать тебя собирался только на следующей неделе. — И добавил: — Уж извини, что разочаровал.

Феликс только плечами пожал и, спустившись с лестницы, вышел в июльский полдень.

— Фотостудия, которая якобы тебе нужна, находится за углом, вон указатель, — довольно сухо сказал он, собираясь прощаться и протягивая для пожатия руку. Уже пожимая ее, я не утерпел и спросил:

— Если не секрет, тебя что сюда привело? тайная встреча?

— С прекрасным, только с прекрасным, — он протянул книгу, чтобы я смог прочесть название: «Анри Барбюс „Несколько уголков сердца“». — Не хотел идти в центральную библиотеку, мало ли с кем мог там встретиться. Может, с клиентом, может с собратом по коллегии. Или с судейскими, благо библиотека неподалеку от мест, где я частенько держу речь.

— Испортил бы свой устоявшийся респектабельный образ?

Он улыбнулся против воли и повернул в сторону студии, следуя моим курсом.

— Сам знаешь, последние десять лет коммунистов в нашей стране недолюбливают. И это еще мягко сказано. Вот того же Барбюса не печатают ни в одном издательстве. Взятая мной книга, — он взглянул на обложку, — 1968 года выпуска. Что тогда было, ты в курсе.

— Читал, но свидетелем не был. Еще в школу не ходил.

— С тех пор многое переменилось и самым кардинальным образом. Тот же Барбюс, мог бы негативно повлиять на мою репутацию сейчас, а вот в те годы, напротив, укрепил бы ее.

— И только ради этого…

— Отнюдь. Просто у него есть один рассказ, напомнивший мне довольно давнюю историю. Происшедшую словно в продолжение этого рассказа, — Феликс сверился с содержанием. — Да, «Траурный марш».

Тогда я еще был на госслужбе, но уже планировал покинуть ее и работать самостоятельно; дорабатывал последние годы, и потому прилагал особое усердие.

В один из таких вот, как сегодня ясных, но нежарких июльских деньков, мне поручили вести одно дело. На первый взгляд, — когда я предварительно ознакомился с содержанием всего лишь одной тоненькой папочки, — пришел к выводу, что оно будет довольно простым. Хотя и несколько странным. Сам посуди: семидесятилетний старик по фамилии Красовский убил ударом молотка по лбу свою супругу, годом его моложе; вместе они прожили почти пятьдесят лет. Убив же, сам же вызвал милицию, сам написал чистосердечное признание. Поначалу даже отказывался от услуг защитника, однако под давлением следователя все же согласился, чтобы кто-то — выбор, как ты понял, пал на меня — представлял его дело в суде. На первом же свидании старик откровенно произнес: «Да ты не забивай голову моими проблемами, сынок. Молчи и соглашайся. Я прожил достаточно, и большего мне и не надо. Как говорится, мавр сделал свое дело, и мавр уходит».