"Фантастика 2023-160". Компиляция. Книги 1-21 (СИ) - Страница 40

По трём каналам транслировали спортивные соревнования – баскетбол, кёрлинг и настольный теннис. А по шестьдесят шестому каналу передавали обучающую программу для молодожёнов.

Глубокий голос – на фоне двух молодых обнажённых тел – целомудренно и равнодушно вещал:

– Следующая позиция называется – «пианист». Она очень эффективна – для зачатия ребёнка. Женщина встаёт на колени и опирается локтями о горизонтальную поверхность. В данном случае – о матрац… Мужчина подходит сзади, но в половой акт пока не вступает. Он начинает – осторожно и нежно – поглаживать спину женщины. Вот, его пальцы бережно пробегают по женским рёбрам. Партнёрша – от полноты чувств – прогибается в пояснице…

– Что это такое? – выставляя на стол разнообразную съедобную всячину, заинтересовалась Ванда. – Ну-ка, ну-ка. Однако… Милый, давай, ты займёшься приготовлением обеда? А? Мне надо – немного подучиться. Просто необходимо… Ну, пожалуйста.

– Дурдом заполярный, – ворчливо подытожил Лёха. – Ладно. Обучайся. Потом экзамены буду принимать. Строго и непредвзято…

– Договорились.

Ознакомившись с продуктовым ассортиментом, он решил приготовить классическую солянку.

– Польскую сборную солянку, – известил Лёха. – Накрошу – от широкой русской души – сосисок, сарделек, ветчины, копчёностей и колбасы. Добавлю оливок и солёных огурчиков. Заправлю густой томатной пастой… Наварю, пожалуй, побольше, чтобы на два-три дня хватило. Дабы на готовку не уходило много времени… Как тебе, сероглазка?

– Нормально, – не отрываясь от телевизионного экрана, согласилась Ванда. – Делай. Польскую, так польскую. Не возражаю. И не отвлекай меня, пожалуйста.

– Следующая позиция называется – «опытный пианист», – сообщил глубокий равнодушный голос. – Советую быть очень внимательными. Здесь важны мельчайшие детали и нюансы…

– Мельчайшие детали, понимаешь, – нарезая сосиски на тоненькие кружки, ворчал Лёха. – Тут астероид падает, а они пианистов обучают. Дурдом законченный. Бред горячечный. Блин горелый…

Во время обеда Ванда была молчаливой и задумчивой.

– Посмотрим телевизор? – по завершению трапезы предложил Лёха.

– Нет. У нас есть более важные дела, – возразила жена.

– Какие?

– Пошли в спальню. Будем играть в «трепетный рояль и опытного пианиста».

– А, как же… Мол, надо подождать несколько суток.

– Так же, – загадочно усмехнулась Ванда. – Нет у нас времени. Астероид приближается. А очень хочется – попробовать всякого и разного…

Утро выдалось погожим и спокойным. Настроение было – лучше не бывает.

– Не надо – так – на меня смотреть, – отводя глаза в сторону, попросила Ванда.

– Как – так?

– Не знаю. Но я очень смущаюсь…

– Стыдишься своей ночной раскованности? – развеселившись, предположил Лёха.

– Ага. Стесняюсь. Не по-графски я себя вела.

– То бишь, без аристократической благородной холодности?

– Без неё, – покраснела Ванда. – И хватит уже – так – улыбаться.

– Как – так?

– По-дурацки. Вот, как… И, вообще, немедленно иди на кухню и скушай лимон.

– Физиономия очень довольная?

– Ага. Морда белобрысая – с улыбкой до ушей. И одень, пожалуйста, трусы. Надо же и приличия соблюдать. Хотя бы элементарные… Я очень кушать хочу…

– Сделаем, – заверил Лёха. – Может, разогреть вчерашнюю польскую солянку?

– Не хочу – солянку. Вчера объелась.

– Значит, капризничаем?

– Капризничаем, – мило улыбнувшись, созналась Ванда. – Графиня я или где? А, что, нельзя?

– Можно. Капризничай – сколько душе угодно. Медовый месяц, как-никак…

– То-то же. Итак, не хочу – солянку!

– А яичницу с ветчиной? – предложил Лёха.

– С ветчиной, сыром и помидорами.

– Где же я возьму помидоры?

– В кладовой. Правая морозильная камера, верхняя левая полка.

– Они же замороженные.

– Разморозишь.

– Растворимый кофе сойдёт?

– Конечно же, нет. Свари, пожалуйста, настоящий. По-турецки, – продолжила капризничать супруга. – Иди уже, пианист! Не смущай бедную девушка. Дай спокойно одеться.

– Уточняю. Опытный пианист.

– Согласна. Настоящий виртуоз. Только я кушать очень хочу. Помираю, буквально-таки, от голода…

Приготовив яичницу и кофе, он включил аппарат видеосвязи. Но экран монитора лишь равнодушно подмигивал светло-голубыми всполохами.

– Отец Джон по-прежнему занят текущими делами, – недовольно пробормотал Лёха. – А ребята с запасного аэродрома, надо думать, ушли в крутое пике тоскливого запоя. Бывает.

Из спальни вышла Ванда – умытая, причёсанная и улыбчивая.

– У тебя глаза блестят – как ночные светлячки, – сообщил Лёха. – Загадочные такие, тревожные и чуть-чуть голодные… А на белоснежной шее имеется парочка свежих засосов.

– И не только на шее, – с нотками законной гордости откликнулась юная жена. – Но и в других местах.

– А у меня вся спина расцарапана. До крови.

– Извини, любимый. Это я не специально. Так получилось.

– Ничего, царапайся. Я не в претензии. Присаживайся, завтракай.

– Что это?

– Яичница.

– Не похоже. Омлет какой-то.

– Так, ведь, из яичного порошка, – принялся неуклюже оправдываться Лёха. – Где же я тебе – на Дальних островах – достану свежие куриные яйца? Поздней весной, возможно, удастся разжиться гусиными. Надо подождать. В смысле, несколько месяцев…

– Ха-ха-ха! – звонко рассмеялась Ванда. – Я же шучу – про свою аристократическую капризность и вредность. И яичница твоя очень аппетитная и вкусная. Да и на растворимый кофе я согласная… А, что мы будем делать после завтрака?

– Пройдёмся по ближайшим точкам. Свежим заполярным воздухом подышим вволю. Он, говорят, богат озоном. Проверим аппаратуру.

– Надо ли? Наверняка, вчерашнее землетрясение дел наворотило. Одну половину приборов повредило, а вторую завалило камнями.

– Надо, графинюшка. Надо. Других-то приказов из Центра пока не поступало. Следовательно, будем по-прежнему выполнять должностные обязанности, предусмотренные штатным расписанием. Кушай, солнышко. Кушай. Восстанавливай силы, растраченные за ночь…

Они подошли к руслу высохшего – во время вчерашнего землетрясения – ручья. Погода неожиданно испортилась. Подул холодный и резкий северный ветер. Из низких серых туч посыпалась мелкая снежная крупа. По тучам – беспокойно и угрожающе – принялись размеренно перекатываться голубые и светло-зелёные волны полярного сияния.

– Нет, снег нам нынче ни к чему, – озабоченно нахмурился Лёха. – На метеостанции даже лыж нет. Может, снегоступы – из какой-нибудь толстой проволоки – сплести?

– Зачем нужны снегоступы? – удивилась Ванда.

– Не знаю. Например, чтобы добрести – через глубокие снежные заносы – до запасного аэродрома.

– Зачем нам понадобился аэродром?

– Например, чтобы разжиться самолётом и улететь куда-нибудь.

– Куда? И зачем?

– Ну, мало ли. На свете всякое случается…

– Что это? – насторожилась Ванда. – Звон какой-то.

– Звон, – подтвердил Лёха, а через мгновение, торопливо схватившись ладонями за уши, опустился на колени. – Больно-то как!

Голову разрывала страшная боль. Казалось, что мозг – упрямо и настойчиво – долбит плотницкое острое долото. Или, к примеру, тупая столярная стамеска. А, вот, и дрель, оснащённая толстым сверлом, подключилась, насмешливо подвывая, к процессу…

«Терпи, братец. Терпи, – посоветовал заботливый внутренний голос. – Всё, даже такой безысходный кошмар, когда-то заканчивается. Терпи. Других вариантов-то, всё равно, нет».

Звон резко оборвался.

– Фу, кажется, закончилось, – отнимая-опуская ладони, облегчённо выдохнул Лёха. – Ты как, сероглазка?

– Жива, вроде, – отозвалась жена. – Только кровь сочится из ушей. Капает. Больно.

– Возьми носовой платок.

– Спасибо. У меня есть свой… Посмотри-ка на небо.